Дориан Дарроу: Заговор кукол - Екатерина Лесина

Пороли вечером. Отец позволил себе рассердиться, вслух выразив неудовольствие моими успехами, точнее полным их отсутствием, и в связи с данным обстоятельством рука его была тяжелей обычного.

Я же старался не плакать. Получилось. А вот заснуть нет. Все болело, а в голове, несмотря на все чаяния мистера Схимвелла, царила пустота. Наверное, я был совершенно не обучаем.

Потом я стал думать о том, как однажды сбегу. В Африку. Или в Индию. Сначала, конечно, в Дублин, а там уже на корабле в Индию. Я буду прятаться в трюме, и корабельные крысы наверняка обрадуются, что теперь им есть с кем разговаривать. Они принесут мне галеты и покажут тот бочонок, в котором хранится ром…

— Ди? — Эмили появилась, когда корабль, на котором я плыл, прочно оседлал рифы и теперь тонул. Но утонуть он сможет и в другой раз. — Ты не спишь?

— Нет, — шепотом ответил я.

— А он очень сердился?

Эмили никогда не называла отца по имени. Не потому, что нельзя, но потому, что обидно, что нельзя. Это сложно объяснить, но я понимал.

— Не очень. А вот миссис Беата рассердится, если увидит, что ты сбежала.

— Не увидит. И она добрая. Добрее, чем этот твой, — Эмили скорчила рожицу и, забравшись под одеяло, велела: — Подвинься. Я замерзла. Ты замечал, до чего холодные тут полы?

Она зевнула, прикрывая рот сразу обеими ладонями.

— Тебе нельзя засыпать.

— Нельзя. Я не буду. Я просто полежу немного с тобой. Это так глупо, что мне нельзя с тобой быть! А миссис Беата сегодня читала про греков древних. Интересно. Особенно одна история, про Нарцисса…

От Эмили пахнет молоком и медом, и в животе урчит, но к счастью слабо-слабо. Она не слышит. Эмили увлечена пересказом, а мне просто нравится, что она здесь.

Нельзя. Если кто-нибудь увидит…

— …у него была сестра, которую Нарцисс очень сильно любил. И однажды ее убили. Представляешь, ужас какой? Он очень тосковал!

И я тоскую, когда Эмили нет рядом.

— И вот однажды Нарцисс увидел в воде отражение, и узнал, что это — его сестра. Глупо, конечно, я смотрела в зеркало, но я — это я. А ты — это ты.

— Тебе пора уходить.

— Скоро. А Нарцисс от тоски умер… если бы тебя не стало, я бы тоже умерла. А ты?

— И я.

Я все-таки заснул. А проснулся от крика. Эмили визжала и вырывалась из цепких рук толстухи Джен. А та только повторяла:

— Плохо, мисси, очень плохо…

Насколько плохо — я понял лишь стоя у дверей отцовского кабинета. Предстоящий разговор — и не только разговор — приводил меня в ужас, но то, что я услышал, поразило до глубины души:

— Ничего ужасного не произошло. Они лишь дети, Стефан. Просто-напросто дети… — моя бабушка картавила, а значит, сильно волновалась. — Им восемь и в этом возрасте…

— В этом возрасте пора понимать смысл запретов. И учиться отвечать за последствия своих поступков. И ты это прекрасно знаешь.

Отец говорит громче обычного, и голос его заставляет меня цепенеть.

— Нельзя их разлучать…

— Нельзя было их оставлять. Почему я и Ульрик должны платить за твои ошибки?

— Не только за мои!

— Да, прости, матушка. Я плачу за ошибки всех и сразу. И плачу так, как велят честь и разум. Надеюсь, ты не упрекнешь меня в несправедливости к нему?

— К твоему сыну.

— К одному из моих сыновей. К наследнику. К будущему князю. К тому, на чьи плечи ляжет ответственность перед всем родом. И я делаю все возможное, чтобы эти плечи выдержали подобную ношу.

Неуютно. До того неуютно, что стена, к которой я прижимаюсь, начинает давить на затылок и лопатки. Нельзя сутулиться. Отец будет недоволен.

— Мы не можем его отослать… — голос бабушки звучит совершенно иначе. — Если кто-то поймет…

— Значит, нужно сделать так, чтобы не поняли. Девочке нужна опека. А для него и Мэйфилд сойдет.

Я не знаю, где находится Мэйфилд. Я не хочу туда. Я не смогу жить без Эмили.

Меня не слушают. Отец сердит и брезглив. Его супруга, леди Анна, смотрит с жалостью и обещает, что Эмили станет мне писать. Мистер Схимвелл молчит до самого города.

А я в первый день по приезду нахожу самое большое зеркало и сажусь перед ним. Всю ночь и день я всматриваюсь в отражение, пытаясь увидеть ее. Не получается.

Я — это я.

Просыпаюсь. Костер почти погас. Холодно. Тело затекло так, что даже затылок сводит судорогой. И воспоминания не отпускают.

Тогда тоже все затекало, но я сидел. Кричал. Требовал оставить меня в покое. Отбивался. Бесполезное занятие. Сладкое молоко с опиумом, ласковые лезвия скарификатора, темная кровать и несколько дней навязчивой тишины.

Все почти прошло. Только вот зеркало… кажется, через месяц оно тихо исчезло, а мистер Схимвелл, вдруг ставший совсем-совсем другим, показал мне механического соловья.

— Глава 24. Кое-что о выборе правильного платья, мужа и маски

Леди Джорджианна пристально разглядывала девушку. Определенно, она ждала чего-то другого, более необычного, что ли? А Эмили была вполне обыкновенна. Не красавица, но и не сказать, чтобы страшна. Бледна чрезмерно и несколько нервозна. Но леди Джорджианна и сама нервничает. Там, в театре, ей на секунду показалось, что…

— Вы очень добры ко мне, леди Джорджианна, — прошептала девушка, потупив взгляд. Все-таки старовата она для дебютантки.

— Джорджианна. Просто Джорджианна. Я думаю, милая, нам найдется, о чем поговорить с тобой…

Во всяком случае, леди Фэйр очень на это надеялась, поскольку совершенно не представляла, что делать дальше. Как и чем эта девушка, чужая в Сити, сможет ей помочь?

Но ведь птица… и предсказание. Золотая цапля хитро подмигнула сапфировым глазом. А если так, то следует подождать.

— Вы ведь приглашены на бал к Баксли?

— Да, но… тетушка считает, что я недостаточно здорова…

— Глупости какие. Вы здоровы. Нет такой девицы, которая оказалась бы недостаточно здорова, чтобы посетить бал Баксли. Этак, милая, и без мужа остаться можно, — леди Джорджианна засмеялась и удивилась, до чего усталый и нервный у нее смех. Над ним определенно следовало поработать, но…

Но в последнее время у нее ни на что не оставалось сил. И еще эта лоретка Лепаж… Кто мог предположить, что она окажется настолько красивой? В тот вечер после театра Джорджианна поднялась к себе, прогнала горничную и пристально, по-новому, изучала свое отражение. Она была красива! Была!

Давно.

И возраст, несмотря на все усилия, наложил печать на лицо. Эти морщинки вокруг глаз, эти припухлые щеки, которые уже начали обвисать и еще через пару лет съедут брылами. Эта поплывшая линия подбородка с уже наметившейся складочкой.