Свингующие пары - Владимир Лорченков

Хороши сучки, повторил он.

Обе, сказал я.

***

На Рождество мы зарезали живого петуха.

Диего сначала предлагал карпа, но, на мой взгляд, предлагал недостаточно бодро и убедителен. Настолько, что я даже стал подозревать его в том, что именно он подбил нас на эту авантюру. Хотя сам Диего, конечно, со смехом отнекивался и утверждал, что все это была моя идея.

Дорогуша, ваш муж стал совершенным параноиком, говорил он Алисе.

На что та лишь закатывала глаза, перемешивая салат в глубокой миске, подаренной нам на юбилей свадьбы. Миска была салатового цвета – салатовый для салатов, любил приговаривать Диего, устроившись на стуле напротив Алисы, – и достаточно глубокая для того, чтобы приготовить десяток порций. Но мы никого, – кроме нас – не ждали.

В этом доме с определенных пор было заведено готовить на четверых.

Диего и Лида не могли похвастаться такой же приверженностью нашим вечерам. Им, – с одной стороны, – необходимо было поддерживать репутацию хлебосольного консула и его радушной жены; с другой, организация свинг-вечеров предполагала, что в доме соберется намного большее, – нежели четверо, – число людей.

Но мы прощали Лиду с Диего, потому что знали: по-настоящему хорошо им только у нас.

На кухне, – просторной, – обставленной по углам четырьмя опорными колоннами, благодаря которым она оставалась открытым пространством, и как бы переходила в огромный зал. Посреди которого красовался стол орехового цвета – дерево, Германия, середина 20 века, черт побери, весело взвизгивала Алиса, и отпивала еще вина под одобрительный смешок Диего, – окруженный двенадцатью стульями. Этот гарнитур стоил мне пары тысяч, и нескольких недель загубленной жизни: Алиса, – как всегда, когда становилась одержима манией приобретения какой-либо вещи – гарнитур, кухня, ваза, особенная люстра, – стала раздражительной, как змея, меняющая кожу. Я знаю, о чем говорю, потому что несколько лет у нас в доме, в специальном аквариуме, жила змея. И она меняла кожу.

Чтобы купить гадину, Алиса потратила несколько недель на убеждение меня, и еще с месяц другой на поиски.

Обладать аквариумом с ядовитой змеей казалось ей шикарным. Но это было единственное, кажется, в чем ей не удалось сломить меня. Спустя два года после беспокойного сна, и побудок с целью встать и проверить стеклянный куб, я все-таки сумел избавиться от него, осчастливив местный зоопарк. Чтобы Алиса прекратила дуться, мне пришлось раскошелиться на специальное устройство, благодаря которому в ванной можно было спать, не боясь захлебнуться.

Ей Богу, змея?! смеясь, говорил Диего.

А как же, говорил я, пока Алиса, посмеиваясь, заглядывала в духовку.

Нам, почему-то, нравилось рассказывать Диего и Лиде эту историю постоянного противостояния, нашу семилетнюю войну, в результате которой Канада так и не отошла Британской Короне, а белые лилии остались красоваться на полотнищах Луизианы. Именно в такие моменты, – сидя все на кухне, в расслабленных позах, каждый у себя дома, – мы с Алисой чувствовали, что вселенские трагедии звучат в небесах еще и эхом комедии. И, в присутствии живых людей, значение наших бед уменьшалось на наших глазах, как стремительно уходящий в глубь моря парусник.

Нам нужна была еще одна пара, чтобы понять, что мы не сумасшедшие.

И мы получили то, в чем нуждались. Мы получили их. Диего любил сидеть на барном стуле за стойкой высотой в метр двадцать сантиметров, – у которой человек нашего роста мог встать спокойно, положив на нее руки, – и смотреть, как готовит Алиса. О, да, Алиса даже начала готовить…

Кухня наша была спокойного, умиротворяющего оттенка, – слегка салатового, – и двери шкафов и ящиков были украшены стекловидным покрытием, сквозь которое проступали силуэты тех самых лилий. Флёр дё лис. Вечерами эти цветы отражались в огромных – на всю стену – окнах, отделявших нашу кухню и соединенный с ней зал от ночного парка. Еще при строительстве дома Алиса специально оговорила со строителями, что они сделают теплый пол. Глядя на извивающиеся на цементной стяжке тонкие трубки, я почувствовал отвращение. Потом их покрыли плиткой, теплой, чуть шершавой на ощупь, а щели между ней затерли белой субстанцией, смахивающей на зубной порошок – раньше его для этих целей и применяли, подтвердил мне прораб, – и пол кухни стал выглядеть достойно.

Сидя по вечерам прямо на полу кухни, у ног Лиды, я чувствовал не только тепло, исходящее снизу, но и волну теплой благодарности Алисе. За все, что она сделала для нашего дома и для нас. Я думал, что, может быть, наш дом – несмотря на демонов, в нем поселившихся в то время, демонов, которых не сумела испугать даже ядовитая змея в стеклянном кубе, – именно то, что привлекает Диего и Лиду. У нас было уютно всегда. Даже когда мы с Алисой находились в состоянии холодной войны, и ее шпионы и не думали переползать линию фронта, чтобы разведать мои планы, а мои разочарование и тоска по Алисе не пытались перескочить стену, охраняемую автоматчиками.

…тогда я купила эту чертову змею и бросила в стеклянный… смеясь, говорила Алиса.

Стоп, стоп, а как бы вы отреагировали, если бы вам подселили в дом мамбу, черт ее дери, вяло протестовал я, сам посмеиваясь над своей трусостью.

Подай мне, пожалуйста, масло, попросила Лида, и я, не вставая с пола, потянулся к нижнему шкафу, достав оттуда – на выбор, – масло оливковое первого отжима, красное от солнца кукурузное, и почти прозрачное виноградное.

После дружных проклятий в адрес тяжести и излишней жирности масла кукурузного и горестного недоумения и сокрушения из-за отсутствия вкуса в масле виноградном, все дружно проголосовали за приевшееся оливковое и на полу осталась одна бутылка. Ее-то я и протянул наверх, – как матрос из трюма капитану по веревке в стародавние времена, – Лиде, и она приняла, благодарно коснувшись моей руки. Да, мы могли касаться друг друга – все, – и это порождало в нас чувство необъяснимого единения, и родства. Мы чувствовали себя больше, чем любовниками, или двумя парами свингеров.

Мы были общиной, боевой единицей.

Живи мы в Спарте, старейшины поставили бы нас сражаться всех вместе. Я представлял нашу кухню ущельем, занятым войсками царя Леонида, и мы и были Леонидом, мы и были ущельем, мы и были Спартой. Благодаря этим вечерам, я понял, что значит любовь, какой ее понимали эллины.

Это, знаешь ли, содомит латиноамериканский, когда ты готов любить легкую субстанцию, так называемую душу, объяснял я Диего.