Боярыня (СИ) - Даниэль Брэйн

Анна стояла посреди гостиной, задрав голову к потолку, и трагически трепала косы, вереща как ненормальная. Девки и бабы, помогавшие Федулу или же Марье, в зависимости от того, кто оказался расторопнее, лезли чуть не под стол и лавки. Я вздохнула, взмолилась Пятерым — пощадите мои барабанные перепонки! — подошла к Анне и, коротко размахнувшись, влепила ей пощечину.

Иногда главное — результат, а не бессмысленное сострадание.

— И чего ты орешь? — сурово спросила я, пока Анна хлопала зареванными глазами и пыталась сообразить, в чем причина внезапно наступившей тишины. Я почесала правой рукой левую кисть, Анна испуганно от меня шарахнулась. — Язык проглотила?

— Так позор-то какой, матушка, — всхлипнула она. — Навет какой! Чем я тебя прогневила, чем рассердила?

Я глубоко вдохнула и на выдохе медленно сосчитала до десяти. Мой успех как киноагента был не только в том, что я искала повсюду редкие, трудолюбивые, дисциплинированные дарования. Устойчивость психики, адекватная реакция на происходящее — стартовый капитал будущей кинозвезды, иначе все закончится очень быстро, с первой негативной статьей в паршивом таблоиде, с первым снимком без фотошопа в популярном профиле какого-нибудь любителя-неумехи.

— Вон все пошли, — скомандовала я. — А ты сюда иди. Иди, иди, эй, кто там, Фроська, Гашка, подайте боярышне воды лицо умыть, живо!

Я села, прямая как палка, сложила руки на коленях, терпеливо дождалась, пока Анне принесут воды и рушник и пока она умоется. Девки ушли, повинуясь моему властному жесту, Анна встала передо мной — голову повесила, косы растрепаны.

— Ну, говори, — велела я. — Чем тебе жених не мил, чем моя воля противна.

Если бы не их заговор против моего сына! Мне не в чем было обвинять дикарку-боярышню, знавшую лишь отца, челядь и эти стены. У Анны была возможность высказать мне свое недовольство и фактом брака, и женихом, и даже тем, что в гостиной обосновался Федул и истово рылся в господском исподнем. Прорвало ее только сейчас — я хотела узнать причину.

— Воля твоя, матушка, со сватовством, с женихом, не скажу супротив ни слова, — прошептала Анна. — Но что же ты меня, как блудницу негодную, из дома гонишь? Люди-то что обо мне говорят? Как на глаза показаться?

— Что? — переспросила я. — Блудницу? — Я обвела рукой немаленькое помещение, в котором был в последние дни непередаваемый бардак. И это мы еще не добрались до приданого… — Где ты видала блудницу, чтобы шелка, золотом шитые, носила?

До разгула обеспеченных содержанок, милочка, еще лет пятьдесят. Не вешай мне лапшу на уши.

— Ты свадьбу играть приказала как? Без гуляний, без застолий.

— До Пробуждения застолья какие? — я исподлобья смотрела на Анну снизу вверх — а казалось нам обеим, что я взираю на нее надменно с высоты трона.

— Так то-то, матушка! — Анна осмелела, расправила плечи, даже гордо вздернула голову. — Кто замуж дщерь выдает безлюдно? Вот и говорят, что я… что я… ох, матушка, за что же мне позор такой!..

— О-о, не реви, — простонала я. Мне в голову не пришло, а тот же Пимен посчитал, что если Анна и беременна, то он ни при чем и не его ума это дело. И остальные, вероятно, сделали тот же вывод. Логика в словах Анны имелась — скорее, скорее, пока живот на нос не лезет, и тут мне даже стало смешно: она всю проблему видит только в этом? Никакой связи не уловила с тем, что я могла что-то узнать, раскопать, догадаться о ее замысле, и это если учесть, что Аниську я приказала из палат выгнать? — Не реви. Заповедано голодных накормить да Пятерым дары принести, а песни-пляски… напляшешься еще. Жених у тебя молодой, активный, в тренде, не дурак…

Уловка сработала, Анна, стараясь вникнуть в мои слова, перестала рыдать, захлюпала носом. Дура, ты моего сына хотела вышвырнуть из отчего дома, как котенка, а я тебя замуж с отличными перспективами, так посмотреть — и кто из нас двоих дурнее тогда…

— Так люди говорят…

— На чужой роток не накинешь платок, — отмахнулась я и встала. Зубы можно людям повыбивать, но это не тот случай. — Решения не изменю. У тебя до того, как я согласие подписала, времени было — во! — Я выразительно провела указательным пальцем по горлу. Анна побледнела — мачеха ее однозначно сходила с ума, вот печаль — без свидетелей. — Теперь либо о тебе пересуды, либо обо мне пересуды, как думаешь, что я выберу, голубка моя?

Анна мне ничего не ответила.

— О женихе не спросишь, о приданом, о житье-бытье? — продолжала я. — Тебя застолье интересует? Что же, это я от сватов, так и быть, утаю — лень твою да чревоугодие. Я тебя, — я развернулась так, чтобы Анна смогла посмотреть мне в лицо, лишь слегка приподняв голову, и она это сделала, — я тебя, милая, выдаю в хороший дом, за молодого мужа. Ну не богат, зато умен, владычица ум в своих людях ценит. Не любит тебя — а не проблема, поживете, пообвыкнетесь, найдете друг в друге и плохое, и хорошее… научитесь всему, если прижмет.

Человек и не к такому привыкает, мысленно закончила я, взгляни на меня. Знаешь, кем я была и что творила? Летала за тридевять земель, душами торговала, деньгами ворочала, одним движением пальца земли чужестранные в волшебную шкатулочку прятала, чтобы потом любоваться на них, когда захочу. Возок мой бежал без лошади, капиталы на ладошке умещались. Все, вон пошла, пока я из себя не вышла…

Пимен в стороне от скандала не остался, и я догадывалась, что Анна нажаловалась на свою долю несчастную кому-то из баб, а те через жену донесли и до ушей Пимена. Он ходил вокруг да около, пытаясь мне намекнуть, что люди и вправду говорят, будто боярышня Головина уже в тяжести, но передо мной лежали кривые, косые и полуграмотные заметки Федула, а кроме того — перечень всего моего имущества, который Пимен составил по моей просьбе, и примерные требования того, что бы сваты в приданое хотели. Моя голова пухла — мне было не до девичьих страданий.

— Пимен, — вздохнула я, — ты же умный мужик. Не неси хоть ты эту чушь, пощади мои нервы.

Пенять Фоке Фокичу за болтовню я не собиралась, к тому же выяснилось, что нет худа без добра. Слухи разлетелись не только про «брюхатую боярышню», но и про мой повивальный дом, так что уже ночью ко мне прилетела растрепанная дворовая девка:

— Матушка, матушка! Там Марья Наталью кличет! Баба пришла!

— Иди, — кивнула я сонной Наталье. — Я с детьми буду.