Френдзона для бэдбоя (СИ) - Лари Яна

— Марьям, я тебе чем-то неприятен? — снова не вовремя напоминает о себе Герман. Непонимающе перевожу на него взгляд, а шеф в этот момент с досадой стучит себе по лбу. — Понял. Надо же, принюхался, видимо. Вот же дрянь термоядерная, ничего не берёт…

— Вы о чём?

Аккуратно скашиваю глаза к раздаче. Мартышев всё там же, с кривоватой, до боли эффектной усмешкой смотрит, как новенькая игриво теребит пальцами воротник своей белой униформы.

За неделю слухов о его слабости к местным стажёркам я наслушалась разных. А дыма без огня, как известно…

— «Ты», — уже привычно поправляет меня Герман. — Марьям, обращусь к тебе с деликатным вопросом. Можешь честно сказать, чем от меня пахнет?

Несколько секунд таращусь на него во все глаза, пытаясь определить, правильно ли расслышала.

— Духами, наверное…

— А поточнее?

— Эм-м… — Тру пальцами лоб. — Бергамот, кажется… Кориандр… ещё что-то горькое.

Мать его, что за день? Все как с ума посходили. Особенно парочка у раздачи, к которой взгляд возвращается помимо моей воли. Там красавица только что рот свой алый закрыла, стоит ресницами хлопает.

Романтическая пауза… Нервы на пределе… Сердцебиение на максимуме…

И Мартышев наклоняется к новенькой! Что-то шепчет на ушко… улыбается…

Меня словно кипятком окатывает.

Быть такого не может.

Скорее всего, просто отшивает. Сейчас оставит её в расстроенных чувствах и дальше пойдёт.

Ну да, вот она понятливо кивает, красная вся лицом.

«Зардевшаяся» — беспощадно поправляет внутренний голос. Ведь Макс никуда не уходит, ждёт. Да нет же… А как же?..

Неужели, номер попросил? Убью гада.

— Вот! — щёлкает Герман пальцами, возвращая себе моё внимание. — Это «горькое» тебе ничего не напоминает?

— Напоминает. — Против воли до боли сжимаю зубы. Вдыхаю поглубже, блокируя раздражение. — Воняет как в чебуречной!

Правду так правду.

И пусть меня уволят, зато буду подальше от Макса.

— Это всё ваша женская ревность, — вздыхает Герман.

— Что?

Пытаюсь сообразить, где так прокололась.

— Говорю, Лина мне твоя лук в волосы втирала. Теперь от меня шарахаются даже кошки! Думал, народное средство, да вероятно не от того. Ревнует моя хорошая. Причём напрасно, я человек слова, — усмехается и добавляет, проследив за моим взглядом. — А вот Мартышев опять за старое взялся. О чём я и предупреждал. Сначала ты психанёшь и уволишься, потом она. Каждый раз одно и то же.

— Я ведь не ослышался, речь обо мне? — Макс полушутливо-полуиронично склоняет перед нами голову. — Чем обязан вниманию прекрасной дамы и начальства?

— Ты наш уговор помнишь? — Герман жестом руки приглашает его за стол.

— На память не жалуюсь, а что?

— Правильнее будет спросить — кто? Мартышев, скажи мне, кто в шаге от увольнения?

— Не дождётесь, — отзывается Макс и на миг с несвойственной себе застенчивостью цепляет зубами нижнюю губу, глядя на меня. — Это тебе.

Ставит передо мной тарелку со своего подноса.

— Любимой… — читаю выведенное сметаной на первом сырнике, а на втором продолжение — Мари.

Не успеваю определиться со своим к этому отношению, как на столе начинает настойчиво вибрировать телефон.

— Мой вопрос всё ещё актуален, — сухо комментирует Герман.

— Извините, — прошу, принимая звонок.

Вероятно, произошла катастрофа космических масштабов, потому что подруга никогда не звонит мне в рабочее время.

— Мари… Я их засужу! Нет, каждую, слышишь? Каждую придушу своими руками!

— Лина, что случилось? — хрипло перебиваю не совсем адекватный плач.

— Эти курицы безмозглые потеряли наших детей! Весь садик на ушах стоит.

Макс

Никогда не испытывал такой беспомощности и желания убивать. На самом деле безумно хочется выяснить, как получилось, что дети удрали с территории детского сада? Где в этот момент были воспитатели? Они же маленькие совсем! Не знают города, скорее всего, заблудились. Взрослые наверняка языками чесали, когда всё случилось. Но что это даст конкретно мне, если я устрою разборки? Что это даст крошечной, беззащитной Кнопке?

Хорошо воспитатели быстро обнаружили пропажу и не стали полагаться на собственные силы — сообщили матерям. Новость свалилась на нас нежданно-негаданно, а мы оказались к ней морально неподготовлены.

Амиль остался дежурить во дворе, на случай если дети просто сбежали домой. Мы с Мари приехали к садику первыми, потом подтянулась Лина и следом зачем-то прикатил Герман, который раздаёт указания, мечется из стороны в сторону и всячески мешает собраться с мыслями.

— Запись с камер смотрели? — Шеф нервно прокручивает на пальце ключи от машины.

— Смотрели, но толку с них мало, — отзываюсь. — Дерзкий побег во время тихого часа попал в объектив, но там видно только, что Костя застрял между прутьями забора на заднем дворе, а Ксюша его за шиворот вытягивала.

— Может, это как-то связано с тем поцелуем? — предполагает Мари.

— Каким ещё поцелуем? — всхлипывает Лина.

Смотрю в потерянные лица наших женщин и сердце кровью обливается. Обострившиеся инстинкты толкают в спину, вынуждая действовать. Хоть что-то начать уже делать!

— Подраться они и в садике могли, — отметаю предположение Ахметовой, не вдаваясь в объяснения. — Нужно понять, куда ещё они могли пойти, помимо дома.

— Господи-и-и, — тонко взвывает Соколовская. — Город такой большой. Где их искать?

— Вряд ли они сбежали наобум. Если уж решились, то могли проговориться раньше. Ксюша куда-то рвалась в последние дни? — обращаюсь к Ахметовой.

— К тебе в гости, больше никуда.

— Лина, а помнишь, Костя за ужином, рассказывал, про утиное гнездо на берегу озера? — припоминает Герман.

— Так это недалеко, сразу за парком. Мы с детьми там часто гуляем! — Просияв лицом, она цепляется пальцами за его локоть. — Пошли.

Озеро большое. Делимся на пары.

Мы с Мари прочёсываем поросшую терновником левую часть берега и чем дальше пробираемся, тем сильнее колотится сердце. Здесь пугающе безлюдно. Слышно только стрекотание кузнечиков и шум покачивающихся над изумрудной гладью ив. Несмотря на разгар дня, это место нагоняет жути. Уединённость давит, переполняя мысли тревогой.

— Вот они!

Вскрик Ахметовой распугивает стайку воробьёв. За дальним кустом действительно мелькает красная шапка с помпоном.

Облегчение больно бьёт по солнечному сплетению.

— Лине позвони, — бросаю, срываясь к детям.

Перемазанные ягодами тёрна мордашки опасливо переглядываются. Сообразили негодники, что близок час расплаты! Ну и заставили они нас поволноваться. Иду, а ярость возрастает с каждым шагом.

— Отправиться совсем одним на озеро, где глубоко и бродят бездомные собаки! Даже у меня на такую дурость ума бы не хватило. Да вам уши за такие дела надрать мало… — моя гневная сиплая тирада сбивается, едва из-за мальчишеской спины раздаётся жалобный всхлип.

— Мы уже назад шли, — понуро оправдывается Костя.

Заливайте, как же. Тропинка в другой стороне!

— Показывай, что тут у тебя? — Неловко беру в ладонь Ксюшину кисть. Расправляю слабый кулачок, а сам рук не чувствую, так колотит всего. Отправляю в рот смятую ягоду. Терпкая аж челюсть сводит! — Ну гадость же. Фу! — Сплёвываю, поражаясь, как это вообще можно есть. Да ещё пыльное и неизвестно с какими свойствами. — Вас дома, что ли, не кормят? Ну куда вы попёрлись, а?

— Мы уточек искали, — отзывается Кнопка. С несчастным вздохом обхватывает двумя руками мою ладонь и прижимает к своей холодной щеке.

Всё.

Ярость сдувается как проколотый шарик, только звон в пустой голове стоит — заслушаться!

Что там надо было? Наорать, чтобы впредь не чудили? Задуматься о применении розог при воспитании подрастающего поколения?

Какой там!

Сижу на корточках с дурной улыбкой, чему радуюсь — непонятно.

Не ожидал от себя подобной реакции, но начинаю громко смеяться, сквозь нервный мандраж в груди.