Настоящая любовь - Лиза Бетт

Взгляд Жданова утонул в пространстве.

– Ты можешь и дальше козырять блатными адвокатами и сорить бабками, пытаясь дать взятки. Можешь молча гнуть свою линию невиновности, но рано или поздно мы выиграем суд. Мы будем жать. И мы будем держать тебя столько сколько понадобится. И твой сын будет кочевать из одного заведения для детей сирот в другое при живой матери.

Жданов так резко впился в меня взглядом, что впору было отшатнуться, но я лишь подавил улыбку, понимая, что раскрыл его карты.

– Она сказала? – спросил хрипло, намекая на то, что Настя рассказала о их сыне.

Я мотнул головой, отрицая.

– Они похожи. Любой дурак догадается, если увидит их рядом. В нем нет ничего твоего.

– Характер мой. Упертый. Вредный. – Произнес это с долей отцовской гордости, и я ощутил внутри что-то на вроде зависти. Может и я когда-то так буду говорить о своих детях. – Чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты подписал признание. Я в свою очередь даю слово, что продержу тебя в тюряге всего год. А ты сам знаешь, тебя сейчас на гораздо больший срок натягивают, и натянут. Потому что ты перешел дорогу очень серьезному человеку, и он закусил удила.

– Это не решит проблем Ильюхи. Он так и так попадет в интернат.

– Он останется с матерью. Это еще одно слово, которое я дам взамен признания.

Жданов ублюдок. Я начитался про него достаточно. И достаточно слышал, видел. У него нет ни жалости, ни порядочности, ни принципов. Такой как он должен был отмахнуться от моего предложения, рассмеяться мне в лицо и швырнуть фотографию сына обратно. И я ждал этого. В какой-то степени даже надеялся на это, потому что мне в глубине души было бы проще его ненавидеть. Проще работать дальше, ведь я понимал бы тогда, что сажу виновника. Реального виновника.

Но он опроверг всю инфу, которую я о нем усвоил, одним лишь кивком.

Я моргнул, понимая, что это и был его ответ.

Подавил желание податься вперед и переспросить. Реально?

– Можно фото себе оставить?

Я ощутил непреодолимое желание закурить. Вот прям здесь, в комнате для содержания подследственных. Достать сигареты и затянуться, насколько хватит легких.

– Я сделаю так, что тебе будут положены свиданки каждую субботу. Настя будет приводить сына.

Он вновь уткнулся в пространство, его взгляд наполнился чем-то, что я не сразу смог распознать. А когда дошло, дышать стало еще труднее.

– Она не будет. Я бы не стал на ее месте.

– Когда ты понял, что любишь ее? – спросил, и тут же мысленно выругался, понимая, что стою на очень тонком льду. И не мое это дело. И в то же время хотелось выяснить всё. Ведь дело касается её.

– А ты? – Жданов уложил меня на лопатки моей же картой, и я понял, у кого Настя училась этим бескомпромиссным вопросам.

– Ты ведь мог все иначе повернуть. Жениться на ней, ребенка заделать в любви. Сделать счастливой её. – Мои слова прозвучали как упрек. И я осознал, что да, где-то в глубине души завидую Жданову. Ведь когда-то Настя была влюблена в него. Я все отдал бы за ее взаимность теперь. Но мне даже не дали шанса.

– Что имеем не храним, а потерявши плачем… – Глеб произнес негромко и горько улыбнулся, будто насмехаясь над собственным проебом. – Когда я понял, что облажался, она уже на больничной койке была без сознания. Я чуть ее нахуй не убил в той аварии. Тогда и понял. Понял, что не по той дорожке шел, но когда привык так жить не замечаешь, как катишься вниз. Пока не скатишься. И мне тогда жить не хотелось, она-то пострадала гораздо сильнее, чем я. В нас справа въебалась тачка, Настя на себя удар приняла. Чудом выжила просто. А потом врач сказал, что ребенок не пострадал, и меня переклинило.

Я сглотнул, боясь даже представить, что Настя пережила по вине этого мудака. И в то же время где-то в глубине души уже его таковым не считал.

– Ребенок. Ребенок, блядь! Мне когда сказали, я не поверил. Настя не знает. Она думает, что залетела на парковке, когда я… – замолчал. После вздоха продолжил. – Мы вроде предохранялись, но видимо, не достаточно. Она уже беременна была, когда застукала нас с секретаршей. И я ей не говорил. Мы вообще перестали общаться. И я ее не винил. Даже понимал. Но если ты любишь и готов ради этого убить и убиться, ты найдешь способ держать любимую рядом. Даже если для этого тебе придется привязать ее ребенком.

– У тебя было восемь лет, чтобы ее вернуть.

– Я чуть ее не убил. А перед этим изнасиловал. Она никогда не простит это мне. Как и я сам.

Замолчали. Но теперь уже каждый о своем.

– Ответь на последний вопрос.

Жданов вновь на меня посмотрел, но теперь без скрытой враждебности, как это было в начале, когда я только вошел в комнату.

– Кому ты так насолил?

Он снова ухмыльнулся, повел подбородком вправо, а потом взглянул на меня.

– Когда большая система работает не на благо народа, а на благо горстки людей, которые кормятся с нее, всегда найдется тот, кто пойдет против этой системы. И кто не побоится напрямую об этом заявить.

– Его и уберут первым. Так, чтобы не привлекать внимания, но уж точно наверняка.

Он кивнул моему замечанию и продолжил.

– После срока меня никто замом не поставит, а тем более губером мне не светит. Вообще в политику путь заказан. Вот и убрали аккуратно, но наверняка.

– Год, – я кивнул, теперь понимая, почему Гринёв был так категоричен в сроках и давил. – Я постараюсь скостить еще, но не обещаю. По старым связям слишком наглеть не дадут, иначе внимание привлечем.

– За меня не беспокойся. Главное слово сдержи.

Я кивнул и поднялся, понимая, что этой ночью точно не смогу уснуть. Слишком много в голове противоречивых мыслей.

И когда я уже подходил к двери и взялся за ручку, мне в спину полетело еще одно признание, которого я так старательно добивался все это время.

– Я правда его убил. Он не сказал, что болен. А когда откачать не смогли, я понял, что совершил. А бабло, которое его вдове перевожу