Краса гарема - Елена Арсеньева

Охотников отнюдь не страдал самонадеянностью, но он готов был держать пари на что угодно, хоть на баснословный предмет раздора меж ним и Мюратом: этот прием француз устроил нарочно для того, чтобы уловить в свои сети его, Охотникова. Мюрат наверняка рассчитывал, что осторожный, хитрый вояка сочтет себя в безопасности среди множества чиновных высокопоставленных гостей. Однако ловец, как любят говорить на Востоке, попался в собственные сети: теперь Мюрат не мог отменить затеянное празднество, не рискуя поссориться с этими самыми высокопоставленными гостями и испортить свою карьеру в России. Итак, прием состоится, вот только самый важный гость придет украдкой. А впрочем, Охотников всегда был скромен и заслугами своими кичиться не любил, выставлять себя напоказ ненавидел, так что все вполне могло уладиться к общему удовольствию.

Он выспросил у подлинного Митрошки все, что тот знал об устройстве дома и расположении двора, однако хвастливый малый оказался очень уж ненаблюдателен и ничего, кроме самых общих и разрозненных сведений, сообщить не мог, как Охотников с ним ни бился.

– Экий же ты рохля! – в конце концов не выдержал Василий Никитич. – Не пошел бы я с тобой в разведку, ни за что не пошел бы. И в дозор тебя не пошлешь, и на пост не выставишь.

Митрошка сделался бледен и рухнул в ножки барину, моля не брать его на Кавказ. Уж с чего он решил, будто Охотников вознамерился это сделать, совершенно непонятно!

– Больно ты мне нужен! – презрительно усмехнулся Василий Никитич. – Но только гляди: не станешь барыню Прасковью Гавриловну слушаться, отдам приказ забрить тебе лоб и отправить к черкесам на съеденье.

Он оставил Митрошку в полумертвом состоянии от страха. Ну и толку-то?

Впрочем, Охотников и в театре военных действий привык больше полагаться на собственные чутье и наблюдательность, чем на сведения самой толковой разведки. Именно поэтому он довольно быстро сориентировался на хозяйственном дворе Мюратова дома и нашел лазейку, через которую пробрался в сад. Вот здесь оказалось уже гораздо интересней.

Конечно, Охотников предпочел бы, чтобы деревья и кусты этого густо засаженного сада были покрыты листвой. Легче скрываться. Но и так, благодарение Господу, он постепенно сумел рассмотреть подходы к дому и приметить некоторые удобно расположенные окна, через которые можно было бы забраться внутрь. Можно было бы, вот именно… потому что почти все они оказались с решетками. Кроме одного, которое, разумеется по этой причине, неотвязно манило к себе Охотникова. Оно было неплотно зашторено изнутри серо-голубыми портьерами, какие часто украшают кабинеты, поэтому Охотников вполне мог допустить, что там находится именно кабинет Мюрата. Вот бы попасть туда! Причем забраться бы в него труда не составило, поскольку находился он в полубельэтаже. Для Охотникова это пустяки, если б он сообразил, как окно отворить. Стекла бить не хотелось. Однако по всему выходило, что придется, потому что другого пути проникнуть в дом Охотников не видел, как ни старался. В двери соваться глупо. Только через окно.

А оно оказалось еще и приотворено… Наверное, проветривали комнату, а закрыть забыли.

Очень удачно!

Охотников давно уже влез бы в дом, но выжидал время, чтобы начался прием. Большой зал с его высокими французскими окнами находился на противоположной стороне здания. Сталкиваться с Мюратом до поры до времени не входило в планы Василия Никитича. Сначала спасти женщин.

Охотников давно уже избавился от воротника баттаджи. Конечно, это была очень хорошая маскировка: наткнись кто-то случайно в саду на Охотникова, можно изобразить дурака и отовраться тем, что заблудился. Пусть не слишком достоверно, а все же главное ведь хоть что-то сказать…

Маскировка маскировкой, однако воротник этот страшно мешал. Потому Василий Никитич и сунул его под какой-то куст, порешив, на случай встречи с чрезмерно любопытным обитателем дома, не ждать вопросов, а пускать в ход самый веский аргумент – булатный вострый ножичек, как поется в русских песнях. И бравому кавалергарду заранее жаль было того человека, который к нему с расспросами сунется, потому что бил ножом Охотников без промаха, не хуже кавказского абрека-разбойника, не хуже русского татя нощного.

Ну что же, Господь покудова миловал всех любопытных…

Наконец, по расчетам Охотникова, настало время, когда приему следовало начаться. В саду еще не стемнело, но сделалось чуть сумрачней, чем прежде, и Василий Никитич решил-таки попытать счастья с этим окном, которое так и манило его к себе.

Он выбрался из своего укрытия, уверенный, что никто не смотрит на него из других окон, и метнулся вперед. Прильнул к стене дома, выждал и, прижимаясь к ней, начал перемещаться к заветному окну, как вдруг… как вдруг услышал, что над его головой скрипнула рама: кто-то открывал окно еще шире! Ну надо же, в ту самую минуту, когда Охотников здесь оказался! Что это значит?!

Если человек выглянет на улицу, он непременно заметит Охотникова, будет ли тот стоять, прильнув к стенке, или бросится обратно в сад. Но может, повезет? Вдруг неизвестному просто свежего воздуха глотнуть захотелось?

А ведь ничего не оставалось делать, как ждать, что ответ на этот вопрос придет сам по себе. Все, что Охотников мог сделать, это плотнее вжаться в стену и предоставить события их течению, мысленно молясь Господу, чтобы не жизнь служивому человеку Василию Охотникову сберег, а помог бы ему спасти женщину, которая из-за него попала в беду. Из-за того, что некогда Василий Охотников не пренебрег своей воинской удачей и хорошенько насыпал соли на хвост потомку Наполеонова родича… Да еще и бедная Наташа Сосновская заодно в ту же беду угодила! Придется исхитриться – и обеих выручить, деваться некуда, такова уж планида, как любят говорить старые солдаты.

Охотников не мог задрать голову и посмотреть, высунулся ли кто-то из окна, а потому ощущал себя преглупо. Но куда глупей почувствовал, когда ему на голову вдруг что-то свалилось и с козырька нелепого Митрошкина картуза сползло прямо в руки. И тотчас мгновенное замешательство прошло, словно и не было его, и Охотников сделался подобен оружию со взведенным курком, потому что в руках его оказался белый лоскут, весь покрытый кровавыми разводами.

Не вдруг сообразил он, что это не кровь, а нечто иное, может, сироп, который использовали для написания письма за неимением лучших чернил. Охотников с трудом прочитал криво нацарапанные (по-русски!) строки – и мороз пробежал у него по коже.

«О спасении молю! Похищены Марья Любавинова и Наталья Сосновская из города N, держат нас в заточении. Спасите, ради Христа, ради Господа Бога, на Него одного, всемилостивейшего, вся наша надежда!»