Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

— Тогда бежим на струг! Я рада, мы будем с тобой как две сестрички! Вот счастье-то! Вдвоем не пропадем!

Дикие, безлюдные берега Иртыша казались совершенно пустыми, даже птичий гомон не долетал до казацких стругов, которые вереницей шли на юго-восток, подгоняемые боковым северным ветром да сильными гребками весел. Миновали реку Вагай, которая впадала в Иртыш с западной стороны — здесь даже редкого рыболова на челне не увидели, будто по чьему-то грозному повелению и люди и звери покинули прибрежье могучей реки. Ермак торопился к устью Ишима, куда со дня на день, по словам кутидора Махмет-бая, должен прийти караван бухарских купцов. Не выказывая открытого беспокойства, атаман тем не менее призвал кутидора на свой струг и повелел быть неотлучно при нем, якобы для лучшего опознания своих соотечественников.

— Не приведи господь поддаться хитроумному кучумовскому обману, — говорил атаман Ермак. — Нарядятся татары в такие же бухарские халаты, свезут к Иртышу пустые арбы, да и навалятся гуртом, едва сойдем на берег!

Матвей Мещеряк находил эти слова справедливыми, и не без основания.

В предпоследние дни сухого и жаркого июля кутидор, первым неожиданно прервав неспешный рассказ атаману о своем царстве и обычаях бухарского народа, поднялся на ноги, всмотрелся вперед, словно увидел нечто необычное. Потом протянул руку и быстро заговорил. Безбородый Микула растянул рот в улыбке и торопливо пересказал слова бухарца, более по смыслу, нежели совершенно точно:

— Думается мне, Ермак Тимофеевич, вон тот мысок и есть у реки Ишим, как лопочет бухарский купчишка. На нем, сказывает, удобнее всего разбить стан и послать людей вверх по Ишиму, чтобы поторопить караван с приходом.

— Ну и славно, братки, дошли до места! — порадовался Ермак. — Наддай на веслах, надо успеть котлы вытащить на берег, да кашу погуще заварить! После каши и кумекать будем, куда кого посылать!

Казаки, предвкушая близкий отдых, налегли на весла, струги сошли со стрежня реки ближе к низкому левому берегу и через три часа обогнули невысокий мысок, на котором за приречной полосой песка густо росли кусты и дикие заросли разнотравья в аршин высотой, а местами, выше иного бурьяна едва ли не вдвое, поднимались могучие стволы травы-кровавника, который лишь в самую пору летней жары зацвел белыми, с желтыми глазками цветочками. Разглядев такое обилие лечебной травы, старец Еремей не удержался от радостного восклицания, плотоядно потирая руки, словно не траву, а обильно накрытый в царских хоромах стол увидел:

— Господи, сколь ее здесь! Непременно наберу переметную суму, засушу и истолку! Лучшего снадобья останавливать кровь и лечить раны Господь не создал на грешной земле. Сказывали мне ученые монахи-целители, что этой травой внука великого князя Дмитрия Ивановича, народом нареченного Донским, излечили от постоянных кровотечений носа. Мои запасы прошлого лета почти все истрачены после сражения у Бегишева городка — столько казаков было татарскими стрелами поранено.

— Наш батюшка Еремей на траву раззарился, как сокол на добычу, — пошутил Ортюха Болдырев. — Не тужи, батюшка, нарвем тебе целебной травы целую копну!

Ермак внимательно вглядывался в заросли мыса, в опушку леса, которая отстояла от берега Ишима саженей на сто, не меньше, но кругом царила умиротворяющая тишина, и только река журчала, рассекаемая носом струга, который уже на одних веслах входил в устье Ишима, направляясь в обход мыса. Атаман качнулся, когда струг мягко ткнулся в берег, два казака спрыгнули на песок, один тянул веревку, у другого в руках был крепкий кол и тяжелый топор. Казак легко вогнал кол в землю, его товарищ обмотал веревку и завязал ее надежным узлом. Струг развернуло водой носом против течения, казаки уложили сходни с борта на берег.

— Тащите котлы, братки! — распорядился атаман. — Иванко, твоим казакам осмотреть опушку и сыскать сухостой для костров! Да опасливо идите, мало ли что! Не на Красную площадь приехали в день Масленицы блинами угощаться! Береженого бог бережет, роковую овцу волк стережет!

Иван Камышник откликнулся на повеление атамана, надел кольчугу, шлем, застегнул на шее бармицу, взял на левую руку щит, подождал, когда обрядятся в доспехи его казаки, трое из которых запаслись веревками и топорами. Топор прихватил и сам десятник.

— Ну, пошли на промысел, дровосеки! — негромко сказал десятник и, припадая на правую ногу, поднялся с песка на заросшую кустами и травой поверхность мыса. — Смотрите в оба, верно сказал Ермак Тимофеевич, не к теще на масленичные блины пришли, а в самое пекле кучумовского царства! — Иван Камышник с казаками не успел отойти от береговой кромки и полсотни шагов, как перед ним, словно черт из-под коренья, неожиданно вскинулся с земли рослый татарин, взвизгнул нечто дико-яростное и размахнулся хвостатым копьем, метя десятнику в грудь.

Счастье, что Иван успел щитом прикрыться. Наконечник копья звякнул о щит, скользнул вверх, Иван размахнулся тяжелым топором, которым собирался рубить дрова, и со всей недюжинной силы обрушил его на голову, прикрытую блестящей медной шапкой. Татарин рухнул на куст, из-под которого только что выскочил, но в тот же миг, будто саранча с пожираемого поля, взметнулись татарские воины, которые надежно прятались, лежа в высоком густом бурьяне.

— Атаман, тата-ары! — что было сил закричал Иван Камышник. Не имея времени выхватить саблю, он стал топором рубиться с воинами, которые тучей налетели на десяток казаков. — Сгуртуйся, братцы! Кучнее! Не давай им в спину бить!

— Алла! — кричали татары, со всех сторон окружив ермаковцев, которые укрылись щитами и, отбиваясь кто топором, кто саблей, пятились к берегу, где атаман Ермак первым схватил оружие и кинулся на выручку попавшим в засаду своим товарищам.

— Хватай пищали, становись стеной! — командовал у стругов Матвей Мещеряк. — За мной! Вали нехристей! Кроши их в куски зверью на ужин!

Казаки, которые только что готовились варить кашу и отдохнуть после трудного перехода против течения, мигом расхватали оружие и бросились наверх, где разгорелась дикая сеча. Бабахали пищали, скрежетала сталь, тяжело бухали о щиты топоры, казацкие булавы, кистени, а то и пищальные приклады. У кого разлетались надвое сабли, выхватывали длинные засапожные ножи или бились кулаками. Казаки, выросшие и уцелевшие в постоянных сражениях со степняками, не знали себе равных в сабельной сече, что не раз уже доказывали и ногайским, и крымским, и турецким набеглым ордам.

— Иванко-о, держи-ись! — кричал атаман Ермак, который в одной кольчуге, без шлема огромными скачками рвался к татарской куче вокруг Ивана Камышника. За атаманом поспешали с полсотни орущих в ярости казаков, а остальных вел Матвей Мещеряк, норовя обойти нападающих со стороны Ишима и сбить их в Итрыш.