Как я был великаном (сборник рассказов) - Карел Чапек

В сгустившейся тьме из-за перевернутого стола в углу голос Педро шептал: мракобесие… мракобесие… мракобесие… мракобесие… мракобесие…

Желтоватый свет восковых свечей тщетно боролся с темнотой, рисуя резкие тени на бледных лицах мужчин и скользя по красному бархату знамени с вышитыми на нем оливковой ветвью, крестом и обнаженным мечом. Голос секретаря то поднимался, то угасал, подобно пламени свечей в серебряных канделябрах. Луис уже давно перестал слушать, и до него доходили лишь несвязные обрывки фраз: «…говорил с кем-то, кто не входил и не выходил… слышали пение хора, доносившееся по ночам из его комнаты… общался с демонами… одержим бесами…»

Обвинение было оглашено. Человек с лицом аскета, в лиловом облачении с белым восьмиконечным крестом подал знак Агиляру.

— Я простой музыкант и механик, — начал Луис. — За мной никакой вины нет. Обвинения не признаю. Мне было жаль, что искусство наших великих мастеров умрет вместе с ними. Я попытался спасти его и изобрел аппарат, который сохранит музыку, пение и голос для потомков. Не я первый пытаюсь сделать это. С давних пор люди стремились создавать механизмы, подражающие голосам птиц и человеческой речи. Двести пятьдесят лет назад английский монах Роджер Бэкон из Ильчестера смастерил говорящего карлика; знаменитый учитель Фомы Аквинского, регенсбургский епископ Альберт Великий водил своих гостей в уединенную мастерскую доминиканского монастыря, где скрытая за драпировкой искусственная женщина приветствовала входящих на латинском языке; воспитанник орилльякской школы Герберт, будущий папа Сильвестр Второй, пятьсот лет назад сделал искусственного человека, который пел и отвечал на вопросы…

— Погоди, — раздался холодный резкий голос инквизитора дона Карлоса Торквемады. — Ты говоришь, что изобрел аппарат, подражающий человеческому голосу и пению…

— Не подражающий, а… — возразил Луис.

— Молчи. Где этот аппарат?

— Вот он, ваша милость, — услужливо сказал следователь, мы послали людей в дом подсудимого. Они принесли, — он показал на стол, стоявший неподалеку от кресел инквизиторов, еретические книги и этот аппарат.

— Итак, Агиляр, — Торквемада вновь обратился к Луису, покажи нам, сравнится ли твое изобретение с искусственной женщиной, созданной Альбертом Великим.

Пока таррагонский музыкант возился у стола, инквизитор наклонился к своему другу Гомесу и что-то вполголоса ему сказал.

— Я готов. — Луис слегка поклонился и отошел в сторону.

Секретари, чиновники и заседатели суда напряженно следили за медленно вращающимся диском. Неожиданно послышался слабый, характерный, чуть гнусавый голос: «Эти люди так же самозабвенно преданы своему делу, как мы — очищению догматов веры от заблуждений, быть может, они кое в чем и правы, но мы не должны этого признавать, не то…»

— Хватит! — прервал тот же голос, на этот раз исходивший из уст дона Карлоса Торквемады. Инквизитор стоял, выпрямившись, с искаженным, смертельно бледным лицом.

— Дьявольское наваждение! — завизжал он и сильным ударом посоха разбил аппарат. — Дьявола заставил говорить моим голосом! — Горящий взгляд инквизитора сверлил Луиса. — Ты сам — дьявол в человеческом образе! Бейте его, изгоните сатану, вздерните на дыбу, колесуйте! — Старик захлебывался от ярости; он ударил Агиляра в грудь в знак того, что передает его мирскому правосудию.

— Сжечь на костре, а дьявольский аппарат бросить в огонь вместе с ним!

Буковые поленья потрескивали и шипели, угольки постепенно распадались. Красные отблески плясали на потолке, мелькали на темной резной мебели, блуждали по открытым саквояжам, одежде, нотной бумаге, разбросанной по полу. Порой они скользили по струнам скрипки, лежавшей на столе, и озаряли узкое, худое лицо человека, отдыхавшего в кресле возле камина. Казалось, человек спит. Он даже не поднял глаз, когда в дверь постучали и в комнату вошел слуга с визитной карточкой на чеканном подносе.

— Господин маркиз… — произнес он.

— Никого не принимаю, — устало прошептал голос у камина.

В ту же минуту па пороге появилась рослая фигура в широком плаще.

— Мне жаль, маэстро, нарушать ваш покой, — вошедший повелительным жестом выслал слугу из комнаты. — Но я уверен, вы с интересом выслушаете меня.

Он снял шляпу, положил на кресло и принялся расстегивать перчатки.

— Я пришел предложить вам бессмертие. Не волнуйтесь, поспешил он добавить, — я не шарлатан и не изготовляю чудодейственных снадобий. Я боготворю вашу игру, я слышал вас во Флоренции, Милане, Риме, Вене и Праге. Считаю вас величайшим скрипачом всех времен. Сейчас вы в расцвете сил. Ваше недосягаемое искусство должно быть сохранено, пока… Мне известно, что вы больны. Вы, конечно, имеете право поступать по своему разумению. Однако ваше искусство принадлежит не только вам. Во имя всего человечества доверьтесь мне, маэстро! У меня есть средство сделать вашу игру независимой от времени, отпущенного вам.

Незнакомец умолк. В тусклом свете угасающего дня лицо его казалось призрачным.

— Понимаю, что это звучит фантастично, — продолжал он после короткой паузы. — Но я докажу вам. Среди вещей одного из предков нашего рода я обнаружил чертежи и описание аппарата, записывающего звук. Мне удалось сделать такой аппарат. Позднее я его усовершенствовал, использовав новые открытия моего друга Алессандро Вольта. Я покажу вам аппарат. Внизу нас ждет карета. Едемте со мной!

Человек в кресле у камина не шевельнулся.

Странный посетитель сказал более решительно:

— Вы все еще мне не верите. Тогда я начну с другого конца. Мне хорошо известно ваше положение. Вы по уши в долгах, которые поглощают все ваши доходы… Бьянка, Ахиллино… Итак, приглашаю вас дать концерт в моем замке. Только для меня. Я расплачусь со всеми вашими кредиторами. Кроме того, вручу вам наличными… — И незнакомец назвал головокружительную сумму.

Узкие бледные губы растянулись в улыбке. Маэстро слегка покачал головой.

— Отказываетесь? — вспыхнул гость. — Тогда мне ничего не остается, как… — из складок плаща выглянуло узкое дуло пистолета, — принудить вас силой. Мне нужна ваша игра для моего опыта, понимаете, вы должны в нем участвовать!

— Отложите вашу штучку, — раздался тихий, спокойный голос, — человека, который глядит смерти в лицо, вы не запугаете. Я встречал немало авантюристов, хвастунов и фантазеров, но никто еще не предлагал мне ничего подобного. В ваших словах звучат печаль и горечь. Понимаю вас, ибо я… тоже несчастен. Мне кажется, я могу хоть на минуту осчастливить других. Поэтому, — Паганини поднялся, — я еду с вами!