Ромео и Джульетта. Величайшая история любви - Николай Бахрошин

— Что делать, что делать… То же, что и мы с тобой, полагаю. Только что делали…

— Я серьезно! А ты — все о своем…

Задумавшись, я машинально простучал по ее гибкой спине несколько тактов походного марша:

— Не знаю я, что им делать… И пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке, был бы благодарен тому, кто подскажет выход!

— Ой, щекотно… Зато я знаю. Им нужно бежать, Умберто! Бежать вместе в дальние страны!

— Как романтично… В дальние страны… — проворчал я. — И далеко же они убегут? Без денег, без верительных грамот…

— Нет, правда! — Розалина гибко извернулась и села на кровати, соблазнительно качнув грудками.

Я вздохнул, глядя на ее разрумянившееся личико и блестящие глазки.

— Правда, моя прелесть в том, что это сейчас Ромео вольный изгнанник и может бежать хоть до ворот преисподней. А когда с ним будет дочка Капулетти — это уже другой разговор. Это уже, моя милая, похищение. Представляешь, какой шум поднимут гвельфы Вероны — гибеллин похитил дочку одного из столпов их партии! Да описание беглецов тут же появится во всех городах и гаванях, на всех постах и заставах. Его кредиты закроют, самих объявят в розыск, и назначат награду за их поимку. И кто-нибудь обязательно эту награду получит. В нашей густо населенной Италии, радость моя, скрыться не так-то просто…

Розалина задумалась, скосив глазки и наморщив лобик. Воспользовавшись этим, я начал потихоньку пощипывать ее за крепенькую смородину соска.

Она отмахнулась.

— Подожди, Умберто… А если бы Джульетта, скажем… Умерла! А? Вряд ли бы кто-нибудь стал ее искать!

— Тогда вряд ли, — согласился я. — Чего искать? Кладбище за городской стеной, его все знают…

— А они бы могли бежать. Тем временем!

— Ты имеешь в виду, Ромео с трупом Джульетты? — усмехнулся я. — Не знаю, согласится ли сам Ромео бежать в дальние страны в компании трупа. До сих пор мальчик не проявлял склонности к некрофилии.

— Фу, Умберто! Какие гадости ты говоришь!.. Нет, мы, женщины, конечно, сотворены из ребра Адама, но вы, мужчины, точно слеплены из ребра жеребца!

— Из глины, моя ненаглядная, всего лишь из глины… Именно поэтому вы, дамы, лепите из нас все, что угодно.

— Нет, правда, мой капитан! Сознайся, я придумала совсем не плохо. Джульетте совершенно незачем умирать. Надо сделать вид, что она как будто бы умерла, понимаешь… А влюбленные, тем временем, окажутся так далеко, где их уже никто не найдет…

— Придумано ловко, не спорю. Но как это сделать?

— Ну, ты же мужчина, ты и думай — как! — вывернулась она чисто по женски. — Когда ты отдаешь приказы своим солдатам, ты же не думаешь, как они будут их выполнять.

— Именно, что думаю! И никогда не отдаю приказов, выполнить которые невозможно.

— Невозможно и трудно — есть разница.

— Существенная, — согласился я.

— Вот и думай!.. Кстати, мой милый, как ты наказываешь своих новобранцев, покажи мне… — ее глаза томно прикрылись ресницами, а пальчики легко пробежали по моему животу, спускаясь ниже.

— Фу, Розалина! Какие гадости… — передразнил я. — Капитан Скорцетти, моя дорогая, не из тех, кто использует молодых солдатиков на потеху бесам… Впрочем, уж коль мне попался такой прелестный рекрут…

Я мягко провел ладонью по ее упругому животу, спускаясь в горячую, розовую впадинку между бедер…

И показал!

На этом наш разговор о влюбленных закончился. Но он почему-то запал мне в душу. При всей абсурдности предложения Розалины, что-то в нем было, я это сразу почувствовал.

Только, что?

Голову сломаешь…

Своими раздумьями я даже поделился с отцом Лоренцо, когда мы встретились с ним на следующий день и обосновались за столом в кабаке папаши Бензарио.

Против ожиданий, мой старый друг не рассмеялся, даже не улыбнулся наивности Розалины. От души хлебнул вина из глиняной кружки и глубоко задумался. Потом отставил кружку и коротко сказал мне:

— Пошли!

— Куда, падре? Мы же только что заказали свиные ножки.

— Пошли, пошли, сын мой… Сам поймешь!

Ничего больше не объясняя, Лоренцо привел меня в свою церковь. Повозился в углу. И тут, к моему изумлению, в одной из ниш открылся проход. Оттуда, из черноты, пахнуло холодком подземелья.

— Святой отец, да ты, никак, приглашаешь меня в преисподнюю?

— Не упоминай нечистого в Божьем Храме, — важно одернул Лоренцо. — То, что ты видишь, это всего лишь подвалы. Святая Церковь, Умберто, всегда имеет больше, чем выставляет на показ, — усмехнулся он.

Святой отец взял подсвечник с несколькими свечами, и мы по каменным, порядком выщербленным ступеням. Видно было, что здесь хаживали частенько.

Сами подвалы оказались сухие, просторные, своды укреплены кирпичной кладкой, пол из плит тесаного камня. Заметное колебание огоньков свечей показывало, что здесь, к тому же, хорошая вентиляция.

— Куда ты все-таки меня ведешь, падре?

— Помолчи…

Мы прошли несколько переходов, отделенных друг от друга кирпичными арками, и оказались в просторном зале со сводчатым потолком. Откуда-то сверху здесь брезжил свет.

Оглядываясь, я даже присвистнул от удивления. По стенам шли деревянные стеллажи с банками, склянками, колбами и реторами. В шкафах пылились древние на вид книги. На нескольких больших, массивных столах в беспорядке навалены те же книги, пучки разнообразных трав, медицинские инструменты, склянки с темными жидкостями, погашенные горелки и еще множество всякой всячины. Все это одинаково могла быть и мастерской алхимика, и обителью аптекаря, и…

Да, святой отец упоминал, что не оставляет занятия медициной, но я не думал, что он предается этому с прежним, юношеским пылом.

— Вот, Умберто, моя тайная обитель! — не без торжественности объявил Лоренцо, водружая подсвечник на ближайший стол.

— Однако, святой отец… Не удивительно, что у инквизиции возникают к тебе вопросы! Видели бы это отцы-инквизиторы… Пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке — вопросов бы стало куда больше!

— Но они же не увидят? — забеспокоился он.

— Успокойся, Лоренцо. Ты меня знаешь, я никогда не имел склонности к доносительству. К тому же, не забудь, мы связаны общей тайной.

— Я ничего плохого не делаю, — пояснил он, тем не менее. — Лишь пытаюсь, по мере своих скромных сил, понять природу человеческих хворей. Облегчить страдания людей, Умберто, ничего больше я не хочу.

— Представляю, как бы ты облегчил отцов-инквизиторов, рассказывая им все это. У них, знаешь ли, свой взгляд на такие вещи… Они, видишь ли, смотрят в корень и умеют увидеть козни нечистого даже в форме детской игрушки, — поддразнил я.