Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази

— Нам пора поговорить об одном деловом предприятии, — сказал Фуст.

Последнее слово очень нравилось самому Гутенбергу.

18

Зигфрид из Магунции впервые с начала своей пылкой речи поворотил обвиняющий палец на Иоганна Фуста. Судьи гадали, какой тон изберет прокурор для рассказа о самом могущественном банкире Майнца и, несмотря на иудейское происхождение, одном из самых влиятельных членов городской общины.

Как и указывала его фамилия, банкир был сработан из древесины старого дерева Фаустов [57](на латыни эта фамилия пишется Faustus),корни которого уходят в самую глубину германской истории. Многие его предки занимали важные должности в Священной империи. У своего старшего брата Якоба Иоганн выучился благородному ремеслу ювелира, а у своего дяди Аарона — искусству ростовщичества. К тому же он был готов совместить эти два умения, чтобы еще более приумножить свое и так уже солидное состояние. Опираясь на собственное хитроумие, древность рода, имя и славу предков, Иоганн Фуст поднимался все выше — ступенька за ступенькой — благодаря связям с властями предержащими, нюху на прибыльные дела и, в первую очередь, независимости от общепринятой морали.

В юные годы Фуст был зачарован книгами. В доме его отца — редчайший случай — имелась частная библиотека; вообще-то, такой привилегией пользовались только монаршие семейства и некоторые аристократы самого высокого звания. Фуст унаследовал от своего отца более сотни книг и сам умножил это количество втрое. Он собирал не только экземпляры Библии и другие религиозные писания в богатых переплетах — у него имелись даже старинные папирусы и пергаменты. Среди редкостей у Фуста была и древняя рукопись Торы на папирусе: двадцать четыре свитка, составлявшие Танах, и два свитка Талмуда — Мишна и Гемара. В тайнике за семью замками Фуст хранил десяток запрещенных книг, о существовании которых было известно лишь ему одному.

В молодости Гутенберг и Фуст побывали в одних и тех же местах, хотя и в разное время, ведь Гутенберг был тремя годами старше; Фуст отличался успехами в каллиграфии и ювелирном деле. У них нашлись и общие учителя, и общие друзья. Их семьи были связаны между собой деньгами: отец Иоганна их изготовлял, но не имел; отец Фуста их копил и тратил на роскошные вещи. Жизни двух Иоганнов как будто шли параллельными путями, однако им было суждено пересечься в той точке, которую легко счесть совпадением. В характерах этих людей тоже было немало общего: честолюбие, храбрость и далекая от общепринятой трактовка этических и юридических норм. Однако главным, что их сближало, была все-таки одержимость книгами: священными и мирскими, но также и бухгалтерскими.

В те времена маленький мирок граверов, каллиграфов и ювелиров был охвачен настоящей лихорадкой, похожей на алхимическую; вот только эти люди искали не формулу приумножения золота, а способ воспроизведения ценных рукописей. Ни для кого не были секретом успехи, которых добились Мазо Финигерра и Панфило Кастальди в Италии, Прокопиус Вальдфогель в Праге, Костер в Голландии и Мантель в Страсбурге среди прочих, менее известных; но был один человек, чье имя стояло высоко над всеми, и это был Иоганн Гутенберг, который, укрывшись от мира в своем разрушенном аббатстве, ничего не знал о своей громкой славе в узком кругу конкистадоров слова, которые бесстрашно бросались в плавание по чернильным морям на своих хрупких бумажных кораблях. Именно тогда Фуст решил поучаствовать в этом молчаливом соперничестве, заключив союз с одним из лучших каллиграфов мира, Петрусом Шёффером.

Петрус Шёффер родился в 1425 году в городе Герншайме, что в земле Гросс-Герау. Он был одним из искуснейших переписчиков Германии. То была каллиграфия высшей пробы; красочная расцветка буквиц, богатство украшений, строгая изящность виньеток и солидность переплетов определяли статус его рукописей: по обоим берегам Рейна они ценились выше всех прочих, кроме, конечно, работ Зигфрида из Магунции. Для Шёффера сотрудничество с Фустом с самого начала оказалось весьма плодотворным: помимо щедрых авансов, которые банкир выдавал на эксперименты в книжной мастерской, Петрус получил также и руку его прекрасной дочери Кристины, женился на ней и нажил в этом браке двух детей.

Прежде чем сделаться выдающимся переписчиком, Шёффер обучался самым разным наукам. Он получил образование сначала в Парижском, а затем в Лионском университете, ему были ведомы не только секреты граверного и плавильного дела — он обладал обширными познаниями в различных интеллектуальных сферах и владел множеством ремесел. Словом он пользовался так же умело, как и своими руками. О последнем могла свидетельствовать и дочь Фуста, которой Шёффер до женитьбы давал уроки каллиграфии. К тому же Петрус говорил на нескольких языках, разбирался в вопросах философии, теологии, а также постиг секреты химии, алгебры и геометрии. Совершенства в искусстве каллиграфии он достиг, изучая пифагорейские пропорции. Буквы для него были сочетанием арифметики с геометрическими формами, подчиненными строгим законам.

Сотрудничество банкира и переписчика принесло уже немало плодов в деле печатной имитации рукописей — благородя таланту Петруса, способного воспроизвести почерк любого из лучших каллиграфов на деревянной доске. Однако им так и не удалось выйти за пределы тесных рамок ксилографии: выдающийся талант Шёффера раз за разом натыкался на неподвижность деревянных букв, на примитивность прессов и несовершенство чернил. Стоило отпечатать великолепные пластины работы Шёффера на бумаге, как они тотчас превращались в вульгарные ксилографические книжицы, несомненные подделки, апокрифический характер которых мог обнаружить даже слепой.

Иоганн Фуст, как только увидел входящего в харчевню Гутенберга, сразу понял, что если их союз с Шёффером усилится печатным генералом таких масштабов, то подпольная война европейских граверов будет безоговорочно выиграна.

19

Пока в зале суда прокурор собирался нанести обвиняемым последний удар, женщины в Монастыре Священной корзины как будто готовились к войне, рассчитывая встретить убийцу самым смертоносным своим оружием.

Трое мужчин, волею случая собравшиеся посреди пьяного веселья и бесшабашных песен, не могли знать, что союз, который они заключают не просто за крайним столом харчевни, но и на самом краю законности, навсегда изменит историю человечества. У Фуста были деньги и великолепный переписчик, но ему не хватало провидца, способного в буквальном смысле сломать все старые модели и сделать шаг за пределы ксилографии. Шёффер обладал редкостным талантом и располагал деньгами своего богатого компаньона, а значит, мог проводить эксперименты. Гутенберг, со своей стороны, изобрел технологию и усовершенствовал основные механизмы и материалы: пресс, чернила, подвижные литеры. Однако ему не хватало денег и таланта к каллиграфии.

Выпивохи в таверне решили, что эти трое, склонившиеся над столом, играют в карты. И они были недалеки от истины. Точно так же как и картежники, Фуст и Шёффер с одной стороны и Гутенберг — с другой изучали и проверяли друг друга, слушали больше, чем говорили, — как игроки, которые остерегаются открывать свои карты. Постепенно, при серьезном посредстве пива, их диалог сделался более вольным, и собеседники поняли, что каждый из них составляет треть единого целого.

Но прежде чем заговорить о буквах, они обсудили цифры. Гутенберг, привыкший к скрытности, не хотел расставаться с тайной своего изобретения. Как всегда, как было и с Хайлманном, он пытался получить деньги в обмен на результат. Но торговаться с банкиром было непросто. Фуст сделал ему предложение, на первый взгляд куда более щедрое: он не только был готов дать деньги авансом, но предлагал еще и треть от всей прибыли.

Иоганн в ответ весело расхохотался и рискнул сделать свою ставку:

— Нет, треть мне не нужна. Половину вам на двоих, а половину — мне.

Шёффер давно привык разыгрывать верную карту — притворяться дурачком. Если учесть, что таким образом он уже заполучил дочку Фуста и изрядную часть его денег, стратегия эта была в высшей степени плодотворна. Петрус хранил благоразумное молчание и рассматривал поверхность стола. Фуст быстро сообразил, что Гутенберг, возможно, и гений по части технологии печати, но не знает даже азов коммерции. С тех пор как стоит мир, известно, что лучший способ победить в игре, торге или войне — это разделить своих противников. А Гутенберг — вместо того, чтобы попытаться обрести союзника, — своим предложением только укреплял давнишний альянс Шёффера и Фуста, а сам при этом оставался в меньшинстве. Иоганн и Петрус, два опытных игрока, переглянулись и подумали об одном и том же.