Моё пламя - Ксана М.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отлично, ― ответила, бросая на него яростный взгляд, ― хочешь, чтобы я отдохнула? Я отдохну! За той дверью! ― попыталась оттолкнуть Дарена, но хватка ― как обычно ― была чертовски сильная. Чтоб его! ― Отпусти! А то вдруг я погублю тебя, что тогда ты бу…
Договорить не успела, потому что он неожиданно схватил меня за волосы и с силой прижал к себе. Его рот властно захватил её, и я поддалась, несмотря на то, что всё ещё предпринимала слабые попытки вырываться.
Язык вторгся внутрь страстно и неудержимо, как единственный и полноправный хозяин, но вместе с тем сделал это с такой нежностью, что я моментально забыла обо всем остальном ― всё вокруг, всё без исключения, стало ненужным, пустым, бесполезным.
Поцелуй стал неторопливее, а сильные руки заскользили по обнаженным бедрам ― кожа моментально вновь покрылась роем мелких мурашек. Запустив пальцы в его немного влажные после сна волосы, прильнула к массивному телу, а затем ощутила, как спина осторожно прижалась к твердой опоре. Стена.
Дарен неторопливо, одну за одной, расстегивал пуговицы на рубашке, вынуждая меня томиться от желания ― в этот раз каждое его движение дразнило и мучило.
Когда разгоряченные ладони сжали грудь, выдохнула и задрожала. Он поцеловал меня в уголок губ, а затем спустился ниже, к шее, заставляя откинуть голову и максимально вжаться в бетон. Руки рефлекторно сползли к его плечам и вынужденно стиснули их, когда Дарен взял в свой рот затвердевший сосок: он играл с ним ― покусывал и посасывал, заставляя инстинктивно выгибаться касаниям навстречу.
Блуждая по телу, его губы опаляли, оставляя своё обжигающее клеймо, и мне хотелось стонать от удовольствия и блаженства. Каждая клеточка на коже горела, а мысли безвольно путались. Прикусила губу, ощутив, как грубые пальцы коснулись края шелкового белья, а затем медленно, со всей чувственностью потянули его вниз. Тоненькая ткань заскользила вниз и упала на пол. Шаг. Второй.
Дарен резко подхватил меня под ягодицы, вынуждая обхватить ногами талию. Подняла взгляд, моментально утонув в бездне любимых синих глаз. Сейчас он доминировал и ясно ощущал своё превосходство. Ему нравилось видеть меня слабой, находящейся в его власти, прижатой к стене ― словно я была бабочкой на булавке и не имела ни единого шанса вырваться.
Дарен внимательно смотрел в мои глаза, ни на мгновение не смея отводить свои. Секунда. Две. Он медленно наполнил меня, заставляя задохнуться и впиться ногтями в его кожу. Знала, что причиняю новую боль старым ранам, поэтому постаралась ослабить хватку. Его толчки были плавными, осторожными и очень бережными, будто мы двигались в медленном вальсе, отдаваясь какому―то внеземному, чувственному ритму.
Дарен приподнимал и опускал меня, а я пыталась помогать ему, неспешно вращая бедрами. Сильнее упершись в стену плечами и теснее прижав его к себе, сжала ноги и почувствовала, как ощущения усилились ― он проник глубже, наполнил больше и заставил глухой стон слететь с губ.
Это был не просто секс.
Не просто физическое слияние двух тел.
Это было объединение двух душ.
Таких разных, совершенно непохожих по своей сущности, но преданных друга другу, желающих друг друга, искренне и сильно любящих. И мне не нужны были слова для того, чтобы прочитать всё это в его взгляде. И для того, чтобы понять себя саму.
Дарен ускорился, заставляя меня задышать чаще и прерывистее.
С каждым движением он заставлял меня терять рассудок всё больше. Тело пульсировало, а ноги дрожали, из последних сил сжимая мужские бедра.
Давить внутри тихие стоны становилось всё труднее, и я не сдержалась, когда, совершив последний толчок, он вознес меня на самый верх. К невероятному, граничащему с безумием, экстазу. Вскрикнув, обессиленно прикрыла глаза и невольно навалилась на родное, наверное, такое же ослабленное тело.
— Теперь ты поешь? ― хрипло прошептал, осторожно опуская меня вниз.
— Пожалуй… ― задыхаясь, облизнула пересохшие губы, ― …я могла бы рассмотреть этот вариант.
Её всё ещё дрожащие ноги коснулись пола, поэтому я упала в сильные объятия, ощущая, как его руки тут же обняли, а губы поцеловали макушку.
— Ты сводишь меня с ума, когда пытаешься так мило протестовать, ― тихо ответил Дарен, а затем отстранился и со всей нежностью поцеловал мои губы. ― Но искусству манипулирования моего уровня тебе ещё придется подучиться.
— Да… ― пытаясь отдышаться, невольно улыбнулась, ― непременно.
11. Эбигейл
Пальцы нажали на звонок ровно в 9:00.
Удивительно, как я не опоздала, умудрившись проспать, сразиться со своим мужчиной за одежду ― которая, к слову сказать, была отдана мне в руки лишь после бессчетного количества поцелуев ― и заняться ещё одним жарким сексом в душе.
Хотя против последнего я совсем не возражала. Да и разве смогла бы?
Дверь открылась, когда я заканчивала завязывать волосы.
— В который раз восхищаюсь поразительной пунктуальностью сестер Дэвис. Это магия такая? ― усмехнулся Тайлер, заставляя меня улыбнуться.
— Порой я сама задаюсь этим же вопросом. Проснулась?
— Смотря, что ты под этим подразумеваешь, ― покачал головой, позволяя мне войти. ― Пытался поднять её полчаса назад, сказала, что не встанет, пока ты не придешь.
— Да. Знаю.
Губы вновь тронула улыбка.
Каждый год в этот день моя девочка вставала с постели только, если я была рядом. Это был наш особенный ритуал. Наш маленький секрет.
Наклонившись к кровати, коснулась маленького носика подушечкой указательного пальца: нежно, легко, едва ощутимо. А затем тихо запела:
— Каждый пустяк тайну хранит,
Манит к себе как волшебный магнит,
Разве не правда, что здесь…
Скрывается целый мир?
На детском личике появилась улыбка. Адель тоже тихо запела:
— Вот он мой клад, вот мой секрет,
Ты посмотри, здесь чего только нет
Кажется, принадлежит, ну да,
Только мне весь мир.
Она распахнула глаза и, широко улыбнувшись, обвила руками мою шею.
— С днем рождения, родная, ― прошептала, прижимая малышку к себе.
Хотя, малышку ли уже?
— Я люблю тебя.
— И я тебя, солнышко. Очень―очень люблю.
— Я больше.
Провела рукой по светлым, немного спутанным ото сна волосам, а затем заглянула в любимые голубые глаза.
— Знаю.
И это было правдой. Любить больше, сильнее и искреннее, чем ребенок, не может больше никто. А особенно, если этот ребенок знает, что такое боль и одиночество.
— Эй, а теперь тебя можно поздравить?
В дверях появился улыбающийся
