В царствование императора Николая Павловича - Александр Михайловский

А вот как мне двигать здесь вперед прогресс в области электроники? Тут даже само понятие "электричество" совсем недавно перестало быть чем-то вроде циркового аттракциона. Есть здесь серьезные ученые, можно подсказать им несколько идей. Только стоит ли? Ведь сейчас нравы в науке царят патриархальные, и все новые идеи, новые изобретения ученые спешат опубликовать в толстых научных журналах. Словом, по секрету всему свету. Никакого понятия о государственной тайне. А зачем нам подбрасывать вполне осуществимые технические идеи нашим потенциальным противникам? Ведь они их первыми осуществят на практике. Вся беда нынешней России заключается в том, что процесс от идеи до ее реализации порой занимает даже не годы – десятилетия.

Можно, конечно, создать что-то вроде сталинской шарашки, куда поместить самых головастых здешних ученых, и полностью засекретить их исследования. Но ведь, не прокатит сия идея в этом времени. Не приучен тут еще народ к подобным выкрутасам.

— Ну да, — улыбнулся Сергеев. — Николай Павлович, уж на что крут, но до товарища Сталина ему далеко. Да и граф Бенкендорф совсем не Лаврентий Павлович. Ну, а если серьезно, Юрий, можно двигать прогресс, не даря идеи и изобретения потенциальным противникам. Хошь-не хошь, а перевооружать русскую армию и флот все же надо.

Да и не все здесь так уж плохо. Взять, к примеру, капсюльные ружья. В нашей истории русская армия перешла на капсюльные ружья в 1842 году – через два года после французов. Или, морские мины, которые впервые успешно применили русские во время Крымской войны, выставив их на подступах к Кронштадту. Изобрел их академик Якоби, который, кстати, уже построил первый в России телеграф, соединив Зимний дворец с Главным штабом, Главным управлением путей сообщения и Александровским дворцом в Царском Селе. Ты, Юра, в Петербурге переговори с ним при случае. Думаю, что вы друг друга прекрасно поймете…

— Знаешь, Виктор, — ответил Тихонов, — ты, пожалуй, прав. Надо не страдать интеллигентской рефлексией, а просто делать свое дело. Переговорю с Шумилиным, он, похоже, лучше всего разбирается в здешних реалиях. Пусть он и решает – что и как.

— Так, пожалуй, будет лучше, — сказал Сергеев. — Шурик у нас – голова. Как в прямом, так и в переносном смысле.

У семи нянек…

С того памятного разговора с императором о создании Разведывательного управления Российской империи, Шумилин почти неделю изучал документы, любезно предоставленные ему графом Бенкендорфом. Сразу же в глаза бросилась полная безалаберность в ведении дел, и разобщенность существующих уже спецслужб.

Шумилин начал с того, что было проще – с III-го отделения СЕИВК, учитывая то, что внешней политической разведкой занимался в своем учреждении лично сам Александр Христофорович. Непосредственно организацией политической разведки занималась 3-я экспедиция III-го отделения. Но при этом работа сотрудников 3-й экспедиции была узконаправленной – они наблюдали за живущими в Европе политэмигрантами, и в случае необходимости проводили против них силовые акции – вплоть до похищения и тайного вывоза в Россию.

Но резидентуры 3-й экспедиции находились только в тех странах, где существовали крупные объединения политэмигрантов. Под наблюдением были русские, проживающие в Австрии, в Пруссии и германских государствах, в Британии и Франции.

Возглавлял русскую политическую разведку чиновник по особым поручениям статский советник Адам Александрович Сагтынский. До этого он занимался аналогичными делами в Главном штабе Военного министерства, а еще ранее руководил разведывательной деятельностью в Австрии и Пруссии. По делам службы он совершил несколько зарубежных вояжей в Европу, где создал разветвленную разведывательную сеть, в том числе и из так называемых "разведчиков-литераторов", таких как бывший декабрист и "невозвращенец", журналист Яков Толстой, барон Швейцер, ставший резидентом русской разведки в Берлине и Вене. Им был завербован талантливый французский журналист Шарль Дюран.

Все они, кроме ведения чисто разведывательной деятельности, занимались тем, что в наше время называли контрпропагандой. В европейских газетах они своими публикациями опровергали регулярно появлявшимися там неблагоприятные отзывы о России и об императоре Николае I.

В инициативном порядке на III-е отделение работали и некоторые российские дипломаты, а также их родственники. Например, очень ценную информацию о внешней политике Англии, Франции, Австрии давала III-му отделению родная сестра графа Бенкендорфа графиня Дарья (или, как ее называли в Англии – Доротея) Ливен, жена русского посла в Англии. Она создала в Лондоне великосветский салон, где собирались известные дипломаты, политические деятели, писатели, журналисты. Горячие споры о политике, сплетни о жизни королевского двора, писательские диспуты – все это становилось известно очаровательной графини Ливен.

После смерти мужа она перебралась во Францию, где продолжала добывать и передавать в Санкт-Петербург конфиденциальную информацию.

Кроме Англии и Франции, опорные пункты у 3-й экспедиции имелись в Швейцарии, Бельгии и Австрии.

А вот в странах, где не было значительных колоний российских эмигрантов, сотрудники III-го отделения не работали. Там добыванием сведений, в том числе и секретных, занимались сами дипломаты. Но они были фигурами публичными, и практически всегда находились "под колпаком" местных спецслужб. К тому же, учитывая, мягко говоря, весьма дружеское расположение главы российской дипломатии графа Карла Нессельроде к Австрии, и к шефу австрийского министерства иностранных дел князю Меттерниху. А потому все тайны русской дипломатии почти сразу же становились известны Меттерниху.

Но, как понял Шумилин, Николай I догадывался о неравнодушии своего министра иностранных дел, и в случаях, касающихся Австрии, использовал своих личных агентов. Тут вспомнилась история, приключившаяся с русским горным инженером Егором Петровичем Ковалевским. В 1837 году по просьбе Черногорского владыки Петра II Негоша Ковалевский был направлен в Черногорию для поисков и разработки золотоносных отложений. Но, по всей видимости, золото интересовало его во вторую очередь. Дело в том, что Черногория в это время в Адриатическом Приморье вела вооруженную борьбу с Австрией. Так что вместо поисков золотоносных жил, Ковалевский фактически возглавил отряды черногорцев, и принял участие в пограничных схватках с австрийцами.

Когда же информация о похождениях Егора Ковалевского дошла до Нессельроде, разгневанный министр потребовал от императора строго наказать Ковалевского. Но Николай, получивший уже подробный доклад от Ковалевского, перечитал ее, после чего начертал на его полях: "Le capitaine Kowalewsky a agi en vrai russe" ("Капитан Ковалевский поступил, как истинный русский").

Дальнейшая карьера Ковалевского показывает, что геология была для него, скорее "крышей", под прикрытием которой он работал на русскую разведку. Не удивительно, что в 1856 году он был назначен управляющем Азиатского департамента министерства иностранных дел.

А вот русская военная разведка варилась в своем собственном соку, и занималась чисто утилитарными задачами. У разведчиков в форме русской армии неплохо получалось узнавать военно-технические секреты европейских армий. Особенно отличился в этом представитель военного министерства в Париже Гвардейского Генерального штаба штабс-капитан Борис Григорьевич Глинка-Маврин. Он сумел наладить сеть информаторов, которые снабжали его ценной информацией о перевооружении французской армии. В частности, он раздобыл сведения "о разработке и производстве новых образцов огнестрельного оружия".

А вот настоящая разведка, целью которой было бы получение от своих агентов информации о ближайших планах потенциальных противников Российской империи, поставлена была из рук вон плохо. Сведения поступали, но они были отрывочными, а обобщить их и сделать соответствующие выводы, было некому.

Шумилин понял, что существующие разведывательные структуры существуют как бы сами по себе. Порой случалось, что они даже мешали друг другу, не зная о планах коллег из другого ведомства. Словом, все как в старой русской пословице: "У семи нянек дитя без глаза".

Зарывшись в документы, которые в его времени имели бы грифы "Совершенно секретно" и "Особой важности", Шумилин все больше и больше понимал, что он вряд ли справится с порученным ему делом. Все-таки, опыт сотрудника уголовного розыска не годился для того, чтобы суметь организовать и руководить такой сложной и деликатной структурой, как военная разведка.

Шумилин со вздохом отложил очередной документ, который прислал ему для изучения любезный Александр Христофорович, и стал рыться в своей записной книжке, ища телефон одного своего старого знакомого. Вот он-то точно будет здесь на своем месте. Только как ему рассказать все о машине времени, о перемещении в прошлое, и о поручении императора России Николая Павловича…