Лжец - Стивен Фрай

Мужчина в синем костюме подошел к нему сзади и скормил машине монету в пятьдесят пенсов.

– Играйте, – в отчаянии сказал Эйдриан, со щелчком отпуская кнопку управления, пока последний его серебристый шарик выкатывался из игры. – Я закончил. Похоже, мне эту чертову штуку не одолеть.

– Нет-нет-нет, – сказал мужчина, – это я за тебя заплатил. Попробуй еще раз.

Эйдриан удивленно обернулся:

– Что ж, очень мило с вашей стороны… но вы уверены?

– Безусловно.

Скоро подошли к концу и эти пятьдесят пенсов.

– Пойдем выпьем, – предложил мужчина. – Тут за углом есть бар.

Они покинули звякающую, погуживающую, полную напряженной, затравленной сосредоточенности игровую аркаду и, пройдясь по Олд-Комптон-стрит, зашли в маленький паб на боковой улочке. Бармен не стал интересоваться возрастом Эйдриана, что было для того непривычным облегчением.

– Не видел тебя здесь раньше. Всегда приятно встретить кого-то нового. Безусловно.

– Я думал, в Лондоне никто никого не знает, – сказал Эйдриан. – Ну, то есть, здесь же все больше туристы вертятся, верно?

– О, не уверен, – ответил мужчина. – Тебя еще ждут сюрпризы. На самом деле это большая деревня.

– Часто играете в пинбол?

– Я? Нет. У меня офис на Чаринг-Кросс-роуд. Просто заглядываю в аркаду почти каждый вечер, по дороге домой. Безусловно.

– Понятно.

– Я сначала принял тебя за девушку – волосы… и прочее.

Эйдриан покраснел. Он не любил напоминаний о том, как долго еще ему дожидаться бороды.

– Не обижайся. Я не в осуждение… тебе это идет.

– Спасибо.

– Безусловно. Безусловно-но.

Эйдриан поставил в памяти пометку: завтра надо будет пойти подстричься.

– Сдается, ты захаживал в частную школу. Я не ошибся?

Эйдриан кивнул:

– Харроу. – Так вернее, решил он.

– Харроу, говоришь? Харроу! Так-так, похоже, ты здесь станешь хитом. Безусловно. У тебя есть где остановиться?

– Ну…

– Если хочешь, могу приютить. Просто квартирка на Бруэр-стрит, зато рядом.

– Вы ужасно добры… понимаете, я ищу работу. Вот так просто все и произошло. Сегодня ты нерадивый студент, завтра – безумно занятая проститутка.

– Штука в том, Хьюго, – сказал Дон, – что, едва увидев тебя, я сразу подумал: «Этот не из козликов, он настоящий». Я на Дилли пятнадцать лет, так что засекаю их сразу, будь уверен. Так вот, не хочется тебя огорчать, но уже на следующей неделе я бы в твою сторону и не поглядел. Моя специальность – неощипанные курочки, а ты бы уже к четвергу надоел мне до чертиков. До здоровенных чертей, это более вероятно. Однако подрежь немного волосы – не слишком сильно, – держи наготове выговор из Харроу – и ты будешь зарабатывать две тонны в неделю. Безусловно.

– Две тонны?

– Две сотни, солнышко.

– А что я должен делать?

И Дон сказал ему – что. В окрестностях имелись две главные игровые аркады: одна при «Мясной кормушке» – расположенном рядом с парком «Плейлэнд» заведении, в котором жарили прямо на улице мясо и продавали его прохожим, – тут было наиболее людно; другая – на платформе подземки.

– Но там будь поосторожнее. Полицейские так и кишат.

Дон не был сутенером. Он работал в респектабельном музыкальном издательстве на Денмарк-стрит. Эйдриан платил ему тридцать фунтов в неделю, что покрывало проживание в квартире и использование таковой в дневное время для встреч с клиентами. По ночам место для встреч клиентам приходилось отыскивать самостоятельно.

– Главное, не начинай резинку жевать, не садись на героин да не поглядывай в сторону улицы, вот и все.

Поначалу дни тянулись медленно, каждая деловая операция дергала за нервы и казалась не похожей на другие, но спустя недолгое время их спокойный рутинный ритм ускорил течение дней. Юность способна с поразительной быстротой прилаживаться к самой нудной работе – вроде уборки картофеля или выполнения домашних заданий. Проституция имела, по крайности, то преимущество, что отличалась разнообразием.

С другими прокатными мальчиками Эйдриан ладил. Большинство было грубее и мускулистее, чем он, – бритоголовые, неприветливые, в татуировках и браслетах. Серьезным конкурентом они его не считали, а иногда так и рекомендовали потребителям.

– Вы знаете кого-нибудь не такого… крепкого? – мог поинтересоваться клиент.

– Попробуйте Хьюго, он в это время решает кроссворд из «Таймс» в баре «Италия». Расклешенные джинсы из серого вельвета и блейзер. Не проглядите.

Эйдриана озадачивало то обстоятельство, что большинство преуспевающих, облаченных в полосатые костюмы клиентов предпочитали склонных к садизму крепышей, а публика более беспутная и менее респектабельная интересовалась мальчиками не слишком мускулистыми – такими, как он. Противоположные полюса притягиваются. Иаковам требовались мужчины волосатые, Исавам – гладкие. А это означало, что он больше, чем прочие, нуждался в умении мгновенно различать садистов и психов, подыскивающих себе секс-раба. Эйдриану меньше всего хотелось, чтобы его заковывали в цепи, секли и поливали мочой.

Ему нравилось думать, что расценки его конкурентоспособны, но не оскорбительны. Отсос стоил десятку при пассивном его участии и пятнадцать фунтов при активном. После недели работы он решил анус свой никому больше не подставлять. Одним это дается легко, другим нет. Эйдриан пришел к выводу, что относится ко второй категории. Пара мальчиков попыталась, когда он после особенно трудной ночи ковылял по Ковентри-стрит, жалуясь, что задний проход его стал похож на ветровой конус, убедить Эйдриана, что он скоро привыкнет, однако Эйдриан уже решил – какие бы финансовые неудобства это ни доставляло, задняя его секция будет отныне украшена табличкой «Вход воспрещен». Таково было условие, о котором он уведомлял клиентов в самом начале переговоров: между ляжек пожалуйста – в конце концов, подобное применение промежности рекомендовалось источником столь авторитетным, как сами древние греки, – но пусть ему вставят в зад, если он позволит кому-нибудь вставлять себе в зад. Против того, чтобы активно предаваться с клиентом содомскому греху, Эйдриан ничего не имел, однако собственный его бронзовый глаз оставался для посетителей закрытым.

Когда в работе наступал спад, он вместе с другими мальчиками затесывался в компанию журналистов и профессиональных пьянчуг из Сохо, собиравшуюся в заведении «Французский дом» на Дин-стрит. Гастон, называвший себя хозяином заведения, хоть ему и мало кто верил, не возражал против их присутствия, поставив, однако, условие, что они не будут предлагать себя посетителям. Для этого существовал расположенный по соседству «Золотой лев». Тем не менее завсегдатаи – озлобленные художники и поэты, для которых семидесятые были нежеланным вакуумом, каковой надлежало заполнить водкой и дрязгами, – бывали иногда безобразно невежливыми.

– Нам не нужна здесь подобная грязь! – возопил как-то ближе к ночи радиорежиссер, чье водянистое семя Эйдриан выплевывал всего только вчера. – Убирайтесь отсюда на хер!

– Какая невоспитанность! – восклицал Эйдриан, пока Гастон выкидывал на улицу самого радиорежиссера.

Как и Эйдриан, большинство мальчиков работали сами на себя; у одного-двух из них имелись коты, но в общем и целом сутенерство было особенностью более организованной смежной профессии – женской проституции. Мальчики могли приходить и уходить когда захотят, и никто не собирался указывать им, где они должны предлагать свой товар, никто не собирался претендовать на их усердным трудом заработанные деньги. Наличные притекали к Эйдриану с утешительной быстротой, и вскоре он обнаружил, что тратить их ему, собственно говоря, не на что. К спиртному его особенно не тянуло, а наркотиков он слишком боялся, чтобы соблазниться чем-то большим, нежели одна-единственная таблетка или одна-единственная затяжка какой-либо противозаконной отравой. Каждый день он доходил до почтовой конторы, расположенной за Св. Мартином-на-полях, и клал заработанное на счет, открытый им на имя Хьюго Хэрни. Счет разрастался довольно быстро.

Кто его беспокоил, так это малолетки, называвшиеся также цыплятами. Среди них присутствовали дети одиннадцати, двенадцати, тринадцати лет. Эйдриан не походил на мать Терезу и был слишком труслив, чтобы просить их вернуться домой. Тем более что между ними попадались ребята покрепче его, вполне способные послать Эйдриана куда подальше. Кроме того, они покинули свои дома потому, что жизнь там была хуже, по крайней мере на их взгляд, чем жизнь на улице. Если эти дети что-либо и знали, так именно то, где и когда они были несчастны, и никакие туманы нравственности не застилали ясность их умственных взоров. Тем не менее у большинства прокатных мальчиков они популярностью не пользовались, поскольку привлекали внимание телевизионных документалистов, полиции и поборников очистки улиц, – вся эта публика лезла куда не просят и мешала свободной торговле своими телами. Клиенты малолеток, именовавшиеся, что только естественно, цыплятниками, были людьми более нервными и осторожными, чем те, с которыми имел дело Эйдриан, так что цыплятам приходилось вертеться куда шустрее, чем мог или когда-либо осмеливался он. Взгляд клиента они чувствовали на себе сразу, а почувствовав, смело шли в атаку.