Лишь одна Звезда. Том 2 - Роман Суржиков

– Прошу, продолжайте… я слушаю с большим интересом…

Всякий раз при его приближении она быстро закрывала книгу. Однажды он спросил:

– О ч… чем в ней написано, миледи? Позвольте взглянуть.

Мира вздрогнула.

– Боюсь… без комментариев вам будет непонятно.

Он не решился просить комментариев.

Почему я читаю это?.. – она снова и снова спрашивала себя.

Один ответ состоял в людях. Их было тридцать шесть, за вычетом Джейн и самой Миры. Они исчезли без малейшего следа. Тела, запечатанные в бочках, невозможно опознать. Где родились, кем были, какого нрава, из какой семьи – ничего теперь нет, только имя в заглавии страницы. У многих нет и имени, лишь пометка в духе: «Неизв. муж., взят на сев. окраине. Простолюд., 24 года». Следовало понять это так: под пытками у него узнали возраст, чтобы вписать в нужную колонку, однако имени не спросили – оно не имело значения для Мартина с Аптекарем. Невидимые, обезличенные жертвы. Хотя бы кто-то должен знать о них, хоть кто-то должен их оплакать. Хотя бы Мира.

Но плакать ей не удавалось – глаза отвыкли от слез еще в монастыре. Потому все больше склонялась к другому объяснению: не столь благородному и куда более мрачному. Мира не могла расстаться с книгой потому, что та содержала неразрешимую загадку. Северянка и дочь рыцаря – конечно, она вдоволь слышала о войнах и жестокости. Видела смерть отца. Сама умирала от яда… Однако не могла даже заподозрить существования того, о чем рассказывала книга. Это не была просто жестокость, и не ненависть, и не убийство, не пытки… а нечто куда более темное, чему нет названия. Когда это появилось в мире, он изменился. Мир больше не будет таков, каким девушка его знала. Она не могла ни понять, ни осмыслить перемену, ни смириться с нею. И книга притягивала внимание, как человек, пораженный страшной и неизвестной хворью.

Молчаливая Мира, день и ночь сидящая под открытым небом, сильно тревожила провожатых. Итан не оставлял попыток убедить ее спуститься в каюту. Уверял, что на палубе ужасно холодно и мокро, что Мире грозит хворь, что люди сильно беспокоятся за нее. Она отвечала, что северянке не к лицу бояться холода, а в каюте немногим теплее (это, кстати, было правдой); что бравые гвардейцы и так сделали для нее очень многое, она весьма признательна и умоляет не беспокоиться. Итан сказал:

– Пощадите себя! В… ваша кожа может обветриться и стать не такой п… прекрасной.

Мира ответила:

– Моя кожа осталась на теле, и это уже хорошо. Нечего желать большего.

Итан перешел к откровенному шантажу:

– Если вы не спуститесь, то я тоже останусь спать на палубе, возле вас.

Она позволила отвести себя в каюту и даже сумела задремать, но проснулась, крича от ужаса. Тесная комната, дощатые стены… Мире приснилось, что она в бочке.

Гвардейцы во главе с лейтенантом тоже приходили к ней на палубу – справиться о здоровье и воззвать к чувству самосохранения. Мира сомневалась, что второе у нее имеется. Что до первого, то она была здорова. Тем здоровее, чем больше вокруг свободного пространства. Она не сдавала позиций. Все переговоры кончались тем, что гвардейцы приносили Мире очередной плащ или одеяло, так что вокруг нее образовалось целое гнездо из теплых вещей. Кроме того, к ней был приставлен охранник: кто-то из гвардейцев посменно нес дежурство на палубе. Казалось, это новая уловка – ей должно быть стыдно, что воин вынужден из-за нее мерзнуть.

Больше всего девушке нравилось отношение рулевого. Этот бородатый альмерец часами стоял за штурвалом в нескольких ярдах от нее, но не цеплялся ни с расспросами, ни с заботой. Казалось, ему и вовсе не было дела до пассажирки. Единственный раз, когда он обратился к Мире, это вышло очень уместно. Ветер тогда особенно усилился и заползал подо все плащи. Рулевой вынул из-за пазухи флягу чего-то крепкого, хорошенько приложился к ней, потом глянул на Миру и спросил:

– Хотите, барышня?

Она не отказалась.

Мире не хватало духу прочесть от начала и до конца записи, связанные с одним и тем же человеком. Фантазия начинала рисовать то, что стояло за отсчетами: «32 ч»… «40 ч»… «60 ч»… Становилось настолько страшно, что не помогал уже ни ветер, ни шум снастей. Потому она металась со страницы на страницу, не погружаясь, а выхватывая фрагменты тут и там.

Мира отлично умела видеть закономерности. Ей не составило труда понять, что Мартин скрывал от брата свою работу: особенно усердно вел опыты как раз в то время, когда граф Виттор был в столице и Первой Зиме. Мира поняла, что данная книга – первая и единственная: поначалу Аптекарь еще не приноровился и ошибался в том, сколько места оставить под каждого человека. Стало быть, свое чудовищное дело Мартин начал полтора года назад – такова дата первой записи. Выяснила и то, что опыты не принесли успеха. Самые лучшие эликсиры давали жертвам только лишний десяток часов, не больше. Этот факт немного утешил Миру – настолько, насколько вообще возможно утешение. Если бы нашлась надежная формула, если бы вдруг стало известно, что экстракт из крови одного человека может продлить жизнь другого… Мир стал бы куда темнее, чем сейчас.

Она задумалась о том, что сделает с Мартином леди Иона. Кажется, всех пыток мира мало для этого монстра. Однако под пытками Мартин может выболтать палачу, что знает рецепт снадобья жизни, пусть и очень ненадежный. Это скверно. Нельзя, чтобы малейший слух об этой дряни вышел за двери темницы. Пожалуй, лучшее, что может сделать Иона – убить Мартина немедленно, причем руками преданного кайра, а не палача. Но Иона не сможет казнить брата мужа, тем более, пока муж в отъезде! Тьма. Мире стоило самой покончить с Мартином, пока могла. Отчего не подумала?!

Глупая Минерва. Если бы в ту ночь ты могла ясно мыслить, то умерла бы от ужаса.

– Кончайте читать эту мерзость! – потребовал Шаттерхенд тоном приказа.

Мира дернулась:

– Откуда знаете, что мерзость? Вы читали?

– По вашему лицу вижу. Бросьте книгу за борт, пока она вас не добила. И идите погрейтесь с нами в кубрике. Третий день уже торчите на холоде!

– Я не замерзла.

– У вас губы синие.

– Не беспокойтесь обо мне, я в порядке.

– Я видал мертвецов, бывших в большем порядке, чем вы.

– А вы очень любезны, лейтенант. Умеете угодить девушке.

– Угождать – это по части Итана, миледи, но он так и не смог затащить вас в тепло. Пора действовать по-военному. Идите сами, или отнесу на руках.

В кубрике было душно и дымно, смердело табаком. Гвардейцы и матросы разом умолкли и поднялись на ноги, завидев Миру.

– Ваше высочество!

Ей сделалось не по себе.

– Прошу, не обращайте внимания…

Она ссутулилась, задвинулась между Итаном и лейтенантом, уперлась взглядом в стол. Как раз перед нею на столешнице было криво нацарапано: «СУЧИЙ ХВОСТ».

Когда иссяк поток вопросов о ее самочувствии, гвардейцы вернулись к прежней теме, а говорили они о войне. Теперь везде и всюду говорили о войне – точнее, о войнах.

Адриан выступил против кочевников со всем южным крылом имперской армии. Это было еще тогда, когда отряд гвардейцев отправлялся на задание. Теперь владыка уже, вероятно, пришел в Литленд и задает перца Степному Огню. У западников нет и шанса: восемь искровых полков – шутка ли!

Моряки отвечали на это: чем биться с кочевниками, лучше бы владыка здесь, под боком навел порядок. Когти уже в Лабелине, да еще и без боя взяли – виданное ли дело! Этак мятежник поверит, что все может, и решит завоевать весь мир! Они, моряки, прежде ходили из Флисса в Стоункип, что в Южном Пути, возили торговцев с грузами. Но теперь половина Южного Пути под северянами, и торговли нет: страшно. Герцог, говорят, почти как Темный Идо: едва появится на поле боя, вся армия врага разбегается в ужасе. Так было и в Дойле, и под Лабелином. Недаром кайры наступают без потерь – им и биться-то не приходится!

Гвардейцы хохотали в ответ: это все выдумки, басни! Мы видели герцога когтей при дворе: он тощий, как девчонка, и ни черта не страшный. Эти слухи сами же северяне распускают, чтобы набить себе цену. Но недолго им осталось наглеть: Адриан выставил против мятежника своего генерала Алексиса. Недаром его зовут Серебряным Лисом: серебро – цвет мудрости, а лис – символ хитрости. Никто в Империи не знает военное дело лучше Алексиса. Он побьет Эрвина так лихо, что тот даже не успеет ничего понять.

Скорей бы уж, – ворчали моряки. Ведь пока стояли в Уэймаре, слышали такое: на помощь мятежнику идет Клыкастый Рыцарь Нортвуд, а с ним пять тысяч всадников и десять – пехоты. Если клык соединится с когтем, то вместе они прочно окопаются в Южном Пути, уже не выбьешь.