Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы - Неизв.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Бражничать не любо мне, – ответила Цветанка, не отказываясь, впрочем, от предложенной ей кружки ола, сдобренного полынью. – Не веселит меня питие, только голову и душу отягощает… А в котёл отсыплю, куда ж я денусь».
С чмоканьем обсасывая жирные от еды пальцы, Ярилко спросил:
«А что это за новая курочка, которую ты щиплешь? Никогда её прежде не видел в наших краях».
Зверь внутри Цветанки, готовый зарычать, ощетинил загривок, но воровка с непроницаемым видом ответила:
«А тебе что за забота? Моя курочка – что хочу, то и делаю».
Ярилко, насмешливо щурясь, затрясся от квохчущего хохотка:
«Что, поди, и топчешь её? А? Потаптываешь, ы? Хе-хе-хе!»
Все за столом тоже зафыркали, захрюкали от пьяненького смеха, а лицо Цветанки застыло мрачной каменной маской.
«А вот это уж точно не твоё дело», – сказала она холодно.
Ярилко мгновенно перестал смеяться, сальную ухмылку с его лица точно корова языком слизнула.
«А вот тут ты неправ, братец. Давно уж в этой каше варишься, должен бы знать обычаи-то… Но ежели ты запамятовал, то я напомню: шмарой своей ты с братьями делиться обязан, если она им приглянется. А со мной – в первую голову. Я б твою курочку… м-м…» – Сладострастно прикрыв глаза, Ярилко чмокнул губами, словно пробовал что-то вкусное.
Каменная маска дала трещину. Угол рта Цветанки дёрнулся от ярости, которая клокотала внутри, живьем варя сердце воровки в своей кипящей гуще.
«А если я не хочу делиться? – процедила она. – Если что, могу желтяками откупиться».
Горло Ярилко издало низкое урчание, губы искривились в усмешке.
«У тебя нет столько златопёрых рыбок, чтобы заварить такую сладкую уху. В одиночку хочешь хвост у этой курочки ерошить? Нехорошо жадничать, это не по-братски».
Цветанка решительно отодвинула свою кружку.
«Нет. Простите, ребята, но этому не бывать».
Она встала, чтобы уйти, вот только просто так её отпускать не собирались. Не так уж Ярилко был и пьян, скорее, притворялся: он вспрыгнул на стол, прошёл по нему, опрокидывая кушанья и проливая напитки, и, ни разу не пошатнувшись, соскочил перед опешившей Цветанкой на пол. В руке у него блеснуло лезвие ножа.
«Не хочешь по-доброму – будет по-худому».
Все, казалось, были на стороне атамана, только умудрённый и бывалый Жига молвил предостерегающе:
«Ярилушко, ты бы, это… поостерёгся с ним связываться-то. Знаешь ведь: Заяц – бабки Чернавы ученик. Кто колдунью либо её подмастерья обидит, тот долго на свете не проживёт».
Но Ярилко не внял его совету. Поигрывая ножом, он надвигался на Цветанку, а та, всегда готовая дать отпор любому врагу, одной рукой выхватила свой засапожник, а другой нащупала ожерелье, прося его о помощи в бою. Красный янтарь откликнулся, потеплев под её ладонью. «…Слепыми очам велено быть», – беззвучно растворились в воздухе слова заговора на отвод глаз. Цветанка юркнула воровскому атаману за спину.
Ярилко растерялся. Он принялся беспорядочно пороть ножом пустоту, кидаясь во все стороны – остальные воры еле успевали уворачиваться, чтоб не наскочить на остриё. Посмеиваясь, Цветанка щёлкала пальцами, свистела, хлопала Ярилко по плечу – словом, от души потешалась над своим противником. Тот оборачивался на звук, но, похоже, не видел Цветанку, а потому просто тыкал ножом наугад. Цветанка, балуясь, разрезала верёвку у него на портках, и те упали к его ногам. Кое-кто из воровской шайки не удержался от смеха, но тут же заткнул себе рот под зверски свирепым взглядом атамана.
Дурной пример заразителен: драка, подобно пожару, перекинулась на соседей. Зачем, почему, откуда сыр-бор – никто не знал, но в мордобой вовлеклись все посетители корчмы, одурманенные и разгорячённые выпитым. Бух, бух, бух – сыпались удары кулаков; на пол летели выбитые зубы и поверженные бойцы. Богатырь в красивом, но тесном кафтане долго сидел за столом, не желая втягиваться в это месиво, но кто-то запальчиво врезал ему по спине. Богатырю этот удар был как коню – укус слепня. Добрый молодец грозно засопел, как разъярённый бык, и начал подниматься на ноги. Ударивший его мужичок уже пожалел о содеянном и попятился на полусогнутых ногах, но – слишком поздно. Крякнув, богатырь подхватил тяжёлую дубовую лавку и – понеслось!.. Как пели гусляры об удалых древних героях: «Где махнёт он – врагов поляжет улица, где отмахнётся – переулочек», – так и от этого лавочного лихачества народ полетел в разные стороны, ложась, как скошенная трава. Цветанке то и дело приходилось пригибаться: лавка свистела в воздухе в опасной близости от её головы. Доставалось всем, кто не успел увернуться.
«Ы-ы-эх, где наша не пр-ропадала! – потряс богатырь корчму могучим рыком, замахиваясь в очередной раз. – Получай, голь синюшная! Кто не спрятался – я не виноват!»
Все, кто ещё держался на ногах, шарахнулись в стороны. Получив от кого-то в суматохе толчок, Цветанка полетела в одну сторону, а янтарное ожерелье – в другую, под ноги дерущимся. Подцепленное чьим-то сапогом, оно отлетело ещё дальше, под соседний стол. Заговору отвода глаз пришёл конец: чары действовали, пока оберег висел на поясе Цветанки или был в её руке.
«А-а, вот ты где, зараза!» – тут же послышался торжествующий крик Ярилко.
Воровской атаман «прозрел», коршуном кинулся на Цветанку, занося нож, как вдруг – хрясь! – получил лавкой от раздухарившегося богатыря. Удар пришёлся плашмя сиденьем по животу Ярилко, и тот отлетел, но приземлился на мягкое, сбив собою несколько человек. Образовалась куча мала, сбитые вором люди накинулись на него с кулаками; из клубка тел торчали только дрыгающиеся сапоги Ярилко, и Цветанка скорее поползла за своим сокровищем, увёртываясь от топчущихся ног, получая пинки и лягаясь в ответ. Ожерелье лежало среди объедков, костей, чёрствых хлебных корок и черепков разбитой в драке посуды, оставалось только протянуть руку, чтоб его достать, но Цветанку опередил какой-то сизоносый выпивоха. Уползая на четвереньках подальше от всеобщей свалки, он увидел ожерелье, воскликнул: «О! Бусики! Будет чем жёнку задобрить!» – протянул к нему свою трясущуюся загребущую лапу и цап! – утащил оберег прямо из-под носа у его законной владелицы.
«Отдай! Это моё!» – взревела Цветанка в ярости. Потеря оберега грозила обернуться страшной бедой, ледяное дыхание которой погнало вдоль спины воровки табуны мурашек, а нутро её тряслось, как холодец.
Пьянчуга, однако, не собирался так просто отдавать найденное. Выдохнув Цветанке в лицо сногсшибательное облако зловония, он пополз прочь.
«А ну, стой, синерожий!» – Цветанка уцепилась за первое, что попалось под руку – портки завсегдатая корчмы, но тот, извиваясь дождевым червём, вывернулся из них. Сверкнув голым задом, он выбрался из-под стола и неосторожно выпрямился во весь рост… Хрясь! – удар лавкой отправил его в полёт через всю корчму – вместе с ожерельем.
«Да едрёно коромысло!» – выругалась Цветанка, устремляясь за ним.
«Не так быстро, Зайчик», – загородил ей дорогу Ярилко.
Воровской атаман, закалённый в драках, оказался крепок – удар лавкой не вышиб из него дух вон; в куче ему намяли бока, но он выбрался почти невредимым – только пары зубов не хватало. Нож он, правда, потерял, но и от его голых рук Цветанке могло не поздоровиться.
«Ты девицу не получишь», – прошипела она.
«Кто кого на лопатки положит – того и девица будет», – с кровавым плевком сквозь свежую щербину в зубах ответил Ярилко.
Среди всеобщей заварухи они сцепились, стараясь повалить друг друга на пол. Ярилко был выше, сильнее и тяжелее, но Цветанка – более юркой и увёртливой. Стиснутая противником до удушья, она всеми силами старалась не коснуться спиной пола – завязалась на Ярилко узлом, обхватив его руками и ногами, а когда тот хотел с размаху придавить её собой, она уцепилась за чей-то воротник. Одежда с треском порвалась, и Цветанка с Ярилко упали не на пол, а на людей.
«Ах ты выпороток гнидопаскудный, чтоб тебе…» – далее последовал такой разухабистый загиб, что даже у слыхавшей многое Цветанки зазвенело в ушах. Хряп! – от удара рожа вора сотряслась, как холодец, и сплющилась в лепёшку. Обладатель кулака в пылу драки не разглядел и решил, видимо, что это Ярилко порвал ему рубаху.
Цветанка высвободилась и скорее бросилась на поиски ожерелья. Как бы с ним в этой суматохе не случилось чего… Если нить порвётся, бусины раскатятся – ищи-свищи потом. Уже почти привычно пригибаясь под взмахами лавки, она рыскала и высматривала того пьянчужку на полу: судя по силе доставшегося ему удара, он должен был сейчас где-то лежать. И точно – вот он, голубчик сизоносый, валялся кверху голым задом поперёк тел других поверженных драчунов. Ожерелье уютно свернулось, огороженное чьей-то согнутой в колене ногой; один шаг – и вот оно, родимое, но опять Цветанку опередили: ожерелье подобрал Жига. В драке он лишился серьги, из порванного уха сочилась кровь, пятная рубашку.
