Фарисей - Аглаида Владимировна Лой

всегда самое сильное. Войдет наш московский друг и – что он видит?..

– Айн момент! – и Шнайдер устремился к кучке мужчин.

Неспешно прохаживаясь по залу, Тропотун внимательно осматривал мебельные композиции из разных его точек, но как ни пытался он выискать еще какой-нибудь изъян в расстановке мебели, это ему не удавалось – Шнайдер с Козловым потрудились на славу.

Пока рабочие и конструкторы переставляли мебель в соответствии с энергичными указаниями Шнайдера, он думал о том, что, по крайней мере, здесь у него сегодня порядок.

Наконец разгоряченный Лев Соломонович снова присоединился к заместителю директора. Лукавое лицо его излучало довольство жизнью и собою, а румяные губы морщила скрытая улыбка. Не выдержав напора жизненных сил, он заулыбался на все тридцать два зуба. И Тропотун тотчас ошутил укол зависти – у него уже было тридцать. Поймав себя на этом нехорошем чувстве, Станислав Сергеич постарался вырвать его с корнем из своей души и попытался срочно переориентироваться на любовь к своему ближнему Льву Соломоновичу.

– Теперь хорошо… – задумчиво произнес Тропотун, окидывая общим взглядом конференц-зал. Тут он вспомнил про Ефременко, мысленно чертыхнулся и воззвал к службе скорой медицинской помощи вместо Господа Бога. Потом спросил равнодушно: – А Кисина где же?

– А это я хотел у вас узнать… – ответил Лев Соломонович со скрытой иронией. – После того, как она бросилась за вами, ее словно подменили. Прибежала в отдел и закатила настоящую истерику. За мной посылали – не могли никак успокоить. Вы ей ничего такого не говорили?

Станислав Сергеич изобразил искреннее недоумение и пожал плечами. Однако снова уличил себя во лжи и небрежно признался:

– Что-то такое я, кажется, брякнул касательно ее внешности…

Вытягивая вперед голову и сильно размахивал при ходьбе руками, подошел стремительный Козлов.

– И мы не лыком шиты – кое-что могём! – произнес он, с гордостью оглядывая мебель. – Я не удержался, знаете ли, в кресле расположился – перина.

– Недавно прочитал в журнале, – серьезно заговорил Шнайдер, – что в Японии собрали кресло-робот. Сидишь в нем, наслаждаешься жизнью, а через определенное время высовывается автоматическое колено и дает тебе под зад – чтоб не рассиживался!

– Во дают! – изумился Козлов. – А зачем?

– Чтоб геморроя не было, – невинно пояснил Шнайдер.

Представив вылетающего из кресла Козлова, Станислав Сергеич захохотал. Довольный реакцией патрона, Шнайдер бросил на него быстрый взгляд – он впервые видел, чтобы Тропотун хохотал.

В дверях показалась Кисина, картинно замерла на несколько мгновений, затем подошла с мученическим видом к группке начальства и тихим голосом поинтересовалась, чем ей надлежит заняться? Ее все еще заплаканное лицо было так сильно напудрено, что казалось обсыпанным мукой.

– Разве трое мужчин могут заставить работать слабую женщину? – галантно сказал Лев Соломонович. – Лучше-ка взгляните свежим глазом на интерьер – и давайте ваши замечания!

И Кисина, поджав ярко накрашенные губы, с независимым лицом принялась изучать живописно расставленные мебельные композиции.

– Ольга Леонидовна, уважаемая, – вдруг обратился к ней Тропотун с ноткой ехидства в голосе, – что это у вас вид, как у вдовствующей королевы?

Ну к чему это я?.. Подумал он с осуждением. А, ладно – сказал и сказал!..

Мадам Кисина перевела на него страдальческие глаза в припухших после слез веках и пару мгновений молча смотрела, – пока до нее наконец дошел обидный смысл его слов.

– Нет, – всхлипнула она, – это невозможно! – и, драматически приложив к вискам кончики пальцев, выбежала из зала.

Шнайдер с Козловым в недоумении наблюдали сцену между заместителем директора и завсектором, не понимая что именно они не поделили?

Станислав Сергеич вдруг вспомнил о помешавшемся Ефременко и, мысленно ахнув, взглянул на свои японские часы – тридцать пять двенадцатого. Если московский заказчик столкнется в институтском коридоре с упирающимся Иваном Ивановичем, которого волокут дюжие санитары, – каков скандал!..

– Так, Лев Соломонович, – быстро произнес он, – все прекрасно – управляйтесь без меня! – и заспешил к выходу.

Он почти бежал по коридору, однако шаги его вдруг стали замедляться, а на лице заблуждала саркастическая улыбка, – Тропотун внезапно осознал, что вся эта заваруха не только не пугает его, но… забавляет! Внутренне обособившись от НИИБЫТиМа и его проблем, он – как ни странно – находил теперь своеобразное развлечение в тех неприятностях, которые могли последовать.

Слухи о Ефременко еще не расползлись по институту – лишние люди возле его двери не толклись. Только Оршанский, заложив за спину руки, прохаживался взад-вперед с равномерностью маятника.

– Как дела? – шепотом поинтересовался Тропотун.

– Все тихо, – тоже шепотом отозвался тот.

– Раз уж на то пошло, Николай Григорьевич, – продолжал Тропотун, – прошу вас, встретьте скорую!

– Да-да, конечно, – торопливо кивнул Оршанский, направляясь к лестнице.

Однако ему навстречу по лестнице уже поднималась процессия из мужчин в белых халатах, во главе которых гордо шествовала Анна. Мужчин было четверо, трое здоровенных амбалов и один невысокий, полноватый с розовой лысинкой в виде тонзуры. На лице низенького отражалась игра интеллекта, чего нельзя было сказать о физиономиях его телохранителей.

– Где больной? Кто больной? – радостно спросил низенький, снизу вверх заглядывая в глаза Станиславу Сергеичу, и переложил из одной руки в другую кожаную папочку.

– Там больной… – кивнул Тропотун на дверь, чувствуя, как ему становится не по себе от этого профессионального взгляда. – Вы сами загляните в щелку…

– Заглянем! – жизнерадостно согласился психиатр и, оставив в покое Станислава Сергеича, приоткрыл дверь.

Санитары застыли у двери подобием грозных янычар.

Заинтригованный Станислав Сергеич тоже придвинулся поближе в надежде что-нибудь расслышать – дверь была прикрыта неплотно. Сначала внутри царила жуткая тишина.

Потом раздался голос врача, неразборчиво бормотавший бу-бу-бу… Снова абсолютная тишина и вдруг – визгливые крики Ефременки и вопль врача «на помощь!»

В мгновение ока санитары залетели внутрь, а следом за ними – Тропотун с Оршанским. Багровый от ярости Ефременко изо всех сил сжимал в руке мраморную чернильницу, которую с пыхтением-сопением вырывали у него санитары. В конце концов чернильницу отобрали и водрузили на стол, а Ефременко повели из кабинета, крепко придерживая с обеих сторон за предплечья. Оказавшись рядом с Тропотуном и Оршанским, Иван Иванович зыркнул на них грозным оком и проклекотал: «Свита – за мной!»

– Доктор, что у него? – обратился Станислав Сергеич к врачу.

– Мания величия, – с довольным видом сообщил тот. – Ничего, подлечим!

И он двинулся следом за санитарами. Тропотун и Оршанский молча переглянулись и устремились за ним. На лестничной площадке второго этажа Ефременко вдруг заволновался и принялся упираться и брыкаться, однако его просто подхватили под микитки и поволокли. В вестибюле он снова начал брыкаться и вопить: «Вы у меня еще попляшете! Всех к ногтю! Всех!!» Но