Испанский дневник - Михаил Кольцов

Значит, мятежники могут сейчас наступать скорее всего на Баргас. Мы едем туда по боковой дороге, сопровождаемые советами не попасть в плен.

Едем медленно, останавливаясь часто и заглушая мотор, чтобы прислушаться. На третьем километре в тишине окрик. Это двое дружинников, они отстали. Фашисты уже в Баргасе. Просят взять в машину третьего, раненого товарища. Он рядом, в крестьянском домике.

Тускло горит керосиновая лампа. Дети ужинают с матерью за круглым столом. Они едят гарбансас – большие бобы с оливковым маслом, хлеб, пьют воду, подкрашенную вином. Раненый лежит на кровати. Хозяин чинит втулку колеса.

– Это для телеги? Для пути?

Э нет! Хозяин не собирается пока никуда уезжать. Он должен молотить зерно. Эта втулка от молотильного колеса. Раненый не пугает его. Мало ли что бывает в жизни. Надо молотить. И раненый тоже очень спокоен. Оставшийся кусок хлеба лежит рядом с ним на кровати.

Фронт и тыл перемешались. Там вооруженные люди в панике бегут. Здесь, на самой линии огня, чинят молотилку, пасется скот, играют дети.

Кругом, через Торехон де ла Кальсада, через Конехос, по проселочной дороге, мы едем в Аранхуэс. Туда, полями, пашнями, пешеходными тропами повалили части, покинувшие Толедо.

29 сентября

Прославленная резиденция испанских королей переполнена солдатами. Знаменитые дворцы и парки довольно скромны, – это скорее Гатчина и Павловск, чем Петергоф и Царское Село. Изумительна только огромная платановая аллея. Сейчас вдоль нее кучками сидят солдаты, некоторые согревают на маленьких кострах консервные банки. Вид у них довольно бодрый, совсем не как у разбитой армии. На городской площади происходит тягостная процедура. По приказанию подполковника Бурильо командиры колонн и батальонов, те, кто не исчез, собирают своих бойцов. Они встали каждый на тумбе или в подъезде дома и хмуро выкрикивают:

– Батальон Канариас!

– Колонка Атлас! (Орлы)

– Батальон Пи и Маргаль!

– Школа стрелков!

– Сеговийская милиция!

– Батальон лос фигарос! (Парикмахеры)

– Группа спортсменов!

– Батальон Кропоткин!

«Орлы» нехотя собираются у подъезда булочной. Кропоткин насчитывает только семнадцать человек, группа спортсменов совсем исчезла, один батальон собрался в полном составе, но хочет уезжать в Мадрид, батальон парикмахеров пошел промышлять себе обед, остальные тридцать или сорок колонн и групп совсем обезличились, превратились в бесформенную кучу вооруженных или побросавших оружие бродяг.

В низеньком зале опустошенной таверны, за столиком, у телефона, сидит усатый подполковник Бурильо и терпеливо, со стоическим спокойствием пробует привести части в порядок, разыскать командный состав, учесть оружие. Молодой белокурый офицер для поручений помогает ему.

Группа очень шумных и очень вооруженных мужчин входит в таверну. Они требуют от подполковника Бурильо поезда в Мадрид. Свои автобусы они растеряли под Толедо.

– Я вам не дам никакого поезда. Зачем вам Мадрид?

– Сегодня вечером в Мадриде предстоит чествование нашего батальона и концерт. Мы должны быть все к шести часам.

– Вы никуда не поедете. За что вас чествовать? За сдачу Толедо? Соберите всех солдат, мы вернемся на позиции, чтобы противник не пришел за нами сюда, из Аранхуэс.

Делегаты смущены твердым тоном Бурильо, они направляются к двери. Но, пошептавшись, возвращаются назад, опять с нахальным видом:

– Кому вы подчиняетесь, подполковник?

– Здесь я не подчиняюсь никому, а вообще – военному министру.

– Ну вот и отлично! Дайте, мы позвоним в Мадрид…

– Я вам не дам телефона. Еще одно слово – и вы будете расстреляны за организацию коллективного дезертирства.

Они сразу уходят, очень испугавшись, хотя Бурильо не может их сейчас арестовать. Единственная дисциплинированная часть осталась на толедской дороге, она дожидается продвижения мятежников, чтобы сдержать их.

Мы едем туда; по дороге с вокзала слышна перестрелка. Завернули туда – ожесточенное сражение – перебежками по рельсам, с киданием гранат, с ранеными и убитыми, дым коромыслом. Это анархистский батальон решил штурмом захватить мадридский состав.

Другие охотники эвакуироваться проявили бдительность и отразили атаку. Если бы так дрались под Толедо!

По дороге на запад – двенадцать километров – ни души, зной, пшеница, сады, крестьяне. Неужели весь этот путь пробежали обезумевшие колонны? Вот наконец виден высокий, до небес, столб дыма и пламени. Это горит Толедо. Фашисты пока не движутся из города, мы всего в трех километрах от них. Небольшая колонна народной милиции пробует укрепиться здесь, на холмах Альгодора. Мобилизовали крестьян с хуторов, и те охотно помогают пробивать бойницы в толстых стенах пустых конюшен, прорывать кое-какие канавки, устраивать насыпи и укрытия.

Маленький смуглый парень с красной звездой на черной фуражке подходит ко мне. От шофера он узнал, что я русский. Он смотрит на меня в упор, и его волнение передается мне.

– Скажите, вам в России во время гражданской войны приходилось отступать?

– Приходилось, конечно. Или вы думаете, что гражданская война была сплошным парадным, победоносным маршем Красной Армии? Бывали у нас и отступления, бывали поражения, бывали тяжелые месяцы, бывали тяжелые полугодия и очень трудный целый год. Белая гвардия иногда забирала у нас города, иногда осаждала их, и осада бывала неудачной.

– Я знаю. В Толедо мы изучали историю осады Сталинграда.

– Не Сталинграда, а Царицына. Сталинград никогда не осаждался белыми…

– Сталинград – это ваше Толедо?

– Трудно сравнивать. Во всяком случае, Царицын было несравненно труднее защищать…

Ему чудится в этом упрек. Он долго и хмуро молчит.

– У нас здесь очень сложные взаимоотношения. Вот смотрите, что пишет «Кларидад».

Он вынимает из кармана газету. Одно место резко отчеркнуто карандашом: «Со всей серьезностью мы должны обратить внимание товарищей анархистов на некоторые факты, имевшие место не далее как вчера, когда на одном фронте, близком к столице, часть бойцов сначала сражалась очень хорошо, а потом вдруг отступила в тот момент, который она нашла для себя нужным, и заявила, что подчиняется только своему (анархистскому) комитету. Подобное положение надо немедленно исправить».

– Вы в своей гражданской войне, я знаю, немедленно расформировывали подобные части, а ответственных за дезертирство сурово наказывали. А у нас об этом спокойно полемизируют в газетах!

Он очень печален. Всё идет не так. Всё идет не так, как в России. Это толедский рабочий-металлист, он так хочет, чтобы всё шло как в России! Я не знаю, как утешить его.