Квартирный вопрос (октябрь 2007) - журнал Русская жизнь

- Мы тут с 1 декабря прошлого года живем, - говорит Александр, хозяин землянки. - Новый год здесь встречали. Елку наряжали, живую! Красиво, как в сказке!

В стороне и впрямь растет небольшая елочка, на которой до сих пор висит мишура.

Жутко стесняясь, Александр рассказывает, как оказался в землянке: поменял квартиру в Белореченском на дом в Мишелевке. Там не понравилось - негде работать, да и «печь в доме завалилась, коптит, дышать нечем». Потому и вернулся обратно. Все просто, историй таких миллион.

- А тут как раз землянка освободилась, - оживляется Саша, - здесь два брата жили. Один ногу серьезно повредил, и они уехали жить к отцу, а землянку мы заняли с их согласия. Живем, и нам нравится.

С Надеждой Александр познакомился на даче у знакомого. Ей тоже было негде жить. У них строгое разделение труда. Женщина готовит еду, убирает дом и поляну. Мужчина носит воду из ручья, рубит дрова, зарабатывает на еду калымом у хозяев ближайших дач.

- На дачах всегда работу можно найти. В сезон - картошку пропалываем, копаем. Другой раз поможешь свинью заколоть, еще и накормят. А так-то стандартная дневная зарплата - 50 рублей плюс «чебурашка». (Так Саша с Надей называют бутылку разведенного спирта.)

- У нас спирт хороший, тельминский, от него не желтеют, он лучше всякой водки. Пьешь и спокоен.

- Я на хорошем месте был, пока сюда не ушел, - признается, уже расслабившись, хозяин. - Работал две недели на даче у одного, свиней кормил, их там штук сорок было. Плюс строительство попутное, вместе с хозяином. А вечером в баню: покуришь, чаю заваришь - красота. Ушел, не могу у чужого дяди, где сам шагу сделать не можешь, все по расписанию. И выпить нельзя ни за что. Как вышел из стайки в этих сапогах, так и ушел, надоело. Туфли мои там остались, да и не жалко, в резиновых в лесу лучше.

Речь у Александра чистая, без матерщины. Но рассказывать, кем был в прежней жизни, не хочет.

- Все у меня было! И ни о чем не жалею. Живу, как живу - наслаждаюсь.

Было, видимо, всякое. Наколки на руках свидетельствуют, что сидел, и не раз. Про Надежду нам потом рассказали, что работала в детском саду воспитателем, и квартира была, и муж. А потом запила вчерную. Теперь ее часто видят у мусорных баков, ссутулившуюся, иссохшую, с опухшим лицом и невнятной речью.

Может, потому она с нами почти не говорила, молча чистила речную рыбу на импровизированном столе. Бесформенные вытянутые трико, кожаная драная куртка, свитер. Определить, сколько ей лет, невозможно. На столе - разделочная доска, столовые приборы, металлические погнутые тарелки с отбитой эмалью, кружки без ручек. Чистая посуда сложена в стороне в большую закопченную сверху кастрюлю, в чистом цинковом ведре питьевая вода.

- Это я с ручья приношу. Попробуйте, уж получше вашей из-под крана! Мы и стираем на ручье, и моемся!

- А когда холодно - как?

Скорее всего, никак, но Саша говорит, что ходят к друзьям в поселок.

- Бояться здесь нечего. Зверя крупного нет. Зайцы бегают, лисы, и все. От людей мы далеко, нас так просто не найдешь. А кроме людей, и бояться некого. Да у нас же Таська есть, она лает, когда чужого видит.

Разрешения на поселение в лесной землянке они ни у кого не спрашивали. Однажды на них наткнулся лесник и попросил не оставлять без присмотра костры.

- Можно внутрь заглянуть?

- Да чего там, смотрите.

Внутрь ведет земляная лестница, стены укреплены бревнами. Здесь теснее, чем кажется с улицы. Высокие нары сложены из стволов тонких деревьев, завалены каким-то тряпьем. В углу буржуйка, пол, конечно, земляной, но стены отделаны. Есть даже полочки - под транзистор и хозпринадлежности. Зеркала не видно, на выходе висит недействующий термометр. Дверь обита разными куртками, чтобы тепло не выдувало, дрова сложены под «кроватью».

- Да мы все время на улице или в Белореченске. То на заработки пойдем, то в магазин чего купить, то в лес по черемшу, а тут только ночуем. А так все на улице, - объясняет хозяин тоскливо.

Александр и Надежда - люди зрелые. У обоих взрослые дети, у тех свои семьи. Надо отметить, благополучные.

- У меня дочь уже взрослая, замужем. Внуков, кажется, двое. Или один, - отвечает Александр на вопрос о родственниках. - Они живут в Улан-Удэ и ничего не знают. Мы видимся редко, в последний раз дочь приезжала два или три года назад, остановилась у моего брата в деревне, там и встречались.

У Надежды тоже есть дети.

- Зовут вас родные к себе?

- Нет… Да и не хотим мы уходить из леса. Здесь такой воздух! Грибы-ягоды, черемша вокруг…

Недалеко от поселка Белореченского есть еще несколько землянок. Жители их дружат, ходят друг к другу в гости и называют себя «лесными братьями». В одном месте в лесу рядом вырыты две землянки, и там несколько лет обитают пять человек. Только в поселке они бывают редко - боятся, что злые люди найдут их убежища.

* МЕЩАНСТВО *

Людмила Сырникова

Космополитизм по-русски

Наши соотечественники скупают недвижимость за рубежом

Однажды в выпуске эрнстовских, кажется, новостей был показан сюжет о московском пенсионере, переехавшем с женой в Черногорию - доживать век. «Решение об этом было принято на семейном совете», - говорил телеголос. В кадре голубело балканское полупрозрачное небо. Потом показались зеленые кроны и белые мазанки, возникла извилистая мощеная дорога, бегущая по ней собака, а за собакой - и сам Виктор Константиныч, или как его там зовут, русский человек на ПМЖ. Как хозяин прошел Виктор Константиныч по мощеной дороге, и камера развернулась, показав крупным планом лицо собственного корреспондента. Лицо произнесло: «Для многих россиян Черногория сделалась вторым домом. Не отстают и представители крупного бизнеса. Все больший процент черногорской недвижимости переходит в собственность состоятельных россиян…»

На том сюжет и завершился, произведя вдруг нетривиальный месседж. Пенсионер стал вровень с инвестором. Счастливый обладатель «социальной карты москвича», прописанный у детей, научился извлекать выгоду и теперь добывает в аптеке бесплатные лекарства, глотая их за границей, в благоприятных климатических условиях, «как в Турции, только гораздо лучше». Спутниковая тарелка позволяет смотреть все российские телеканалы. Вот сообщают, что на Пласидо Доминго, Монтсеррат Кабалье и Хосе Каррераса грозятся завести дело: они заделались гражданами оффшорного государства, чтобы не платить налоги со своих гигантских гонораров. «А-хахахаха! Вот совсем уже, а?! Стыд потеряли-то!» - возмущенно хохочет Виктор Константиныч, тыча рукой то в супругу, пенсионерку, то в телевизор.

Загодя радуется Виктор Константиныч успехам налоговой службы, пусть даже иностранного государства. Порядка взыскует его душа. Сын турецкоподданного, великий комбинатор Остап Ибрагимыч, не сумев переквалифицироваться в управдомы, так и застрял в эпохе первоначального накопления капитала с перерезанным бритвою горлом, а склочное дитя собеса и парторганизации, за свою долгую жизнь приобретшее полезную привычку отдавливать ноги в очередях, вдруг оказалось в Рио-де-Жанейро, точнее, в Монтенегро, и в пузырящихся на коленях трениках разгуливает по песчаному пляжу. Он не жулик, не спекулянт, он добросовестный приобретатель, вслед за ценой на нефть вырос рынок недвижимости, и вот он здесь, инвестирует в молодую экономику развивающейся страны, будущего члена ЕС, и в свою комфортную европейскую старость.

Сын Виктор Константиныча неплохо вписался в рыночную российскую реальность: сначала были какие-то сникерсы, затем он дорос до автозапчастей. Его фирма - маленький филиал представительства большого корейского автогиганта. Сын Виктор Константиныча стоит на земле всеми четырьмя конечностями: выстроил в Тропарево домик, неплохое подспорье для «трешки» в Бескудниково, не дав молдаванам себя обмануть, дочь (Виктор Константиныча внучка) хотела в институт культуры, на факультет шоу-бизнеса, но он настоял, что лучше на менеджмент. В прошлом году, когда Виктор Константиныч с концами отчалил в Черногорию, сын три недели подряд, потирая на кухне руки, говорил: «А что, там климат получше, чем в Москве, в мегаполисе!» И даже как-то рассказал, как его одногруппник сплавил престарелых родителей в дом престарелых, и выразительно посмотрел на дочь, будущего менеджера. Но тут жена, преуспевающий бухгалтер, оказалась вдруг почти по делам на выставке-ярмарке зарубежной недвижимости, откуда вернулась с охапкой рекламных проспектов. Почти сутки - с субботы до вечера воскресенья, с перерывом на сон, - длился семейный совет, сын Виктор Константиныча даже пренебрег важным футбольным событием, и решили-таки съездить в эту Испанию, посмотреть.

Крохотный курортный городок Бенидорм, страшно привлекательный инвестиционно: англичане скупают недвижимость как подорванные, едут и богатые немцы, и уж тем более американцы, пиндосы, надо торопиться, спешить, скоро ничего свободного не останется. Они поторопились, но свободного и в самом деле оказалось немного: 34-метровая квартира по цене 95 000 евро в доме, наполовину заселенном индонезийскими нелегалами. Испанская матрона и ее угрюмый мачо-супруг хотели поначалу и вовсе 100 000, но опытный бухгалтер заявила безапелляционным тоном, что, дескать, it is not absolutely possible, и к ней прислушались. Неделя отпуска была безнадежно испорчена: не представлялось возможным полностью насладиться ни пляжем, ни свежевыжатым соком, ни катамараном, в глаза лезла правда о том, что дом - из самых непрестижных, квартира - из самых маленьких, соседи - из самого третьего мира, а все, что поприличней, начинается от 180 000, и это все же недоступно, потому что разница между проданной хрущобой Виктор Константиныча и черногорской мазанкой была крошечной, ее едва хватило на переезд и транспортировку стариковского скарба, а все собственные средства, ты ж понимаешь, в бизнесе, в обороте. Была предпринята последняя попытка уломать испанцев, те уперлись рогом, как бык перед тореадором, и тогда квалифицированный бухгалтер, гордая и прекрасная, как Кармен, покинула поле сражения. Вечер был испорчен, но уже на следующее утро, поймав за завтраком недоуменно-презрительный взгляд английской семейной пары, наши поняли, что жить среди этих бездуховных людей не очень-то и хочется. Урвать от Испании кусок все же удалось: в аэропорту супруги появились, волоча за собой вяленую свиную ногу, невероятно внушительную, купленную специально в Museo del Jamon: в багаж ее сдать было невозможно, и пришлось взять ногу с собой на борт, испанские пограничники, всегда интровертивно отстраненные, вытаращили маслянистые глаза, но старший бухгалтер с независимым и гордым видом прошествовала в GATE 16.