Виктор Розов. Свидетель века - Виктор Кожемяко

В.Р. Прежде всего – необыкновенный подъем души. Наверное, от сознания, какое великое и благородное дело меня позвало… Мое личное ощущение тех дней и месяцев вообще удивительно славное, хоть и было невероятно тяжело. Но у нас было единство, была взаимовыручка, дружба. По-другому мы и не жили, и не представляли себе, что можно жить по-другому. Как-то в самом главном все жили одними мыслями и стремлениями. И никакой ни подлости, ни коварства, или кто-то чтобы нос задрал, или что-то в этом духе…

В.К. Виктор Сергеевич, вы сохраняете надежду, что удастся одолеть то страшное, что навалилось на нас?

В.Р. Я все-таки не теряю надежды. Должен сказать, что в отчаянии я не живу. Вы знаете, я верю: то, что случилось с нами, это будет только явлением временным, историческим отрезком, как какое-то смутное время, как семибоярщина, как самые злые времена нашей истории. Но это все должно пройти. Не может не пройти! Знаете, я вам скажу так: преступники на виду, мы их видим, мы их знаем.

И я как человек верующий, может быть, жду прихода какого-то мессии, который спасет нас. Убежден: есть люди, которые смогут перевернуть всю эту тяжелейшую ситуацию, сложившуюся в нашей прекрасной, дивной, духовно чистой, духовно интересной, богатой, глубокой стране.

Понимаете, поднять бы нужно с колен наше правительство. Оно стоит на коленях – и на коленях неловкие движения все время делает. А народ хотя и не проявляет больших каких-то политических движений, но народ наш не стоит на коленях. И не будет вставать. С голоду помрет, но на колени не встанет.

В.К. В это вы твердо верите, Виктор Сергеевич?

В.Р. Да, да…

В.К. Вот этот оптимизм, хоть и с большой горечью, с большой болью и даже где-то с яростью, которую, по вашему признанию, вы начинаете в себе чувствовать, этот ваш оптимизм и меня, человека более молодого, но иногда, наверное, более отчаивающегося, откровенно говоря, как-то поддерживает. И, я думаю, поддерживает многих людей, которые вас слушают и читают. Вот почему ваше слово так нужно сегодня… Что вы пожелаете защитникам Отечества перед их праздником, который многие годы был для всех нас да и остается Днем Советской Армии?

В.Р. Пожелаю, чтобы в них не гасло, а, наоборот, крепло это чувство и сознание – именно защитников Отечества. Пожелаю, чтобы скорее изменилась к лучшему их жизнь. Чтобы правительство пришло такое, которое в конце концов одумалось бы и поняло роль армии, схватилось за голову и осуществило не подрывные «реформы», которые лишают армию последней силы, а на деле укрепило ее. Чтоб была она как наша славная Советская Армия – несокрушимый монолит.

ПОБЕДИТЕЛИ И ПРЕДАТЕЛИ

Это давно стало не новым слышать: «Уходят ветераны».

А они действительно уходят.

Месяц назад мы простились с Давидом Иосифовичем Новоплянским, который прошел всю Великую Отечественную и многие годы вел в «Правде» военную тему.

Для многих людей военного поколения сегодняшняя жизнь страшнее войны

Последнее время он был на пенсии, болел, писать ему становилось все труднее. Но он писал. По-прежнему, как привык, не на машинке, даже не авторучкой или шариковой, а старым школьным пером и фиолетовыми чернилами.

Да нет, самые сильные свои статьи он писал кровью сердца!

Вот и эту, последнюю.

В сопроводительной записке было, по существу, одно слово: «Накипело». А поводом стало публичное глумление над Государственным флагом Советского Союза, учиненное некоей «демократической» организацией молодежи и дважды (в лучшее время!) показанное нашим замечательным телевидением. Неспроста, конечно: «мероприятие» проводилось для того, чтобы призвать народ не голосовать за коммуниста.

Ну вот, у входа в зал бросили красное полотнище с советской символикой и повесили табличку: «Вытирайте ноги здесь». И бравые юнцы, деловые барышни вытирали.

Новоплянский написал обо всем этом с максимальной сдержанностью – мне казалось, буквально стиснув зубы, но, право, мороз пробирал до кожи, когда я пытался представить, что чувствовал он, как и многие другие фронтовики, глядя на эту сцену – жуткую в своей внешней обыденности и сущностной дьявольской запредельности. Ведь под таким же красным знаменем они проливали кровь за Родину, его подняли над поверженным фашистским рейхстагом как символ величайшей Победы! И вот – вытирать о святыню туфли, штиблеты и прочую обувь. Как о тряпку…

Я не говорил с врачами на эту тему, но уверен, что добило нашего ветерана-правдиста (да и его ли одного?) именно такое беспримерное кощунство. Во всяком случае, резкое ухудшение его состояния наступило сразу после того, как он дописал и отправил в редакцию эту свою статью – «Обыкновенный антикоммунизм».

Когда в пятницу позвонил ему, чтобы сказать, что завтра, 30 марта, статья появится в газете, я не узнал его голоса. Спросил:

– Вам плохо, Давид Иосифович?

– Да, плохо.

– Очень плохо?

– Очень.

2 апреля он умер, успев, однако, увидеть номер «Правды» с этой крайне важной для него публикацией. Убедившись: самая большая его тревога и боль, воплощенная в газетном слове, все-таки дойдет до читателей.

Впрочем, этой тревогой и этой болью пронизана душа многих людей военного поколения все последние годы.

Сколько раз я слышал:

– Жизнь для нас сегодня куда страшнее войны.

Почему же, чем она страшнее?

Помню, после одной из моих статей, посвященных ветеранам-фронтовикам, когда мы говорили о ней с Новоплянским, я уловил в голосе его, при всем высказанном одобрении, какую-то неудовлетворенность.

– А что, Давид Иосифович, – спросил напрямую, – не понравилось вам?

– Знаете, вы много пишете о наших материальных трудностях. И это, конечно, правильно: нас ограбили, обобрали. Но ведь так же ограбили большинство народа, а если говорить о стариках, то у нас пенсии-то еще повыше, чем у других. Короче, не в этом самое главное. Душа болит, Виктор. Невыносимо болит при виде всего, что происходит в стране!..

А через несколько дней – так получилось – я ехал в город Брест по ужасному известию. Один из защитников легендарной крепости-героя, приехав сюда из Иркутской области, где он жил и работал последние годы, бросился под поезд.

Вот что прочитал я на синем листке бумаги, над которым сидел последней своей ночью в неуютном гостиничном номере старый солдат Тимерян Зинатов и который он положил сверху в потертом фибровом чемоданчике, оставленном на перроне, – перед тем как шагнул на рельсы: