Это космос, детка! - Юлия Пересильд

И снова совместный ужин. Мы общаемся, хохочем. Мне тогда очень хотелось сладкого. Астронавты угостили нас штруделем. Мне было так вкусно! Тома и Шейн спрашивают: «Тебе понравилось?» (они очень неплохо говорят по-русски). Говорю: «Очень!» Они: «Мы сейчас еще принесем».

Наши ребята тогда уже относились ко мне как к сестре. А тут их сестре стали оказывать знаки внимания. И Олег Викторович, военный человек, с прекрасным чувством юмора, но строгий, говорит: «Творога нашего не хочешь поесть? Чего это ты торты есть начала?» Я говорю: «Вкусно очень!» Он: «А, понятно».

Прилетели ребята, принесли еще пакетики со штруделем. Я ем его, мы разговариваем, фотографируемся. И вот все улетели, мы убираем стол. А ложки обычно приклеивают к столу на клейкую ленту – они у каждого помечены или подписаны. Я убираю стол, вижу – чья-то ложка осталась. Спрашиваю: «А это чья ложка?» Новицкий в ответ: «Это Тома оставил». Я говорю: «Так надо ее, наверное, ему отнести». Он мне: «Потом отнесешь, пусть здесь побудет. Он сам прилетит. Вот увидишь».

16 октября

6:00. Подъем.

Вылетаю из каюты. А Новицкий, который обычно встает в шесть – шесть тридцать, уже висит около этой ложки.

– Ты почему так рано проснулся? – спрашиваю.

Олег:

– Ну, ждем Тому.

Я:

– Так он же прилетит, заберет ее сам…

Олег:

– Нет, мы дождемся его и отдадим.

Я улыбаюсь. Мне приятно, что Олег меня так опекает. Значит, я уже своя.

Конечно, своя! Мы по-настоящему приросли друг к другу в этом маленьком пространстве. Модуль СМ – это как маленький узкий коридор в советской хрущевке, может быть, чуть пошире. Здесь находится стол, питьевая вода. Тут же – туалет. Тут же – два тренажера, велосипед и беговая дорожка. Все ежедневно находятся в одном и том же пространстве: кто-то за столом, кто-то в каюте, кто-то на тренажере, кто-то в туалете. Если командирская каюта – по размеру как шкаф, то туалет – это тумбочка. И в нем не дверь, как в каюте, а такие, назовем их, кожаные жалюзи. И успокоиться, сосредоточиться – не так просто, но это необходимо! Чтобы сходить в туалет на МКС, нужно выполнить целый алгоритм действий в определенной последовательности: нажать, отжать, включить, дождаться, пока лампочка погаснет, снять крышку, только потом включить пылесос… Нужно быть очень внимательным и сконцентрированным там, где мы обычно на Земле расслабляемся.

В таких условиях важно не быть стеснительной. На МКС нет мужчин, нет женщин – есть просто люди и их естественные потребности. И стеснения не было.

На самом деле сближает не только опасность полета, но и бытовые нюансы. В какой-то из дней я поняла, что мы все сходили в туалет в один и тот же «пылесос», и я подумала, что это даже более интимно, чем заниматься сексом. Это такая степень сближения, ближе которой некуда. Возможно, даже муж с женой не знают друг друга так близко. Возникают очень родственные ощущения.

Здесь, на МКС, тебе могут задать вопросы, которые ты не очень привык слышать на Земле. Это тоже сближает. Я уже рассказывала о страшных историях, которые случаются в космосе, – их очень много. Одна из них такая: когда прилетаешь на станцию, нужно выпить воды и обязательно сходить попи́сать. На Земле это происходит само собой. А в космосе органы работают по-другому, и за этим нужно обязательно следить, иначе моча кристаллизуется, и может случиться воспаление почек. Если ты не сходил в туалет день, ночь, еще день – это значит, что тебе засунут трубочку в мочеточник, чтобы ты смог пописать. Поэтому первые сутки Антон Николаевич настойчиво у меня спрашивал, пописала ли я. Вряд ли кто-то из моих коллег или друзей когда-либо у меня об этом спрашивал! Здесь очень своеобразное, внимательное отношение друг к другу. Конечно, после такого ты относишься к людям, с которыми был на корабле, как к родственникам.

Теперь я понимаю, почему полеты в космос вызывают безумную зависимость. В предпоследнюю ночь я так плакала у себя в каюте! Мне было так горько, что мы расстаемся, что заканчивается этот период невероятного товарищества. Хотя дружбу мы все равно сохранили и пытаемся сохранять дальше. Я смотрю сейчас на Клима и понимаю – это мой родной человек. И не потому, что он режиссер, а я актриса. То, что мы пережили, все равно не рассказать, не передать те эмоции, мысли, которые родились в некоторые моменты.

Я плакала после того, как мы слетали в купол в последний раз. У нас с Климом тогда был абсолютно детский восторг. Мы уже знали, что все сняли, что все уже сделано, осталось только спуститься живыми и здоровыми. Мы были такие счастливые в этом куполе – летали, кувыркались, фотографировались… Никак не могли оттуда улететь! Смотрели на наши корабли: «Титов», на котором мы поднимались, – корабль Антона; «Гагарин», на котором будем спускаться, – корабль Олега. Смотрели-смотрели, насмотреться не могли. И у меня промелькнула странная мысль: «Наверное, после такого счастья будет какое-то страшное горе». Когда ты так абсолютно счастлив!.. Я подумала: «Неужели мы все-таки погибнем…»

Мне казалось, не бывает, чтобы так повезло, – словно как перед горем каким-то. Катерина в «Грозе» говорит: «Это же как перед бедой какой-нибудь». Такое странное, навязчивое ощущение. Я даже подумала: «Наверное, надо на всякий случай приготовиться…» Клим говорит, что не думал об этом. А я думала: «Зато материал уже есть». Даже когда я разговаривала перед спуском с детьми, у меня мелькала мысль: «Наверное, это всё». И у Зорина в «Варшавской мелодии» есть такая фраза: «Страшно от подступающего к горлу счастья».

В крайний вечер перед спуском мы впятером полетели в гермоадаптер МЛМ, повисли там. Я включила песню «Ракеты на Марс» группы «Ундервуд». А потом Петя слетал за своим компьютером, и мы слушали музыку еще… Мы так много всего обсуждали все эти дни, разговаривали. А тут просто смотрели на Землю в этот огромный иллюминатор, молчали и слушали музыку.

Спуск

Перед спуском мы все легли спать пораньше. Я быстро уснула – была очень спокойна, даже слишком – фатально спокойна. Накануне я позвонила детям, друзьям – просто поболтать, поговорила с ними, весело, беззаботно. Хотелось, чтобы эти разговоры остались у них в памяти. Мне нужно было обязательно сказать детям, что я их очень люблю, что они у меня