Флорентийский монстр - Дуглас Престон

Когда Наталино заговорил о тех беспощадных допросах, голос его наполнился мукой, зазвучал громче.

— Я говорил им, что ничего не помню. Ничего! Кроме одного. Одно я помню! — Он замолчал, переводя дыхание. — Все, что я и теперь помню — это как открыл глаза в машине и увидел перед собой маму — мертвую. Это все, что я запомнил. И, — добавил он дрогнувшим голосом, — это все, что я помню о ней.

Глава 35

Несколько лет назад Специ звонил Антонио Винчи по телефону и пытался договориться об интервью. Он получил категорический отказ. После этого мы обсуждали, как нам лучше подобраться к этому человеку. Решили заранее не звонить, чтобы не давать ему возможности вновь отказаться. Вместо того решили приехать прямо домой и назваться фальшивыми именами, чтобы избежать нового отказа и защитить себя от возможных претензий после публикации статьи. Я должен был представиться американским журналистом, работающим над статьей о Флорентийском Монстре, а Специ — моим другом, помогающим с переводом.

Мы подъехали к дому, где жил Антонио, в 21:40, достаточно поздно, чтобы наверняка застать его. Антонио жил в чистом рабочем районе на западе Флоренции. Многоквартирное здание выходило на улицу — солидное бетонное строение с садиком и велосипедной стойкой перед входом. В конце улицы, за рядом зонтичных сосен, виднелся остов заброшенной фабрики.

Специ нажал кнопку домофона, и женский голос отозвался: «Кто там?»

— Марко Тецци, — ответил Специ.

Нас впустили, ни о чем больше не спрашивая.

Антонио встретил нас в дверях. Он был в одних шортах.

Марио он узнал с первого взгляда:

— Ах, Специ, это вы? Я не расслышал имени. Давно хотел с вами встретиться.

Он гостеприимно усадил нас за кухонный стол и предложил особый сардинский спиртной напиток под названием «мирто». Его сожительница, молчаливая и неприметная женщина старше него годами, домыла под краном шпинат и вышла из кухни.

Антонио был красивый мужчина. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки. В коротких курчавых волосах светилась седина, но тело было загорелым и мускулистым. Он излучал самоуверенность и обаяние рабочего человека. За легкой беседой о прошлом он словно невзначай поигрывал мускулами или проводил по ним ладонью, бессознательно любуясь собой. На левом предплечье у него был вытатуирован клевер-четырехлистник, на правом — переплетенные сердца. На середине груди красовался большой шрам. Говорил он низким приглушенным и проникновенным голосом, напоминая молодого Де Ниро в фильме «Таксист». Черные глаза были живыми и спокойными, наше неожиданное появление его, казалось, позабавило.

Специ непринужденно завязал разговор и достал из кармана диктофон.

— Можно им воспользоваться? — спросил он.

Антонио с улыбкой поиграл мускулами.

— Нет, — сказал он. — Я ревниво отношусь к своему голосу. Такой бархатистый голос с таким богатством интонаций нельзя запирать в коробку.

Специ спрятал диктофон в карман и пояснил, что я — журналист, пишу статью о Монстре для «Нью-Йоркера». Это интервью — одно из многих, рутинная работа, опрос всех, кто был связан с делом и еще жив. Антонио с виду удовлетворился этим пояснением и совсем расслабился.

Специ начал с вопросов общего характера, создавая атмосферу дружеской беседы и делая записки скорописью. Антонио пристально следил за ходом дела Монстра и потрясающе владел фактическим материалом. После ряда общих вопросов Специ стал подбираться к сути.

— В каких отношениях вы были с вашим дядей, Франческо Винчи?

— Мы были очень близки. Дружба между нами была крепче стали. — Помолчав минуту, он добавил нечто невероятное: — Специ, хочу порадовать вас сенсацией. Вы помните, Франческо арестовали за то, что он спрятал свою машину? Ну, так я был с ним в ту ночь! Никто до сих пор об этом не знал.

Антонио имел в виду ночь двойного убийства на Монтиспертоли, у замка Поппиано в июне 1982 года. Антонио жил тогда в шести километрах от места преступления. Именно то преступление привело к аресту Франческо Винчи как Флорентийского Монстра, а то, что он спрятал свою машину в зарослях примерно во время убийства, свидетельствовало против него. Это в самом деле была крупная сенсация: если Антонио в ту ночь был с Франческо, значит, у Франческо было алиби, которым он так и не воспользовался — и в результате напрасно провел два года в тюрьме.

— Но если так, значит, у вашего друга Франческо был свидетель защиты! — сказал Специ. — Вы могли помочь ему оправдаться и избежать тюрьмы! Почему вы молчали?

— Потому что не хотел впутываться в это дело.

— И позволили на два года засадить его за решетку?

— Он хотел прикрыть меня. А я доверяю системе.

«Доверяю системе»… Совершенно невероятное заявление в его устах! Специ продолжал:

— А в каких отношениях вы были со своим отцом Сальваторе?

Легкая улыбка на губах Антонио застыла, но лишь на мгновение.

— Мы всегда расходились во взглядах. Можно сказать, несовместимость характеров.

— Но были ведь конкретные причины, почему вы не ладили? Возможно, вы считали Сальваторе Винчи ответственным за смерть матери?

— В общем-то, нет. Хотя слухи до меня доходили.

— У вашего отца были необычные сексуальные пристрастия. Может быть, они были причиной вашей ненависти к нему?

— В то время я ничего о них не подозревал. Только позднее узнал о его… — Он помедлил. — …Причудах.

— Но вы с ним серьезно ссорились. Даже когда вы были совсем молоды. Например, весной 1974 года ваш отец подал заявление, где обвинял вас в ограблении дома… — Специ выдержал непринужденную паузу. Вопрос был критический — ответ мог подтвердить, что отсутствующий документ существовал в действительности. — Если Сальваторе Винчи в самом деле выдвигал обвинение против Антонио незадолго до первого убийства Монстра.

— Не совсем так, — отозвался Антонио, — поскольку он не мог утверждать, что я что-либо взял, мне предъявили обвинение в незаконном вторжении. В другой раз мы подрались, и я повалил его, приставил к горлу свой нож-скубу, но он сумел вырваться, а я заперся в ванной.

Мы подтвердили одну важную подробность — взлом и вторжение в 1974 году. Но Антонио, совершенно добровольно — едва ли не с вызовом — добавил еще одну важнейшую деталь: что он угрожал Винчи «ножом-скубой». Медэксперт по делу Монстра, Мауро Маурри, за много лет до того писал, что инструмент Монстра мог быть ножом-скубой.

Специ продолжал расспросы, кругами подбираясь к цели.

— Кто, по-вашему, совершил двойное убийство 1968 года?

— Стефано Меле.

— Однако пистолета так и не нашли…

— Меле мог продать его или отдать кому-то после выхода из тюрьмы.

— Невозможно. Пистолет был использован снова в 1974 году, когда Меле был еще в тюрьме.

— Вы уверены? Мне это не приходило в голову.

— Говорят, что в 1968-м стрелял ваш отец.

— Он был слишком труслив для такого дела.

Специ спросил:

— Когда вы покинули Флоренцию?

— В 1974-м. Сперва уехал на Сардинию, потом на озеро Комо.

— А потом вернулись и женились…

— Верно. Женился на подруге детства, но брак распался. Мы поженились в 1982-м, а расстались в 1985-м.

— Почему?

— Она не могла иметь детей.

Именно этот брак был аннулирован как не состоявшийся, «impotentia coeundi».

— А потом вы женились снова?

— Я живу с женщиной.

Специ спросил полушутя, как бы завершая интервью:

— Можно задать вам провокационный вопрос?

— Конечно. Не обещаю, что отвечу.

— Вопрос таков: если «беретта» двадцать второго калибра хранилась у вашего отца, то легче всего похитить ее было вам. Например, во время незаконного вторжения весной 1974-го.

Антонио ответил не сразу. Он, казалось, обдумывал ответ.

— Я могу доказать, что не брал ее.

— Как же?

— Если бы я ее взял, — он улыбнулся, — то пустил бы пулю в лоб отцу.

— Продолжая ту же линию рассуждений, — заметил Специ, — вас не было во Флоренции с 1975 но 1980-й, в те самые годы, когда не было убийств. Когда вы вернулись, они начались снова.

Антонио не дал прямого ответа на это утверждение. Он откинулся на спинку стула, широко улыбаясь:

— То были лучшие годы в моей жизни. У меня был дом, меня хорошо кормили, и все эти девушки… — Он присвистнул и сделал жест, обозначающий у итальянцев занятие любовью.

— Итак, — беспечно продолжал Специ, — вы не… Флорентийский Монстр?

Пауза был совсем короткой. Антонио ни на миг не перестал улыбаться.

— Нет, — сказал он, — мне больше нравятся живые киски.

Мы поднялись. Антонио проводил нас до двери. Открывая ее, он склонился к Специ. Он заговорил негромко, все тем же сердечным тоном, переходя на фамильярное «ты».

— Ах, Специ, совсем забыл сказать еще одно, — голос его стал жестким и угрожающим. — Слушай и запоминай: я в игры не играю!