Ричард Длинные Руки — эрбпринц - Гай Орловский

— Ну-ну?

— В поместье графа Унтемара, — сказал он вполголоса, — что сравнительно недалеко, мои люди обнаружили настоящий храм Сатаны. Замаскированный, правда, но огромный и богатый. Не одно поколение им пользуется, я бы сказал!

Я буркнул:

— Не думаю, что сам Сатана ведает, что вытворяют от его имени и чего добиваются. Хотя если смотреть в корень, то и сам Господь вряд ли позволил бы Церкви говорить от своего имени, как она делает…

— Ваше высочество?

Я пояснил:

— Так что все путем, все на одно лицо, всем придется отвечать перед Иисусом на Страшном Суде.

Он переспросил:

— А как поступим мы?

— Интеллигенция, — сказал я с тоской, — дай им что-нить особенное: фигу в кармане показать королю или поклоняться Сатане, чтобы показать себя свободными и не страшащимися гнева Господнего… Даже и не знаю, это вроде бы не наше королевство. Вообще-то мы должны бы сообщить местным властям, а те примут меры…

Он спросил остро:

— А если и власти туда ходят?

— В том-то и дело, — согласился я. — Эти черномессианцы могут не страшиться Всевышнего, он в самом деле добр и милостив даже к тем, кто плюет на ученье, но я — не Господь…

— Да, ваше высочество… Ой, я не это хотел сказать! Что передать сэру Випперу? Это он сейчас окружил там все.

— Передай, — велел я, — что для демократического государства, основанного на базовых либеральных ценностях требуются каменщики, плотники, но не это гнилье. Сжечь!..

Он вскрикнул обрадованно:

— Будет сделано!

— И пусть отправит донесение отцу Дитриху, — распорядился я. — Количество жертв можно слегка… чуть-чуть завысить. Так это раза в три-четыре. Можно в пять-шесть.

Он кивнул с довольным видом, поклонился и быстрыми шагами вышел из шатра. Через мгновение донесся стремительно удаляющийся стук копыт.

Все любят жечь, подумал я мрачно. Особенно людей, что-то в нас есть эдакое, конкурентное, что ли… Животные одного вида только рычат друг на друга, а мы все выискиваем новые методы, как истреблять друг друга.

Хотя, с другой стороны… может быть, только потому люди и продвигаются так стремительно в развитии? Погибают не только самые прямолинейные люди, но и негибкие системы, громоздкие системы управления, неверные устройства общества…

Через полчаса Норберт вернулся и указал на поднимающийся недалеко за лесом столб черного дыма.

— Все исполнено, ваше высочество.

— А люди?

Он отмахнулся.

— Побросали в огонь. Не стоит специально разводить костер, когда этот зря пропадает.

— Разумно, — согласился я.

— Выступаю сейчас, — сказал он, — с вашего позволения, конечно. Здесь земля очень плодородная, городов много, а уж сел и деревень так и вовсе видимо-невидимо. Приходится на все оглядываться.

— С богом, — сказал я. — Но только не ввязывайтесь в бои, как все чаще делаете! Для этого есть тяжелые войска.

Он кивнул.

— Да, конечно. Это бывает редко, только чтобы не дать врагу уйти. Не стоит, чтобы о нас разносили сведения. Ваше высочество?

— Барон, — ответил я.

Он поклонился и унесся на своем легконогом жеребце, сильном и выносливом, что может мчаться галопом полные сутки, потом отдохнуть час, напиться, и снова можно в галоп…

Утром после двухчасового марша увидели высокую пологую гору, на вершине которой старинный замок, а у подножия большой город Зарликс. Из распахнутых ворот толпами выходят и выезжают на телегах крестьяне, все с женами, детьми и нажитым добром направляются в сторону темного и густого леса, куда вряд ли сунутся злобные захватчики с Юга.

Большинство дорог забиты богатыми повозками. Зажиточные люди торопятся убраться подальше с пути грозной армии южан, но простолюдины бесстыдно таращат глаза, удивляясь стройным рядам наглецов, посмевших в ответ на справедливые и законные притязания их императора править миром, самим явиться в его земли.

Альбрехт пустил коня рядом, я покосился на его невозмутимое лицо, слишком невозмутимое, даже подчеркнуто нейтральное.

— Ну, граф, что вам не так снова?

— Ох, ваше высочество, — ответил он крайне почтительно, — все так…

— Тогда что?

— Да так, пустяки, недостойные вашего высокого внимания.

— Великий человек, — произнес я напыщенно, — велик во всем. Даже когда чешется. Или чешет. Знали бы вы, какой только хренью моей личности не приходилось заниматься!

Он покосился на мое гордое лицо.

— Да уж, не знаю… к счастью. Только не понял… приходилось или не приходилось?

— Я политик, — отрезал я, — мое искусство — говорить так, чтобы в любом случае можно было воскликнуть: я ж говорил, я ж предупреждал!..

Он подумал, кивнул.

— Да уж, успехи ваши в этом деле поразительны. А каким вы были совсем недавно…

— Каким?

— Паладином, — напомнил он, — что жег все гнезда порока и намеревался очистить мир от зла и чудовищ!.. А теперь наш доблестный Растер командует войском троллей, прямо в нашем войске идут колдуны и маги, у Клемента в качества пажа эльфийка, а у Зигфрида…

Я прервал:

— И это знаете?

— Пока только я, — ответил он скромно. — Что делать, вот такой я наблюдательный.

— И никому больше, — предупредил я. — Я работаю над этим.

— Можно поинтересоваться?

Я ответил зло:

— Можно.

— Тогда…

— Это поинтересоваться можно, — уточнил я, — но не значит, что вот так все и выложу. Граф, это вовсе не потому, что не доверяю вам, своему старому другу, хоть и не старому, но как бы другу. Просто сам еще не сообразил, как поступить…

— А в чем сложность?

— Да как поступить, — сказал я неуклюже, — уже знаю, не придумал только, как с наименьшими жертвами. Ну, чтоб и рыбку съесть, и невинность соблюсти. Ну ладно, невинностью готов пожертвовать, я же ради торжества демократии…

Он приподнял бровь.

— Разве стоит так уж долго перебирать варианты? Вы же сами что-то рекли насчет статистики.

— Знаете, — сказал я, — будь этих троллей, эльфов и прочего… единицы, я б поступил… по-государственному. В смысле, лес рубят — эльфы летят. Но троллей оказалось весьма… многовато, как и всяких прочих эльфов. Колдуны тоже, увы, не все злобные выродки, как было бы удобнее. В этом случае не по-хозяйски будет истребить всех и вся, а не использовать во имя.

Он посмотрел на меня остро, как орел из-под небес на растерянную мышь.

— Во чье имя, уже догадываюсь, ваше высочество. Но это говорит в вас не жалкое милосердие, недостойное воина?

Я буркнул:

— Нет, не милосердие.