Это космос, детка! - Юлия Пересильд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На второй день появился физрук Шемчук и велел идти в бассейн: «Поплыли!» Поплавали в бассейне, посидели в бане… На следующий день была пресс-конференция…
Я сбежала из ЦПК на четвертый день. Анализы у меня были нормальные, и оставаться там не было смысла. Сказала, что я все поняла, буду выполнять все рекомендации как велели.
На двадцать первый день после посадки мы снова приехали в ЦПК – на еще одну встречу-прощание в Каминном зале. Здесь, по традиции, космонавты отмечают завершение реабилитации после полета. Прекрасный Юрий Иванович (директор профилактория) растопил камин, я приехала с родителями, с детьми, с нами была семья Олега Новицкого, Алексея Овчинина, ребята из отряда космонавтов. Сидим, разговариваем…
Штатный спуск
Есть звоночки, которые говорят тебе: «Все в этой жизни бывает не зря», звоночки, которые ты складываешь себе в сердце. Мой папа всю жизнь играл на гитаре, он военный человек, и для него Олег Новицкий, Алексей Овчинин – это даже не звезды, а люди такого масштаба, как Шукшин, Высоцкий. А когда я была маленькой, у нас дома во Пскове собирались компании, выпивали, общались. Бывало, что ночью меня будили и говорили: «Спой для пацанов, ну, пожалуйста». Я всегда выходила сама – меня никто не заставлял! – и мы пели «Левый берег Дона». И тут, в Каминном зале, кто-то предложил: «Давайте споем что-нибудь». «А что петь будем?» И Леша Овчинин говорит: «Левый берег Дона». Я говорю: «Стоп!..» Оказывается, они с Новицким, еще не будучи космонавтами, вместе служили в Ростове… Вот так, как поется в песне, ничто на земле не проходит бесследно. Никогда не знаешь заранее, что может объединить тебя с другими людьми. И вот мы все вместе поем эту песню. А значит – всё неслучайно: мы такие разные – а песня у нас одна.
Размышления после космоса
После прилета у меня было много интервью, задавали много вопросов… Я понимаю интерес журналистов, но мне очень не хотелось говорить о космосе вслух. Для меня вся эта история не закончилась, пока не вернулись Петя и Антон. Если бы я была толстокожим бегемотом, могла бы сказать: «От меня уже ничего не зависит». Но если бы что-то пошло не так, я бы все равно винила себя всю жизнь. А когда они, наконец, спустились, я выдохнула.
Я прежде не могла ощутить, что это такое – боевые товарищи, то есть люди, которые вместе что-то пережили. Я много снималась в военных фильмах, читала много исторических документов, писем. У Людмилы Павличенко есть книга «Героическая быль», там боец, умирая, пишет письмо Родине. Родине, не маме! Такие вещи меня раньше всегда очень «царапали», я их не понимала. Конечно, мы на МКС не войну пережили вместе. Но теперь, когда мы все встречаемся, хотя это бывает и нечасто, мы как-то по-особенному смотрим друг на друга. То, что мы вместе прожили, и словами-то не выразить – любые фразы покажутся пафосными. Но я смотрю на Клима и вижу, что он так же смотрит на меня. И я понимаю, что это останется на всю жизнь – неважно, будем ли мы в будущем встречаться или нет, мы все равно вместе пережили что-то очень важное. Ведь это не дружба, не любовь, не родственные связи – нет подходящего слова в лексиконе, которым можно это назвать. Если такой человек звонит тебе в три часа ночи и просит помочь – ты к нему едешь. И ты тоже можешь ему позвонить и попросить помощи, или просто сказать, что тебе грустно.
Помню, где-то написали, что я неправильно мыла голову на МКС, потратила там всю воду и устроила истерику. Я это прочитала, и мне так захотелось с кем-то этим поделиться, обсудить, посмеяться! А с кем? Присылаю Олегу Новицкому. Он мне пишет в ответ: «Да, истерику на МКС ты бы нам устроила только один раз, потом мы бы тебя отправили в открытый космос». Это юмор, который, возможно, понятен только нам.
Я, конечно, понимаю, почему космонавты хотят летать в космос снова и снова. Говорят, бывает всякое. Но такой дружбы, таких отношений, как там, в моей жизни еще не было. Там, в космосе, полное отсутствие границ – везде открытые люки, и ты видишь через них всю станцию, кто чем занят… Никаких тайн. Все общее, все вместе. Картина идеального мира. Вокруг холод, чернота, космос – и познанный, и непознанный – видимо, это и объединяет людей. Ощущение близости жизни – и смерти. Конечно, все надежно, вроде бы все просчитано, но иногда одна маленькая деталь может все перевернуть. Я человек искусства, и, может быть, поэтому у меня было столько этих диалогов со смертью! Но я думаю, что у космонавтов тоже есть такие мысли. Просто они крепкие, сильные мужики и не выносят их наружу, не говорят об этом. Эти мысли очень пугающие, но к ним хочется возвращаться снова и снова. Они такие мощные, от них выделяется адреналин. Это же очень интересно.
Я думаю, каждый, кто слетал в космос хотя бы раз, хотел бы это повторить. Наверное, вся жизнь таких людей делится на две части: ты в космосе – и ты на Земле. И я тоже скучаю по космическому дому. Все время думаешь: что там сейчас? Как там Артемьев, Корсаков, а теперь – Прокопьев, Кикина? Что они сейчас делают? Что обсуждают? Какое у них настроение? И когда там что-то происходит, какая-то внештатная ситуация или авария, невозможно оставаться равнодушным – это уже как часть меня. Когда на станции были Артемьев и Корсаков, я писала им: «Я на Мальдивах!» – и они присылали мне фотографию из космоса того места, где я находилась. Мы все время были на связи. Помню, созвонились на День космонавтики: «Алё, алё! Почему на почту не отвечаете?! Как вы, что у вас там?» Пусть я не потратила много лет на подготовку, но космическая отрасль теперь для меня – не чужая. И я горжусь своей дружбой с Сергеем Юрьевичем Романовым.
В декабре 2021 года, после нашего полета, Сергей Юрьевич пригласил меня, Артемьева и Новицкого к себе в кабинет. На самом деле он не очень любит с кем-то встречаться, и его приглашение было для меня большой
