Допустимые потери - Ирвин Шоу

— В твоем изложении, конечно, нет.

Манфред хмыкнул:

— За что я всегда тебя любил, — ты никогда не давал мне задрать нос, даже если я за один сезон набирал 356 очков. Рад убедиться, что ты не изменился.

— Я знаю еще одного полицейского, который был в морской пехоте, — сказал Деймон. Он понимал, что подсознательно сравнил милого старика, сидящего напротив него за кухонным столом и похожего на благополучного дедушку, с мрачноватым каменноликим лейтенантом Шултером. — Это человек по фамилии Шултер.

Уайнстайн удивился:

— Я о нем слышал. Мы получали телексы от него. Из отдела по расследованию убийств в Нью-Йорке.

— Он и есть.

— Какого черта тебе понадобились эти ищейки из отдела убийств?

Деймон вздохнул:

— Это долгая история.

— У нас целый день. Во всяком случае, у меня. — В глазах у Уайнстайна зажегся жесткий огонек, и на мгновение Деймон опять увидел артиллерийского сержанта, детектива из большого города, и подумал, что Манфред Уайнстайн — человек, с которым лучше не сталкиваться, когда он занят расследованием.

— Началось все, — сказал Деймон, — с телефонного звонка…

И он рассказал об угрозе Заловски, о его словах на автоответчике, о разговорах с Шултером, о списках, о столкновении на улице с человеком, который давно был мертв, о мальчике с бейсбольными перчатками на Шестой авеню, который несколько минут тому назад выскочил из соседнего дома и укатил на велосипеде. Уайнстайн слушал внимательно, не спуская глаз с лица Деймона, — так же смотрел на него Шултер.

— В общем-то, — продолжал Деймон, — люди, с которыми приходится сталкиваться нам с женой, не прибегают к таким средствам, как угрозы. Они могут не любить меня настолько, чтобы как-то досадить мне, но не таким способом. Я пытался набросать для Шултера несколько имен. Говоря по правде, Манфред, мне кажется, что все это за пределами здравого смысла. Можно с таким же успехом наугад выбрать любое имя из телефонного справочника. Не будь на дворе двадцатое столетие, я бы обратился к религии и попросил бы папу изгнать демона. Демон, Деймон — ужасно близко, не так ли?

— А что тебе подсказывает нутро? — спросил Уайнстайн. — Я бы начал с этого.

Деймон помедлил, думая о своих снах, о призраках, которые появлялись днем и ночью после первого телефонного звонка.

— Мне кажется, что снаружи стоит кто-то, кто хочет меня прикончить.

— Для меня этого вполне достаточно. И что ты собираешься делать, когда вернешься в Нью-Йорк? — спросил Уайнстайн.

— Я уже решил. В следующий раз, когда он мне позвонит, в любое время дня и ночи, я пойду и встречусь с ним. И покончу с этой историей раз и навсегда.

— Ты говорил Шултеру об этом?

— Еще нет.

— Но собираешься рассказать?

— Да.

— Хочешь узнать, что он тебе скажет? — В голосе Уайнстайна послышались грубоватые нотки. — Он тебе скажет как раз то, что я тебе собираюсь сказать, ты псих. Пойми, что этот тип будет вооружен. И скорее всего, как все эти рехнувшиеся, с ног до головы. Тебе повезет, если он просто утащит тебя, засунет куда-нибудь и будет ждать выкупа, если вообще он все это затеял ради денег. Я не знаю, чем ты занимался и что читал в последнее время, но неужели тебе неизвестно, что по всей Америке люди режут друг друга и пристреливают из-за места на парковке, из-за доллара, за пачку сигарет, просто оттого, что один белый, а другой черный?

— Так или иначе, но мне надо с этим покончить, Манфред, — сказал Деймон. — Это сводит меня с ума. У меня ощущение, что я обложен со всех сторон и какой-то колдун втыкает в куклу иголки, а эта кукла — я.

Уайнстайн добавил кофе Деймону и себе. Поставив кофейник обратно на плиту, он насыпал в чашки сахар, и звяканье ложечки было единственным звуком, нарушавшим тишину пустого дома. Откинув голову, он уставился в потолок, погрузившись в размышления, затем крепко потер лицо, и однодневная щетина издала под его ладонью скрипящий звук.

Деймон молча наблюдал за ним, слегка сожалея, что решение выйти из машины привело к тому, что он взвалил груз своих проблем на плечи вновь обретенного старого друга, и в то же время чувствуя облегчение: наконец он разделил их с человеком, который не только принимает его невзгоды близко к сердцу, но может разобраться в сложившейся ситуации профессионально.

— Ни в коем случае, — наконец сказал Уайнстайн хриплым и уверенным голосом. — Ни в коем случае ты не должен идти на встречу один. Мы поедем в Нью-Йорк вместе, и я буду с тобой. Круглые сутки…

— Но… — попытался запротестовать Деймон.

— Без «но».

— Могут пройти недели и месяцы, прежде чем этот человек позвонит мне. Может быть, и никогда. Я не могу увозить тебя из дома, подвергать опасности.

— У меня нет ничего, кроме времени.

— У нас маленькая квартира. Мы с Шейлой спим на двойной постели. Единственное место, которое я могу предложить тебе, — это диван в небольшой комнате.

— Мне доводилось спать и на земле. Во всяком случае, я перед тобой в долгу за те часы, что ты провел, подавая мне мячи.

— Тоже мне долг, — иронически улыбнулся Деймон. — Там, запусти я мяч не так, тебе не угрожала опасность быть убитым.

— Пей кофе, — сказал Уайнстайн, — стынет. — Он допил свою чашку. — Мне нравится идея освободить улицы от еще одного сукиного сына. — Он улыбнулся как ребенок. — Получу удовольствие. А если начнет брыкаться, пистолет у меня с собой.

На его лице промелькнула зловещая ухмылка, как бы предвкушение некого удовольствия.

— Пора тряхнуть старыми костями. Я уже чувствую себя моложе. Лучше позвони своей жене и скажи ей, что у вас в доме будет гость. Я тоже должен подготовиться к встрече с ней.

— Ну что ж! — сказал Деймон. — Если ты хочешь поступать как последний дурак, я могу быть тебе только благодарен.

— Куда ты сейчас направляешься? — спросил Уайнстайн. — У тебя есть в городе еще какие-то дела?

— В сущности, нет. Я сделал все, ради чего приезжал. — Деймон вспомнил россыпь белых лилий на могиле. — Когда я наткнулся на тебя, то просто глазел по сторонам.

— Спасибо и за это, старина, — улыбнулся Уайнстайн. — Мне надо только побриться, одеться, как подобает джентльмену, и смазать пистолет. Ты уже расплатился за номер?

— Нет.

— Если через часок заедешь за мной, я уже буду готов. Знаешь, как ехать обратно?

— Если я заблужусь, спрошу по дороге, Манни, — улыбнулся Деймон. Никто не называл так Манфреда, да и Деймон делал это лишь изредка прежде — шутя или поддразнивая. Он добавил совершенно серьезно: — Ты в самом деле уверен, что тебе понадобится пистолет?

— Это не Англия, Роджер. В Соединенных Штатах Америки полицейские пользуются оружием. Если оно двадцать четыре часа будет у них лежать дома, во всех городах страны начнется Варфоломеевская ночь.

— Ты кого-нибудь убивал? — Спросив это, Деймон тут же пожалел о своем вопросе.

— Я был в морской пехоте. А мы там не играли в пинг-понг, — с некоторым удивлением сказал Уайнстайн.

— Я подразумевал гражданскую жизнь.

— Для полицейских не существует такого понятия. Я убил двух человек, когда вел, как ты говоришь, гражданскую жизнь. Могу сказать лишь то, что они это заслужили. И за каждого из этих подонков я получил медаль. Не волнуйся. Я не собираюсь стрелять, пока в этом не будет необходимости. И постараюсь свести неприятности к минимуму.

— Прекрасно, старый стоппер, что ты на моей стороне.

Деймон встал.

— Слушай, Манфред, я хотел тебя еще кое о чем спросить.

— О чем? — Уайнстайн подозрительно посмотрел на него.

— Как Элси?

— Она умерла, — ровно сказал Уайнстайн. — Она сменила религию, ударилась в христианство, не ходила к докторам и умерла шестнадцать лет назад. Еще вопросы? — Голос у него был хриплым.

— Нет. — Еще один сон, подумал Деймон, еще одна тень в процессии. — Она жила в Европе?

— Нет. В Бостоне она вышла замуж за подонка, который никогда не работал больше двух недель, и она должна была содержать его. Он был полоумным писакой, поднимал много шума, превозносил свой атеизм и проклинал евреев за то, что они принесли в мир — так он говорил — заразу христианства, и Элси меня удерживала, чтобы я его не выпорол. Я думаю, что она обратилась в христианство из-за него. Этот мерзавец все еще жив. Сволочам везет. Последнее, что я о нем слышал, — он организовывал эти мерзкие группы, в которых каждый спит с каждым. Типичная история, когда люди перестают верить в Бога. А как ты, Роджер? — с вызовом спросил он.

— Пятьдесят на пятьдесят, — сказал Деймон.

— Лучше, чем по нулям. Если бы я сменил религию, то, скорее всего, стал бы католиком. Они прощают грешников. У нас это редко бывает. Я договорился до синевы, убеждая Элси, что если она не хочет быть еврейкой, то пусть лучше хоть музыкой занимается. — Он грустно рассмеялся. — Почему вы с ней расстались?