Дом там, где сердце - Шеннон Фаррел

Она одарила его легкой улыбкой.

– Я знаю. Но не хочу терять это драгоценное время и при­нимать скороспелое решение, основываясь на каких-то слухах. Послушайте, Локлейн, я знаю, что вы устали. Мы с вами пере­жили ужасные времена с тех пор, как приехали сюда. И чтобы теперь все оказалось напрасным – это просто немыслимо.

Они оба погрузились на какое-то время в молчание, пока Мюйрин не произнесла тихим голосом:

– Возможно, есть еще один выход, хотя было бы нехорошо сейчас оставить все наши надежды.

Локлейн нахмурился:

– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.

– Я сама не совсем понимаю.

– О чем вы? Мюйрин вздохнула.

– Я нашла документы на дом в Дублине, который Августин купил пару лет назад.

– Дом? В Дублине?

– Значит, и вы о нем ничего не знали? – удивленно спро­сила Мюйрин.

– Абсолютно ничего, – подтвердил Локлейн, не задумы­ваясь о том, насколько неосведомленным в делах Августина он выглядит.

– Вот я и думаю, что его нужно продать. Съемщиком в на­стоящее время там является миссис Барнет. Если она захочет выкупить дом, мы сможем не только уплатить налоги, но и вер­нуть сумму, которую банк требует за закладную.

– Это, конечно, лучше, чем продавать поля, но…

– Да, я знаю, даже если миссис Барнет окажется в состоянии выкупить дом сразу же, у нас все равно какое-то время не будет денег. Кроме того, неизвестно, не заложен ли дом, может быть, я нашла ненужные, потерявшие ценность бумажки?

– Все это мы скоро выясним, – Локлейн старался подбод­рить ее, несмотря на тяжесть, лежавшую у него на сердце.

Она снова пролистала бумаги.

– Что ж, пожалуй, мне стоит съездить в Дублин, чтобы на месте во всем разобраться и посмотреть, что можно сделать.

– Но вам незачем ехать туда прямо сейчас, Мюйрин, – воз­разил Локлейн, не желающий с ней расставаться. – Почему бы вам не отправить предварительные запросы по почте?

– Да-да, я сделаю это. Мне не хотелось бы надолго покидать поместье. Тем более когда здесь столько работы. Но пока вам не стоит беспокоиться, Локлейн. Сейчас мы еще на плаву.

– Лишь до тех пор, пока что-нибудь опять не случится, – проворчал Локлейн.

– Сплюньте, – суеверно сказала она, постучав пальцами по столу. – Мы как на войне, но должен расплодиться скот, да если учесть стоимость моих свадебных подарков, я думаю, все образуется.

– Мюйрин, что касается продажи дома в Дублине…

– Ну? – спросила она, отрывая глаза от бумаг и глядя на него.

Локлейн проглотил стоявший в горле комок.

– Вам не кажется, что для вас лучше было бы продать Бар-накиллу и жить в Дублине? Посмотрите, как вам здесь живет­ся – сплошные трудности и тяжелая работа. А там вы могли бы стать жемчужиной дублинского света. В конце концов, это поместье вас только обременяет.

Мюйрин поняла, что он ее испытывает. Она поднялась со стула, подошла и обняла его. Затем села к нему на колени и мягко промолвила:

– Это я вас обременяю. Я постараюсь больше этого не де­лать, обещаю. Вы очень помогли мне. Я вам так благодарна, что трудно передать словами. Поэтому больше никогда не пред­лагайте мне уезжать отсюда и становиться украшением выс­шего света Дублина. Теперь моя семья и друзья здесь.

Локлейну хотелось ей поверить, но он не мог избавиться и от своих сомнений, как не мог побороть желание, вспыхнувшее в нем, когда их губы слились в волнующем поцелуе. Он теребил мочку ее уха и бормотал:

– Ты уже управилась с делами на сегодня?

– Да.

– Тогда как насчет отдыха?

Мюйрин встретила его взгляд и всем телом потянулась к нему. Продолжая его целовать, она встала с колен Локлейна и взяла его за руку, приглашая тоже встать. Задув свечи, они обнявшись поднялись наверх. Оказавшись в своей комнате, она повернулась к нему, и они, охваченные всепоглощающей страстью, бросились в объятия друг друга, не в состоянии добраться до кровати.

–Мюйрин, прости за… – начал было Локлейн, поглаживая мягкую кожу ее живота.

Поцелуем она закрыла ему рот.

– Ни слова больше, Локлейн. Когда мы разговариваем, то только и делаем, что ссоримся.

– Но я уверен, ты об этом когда-нибудь пожалеешь, – вы­дохнул он, прижимаясь к ней щекой, держа ее в крепких объ­ятиях и сгорая от желания.

– Я не хочу думать о будущем. Когда я здесь с тобой, как сейчас, Локлейн, я просто хочу быть здесь и сейчас, – вздохнула она, укладывая его на спину и сама ложась сверху. Жела­ние охватило их обоих, и Локлейн все думал, почему он про­должал желать Мюйрин даже в порыве страсти. Их пылкие поцелуи, страстные прикосновения приносили удовлетворе­ние, и все же он чувствовал, что страсть его неутолима.

Он был безумно увлечен Тарой или, по крайней мере, так думал, но это было больше, чем страсть, – почти наваждение. Он опро­кинул ее на влажные от пота простыни и наслаждался каждой частичкой ее плоти, пока она не забилась в экстазе. Она запустила руку в его волосы, без конца повторяя его имя, выгибаясь на кро­вати так неистово, что едва, не столкнула его на пол. Он с трудом удержался и наконец вошел в нее. Наивысшая точка наслаждения была всепоглощающим взрывом, призывом к вечной любви и пониманию, к будущему, которое они себе пока не могли представить. Но были уверены, что никогда не смогут жить друг без друга.

Когда она наконец успокоилась, он прижал ее к себе и ощу­тил слезы у нее на щеках.

Мюйрин рассмеялась и поцеловала его, широко раскрыв свои объятия, словно желая согреть его сырой, промозглой ночью, и они начали засыпать. Локлейн успел подумать, что это слиш­ком хорошо, что все это восхитительный сон, который рано или поздно закончится. Как и Тара, Мюйрин тоже уйдет.

На следующий день он изо всех сил старался держаться от нее по­дальше, но вечером, не в силах заснуть, беспокойно метался по кот­теджу, пока все-таки не отправился в особняк. Взяв свечу из под­свечника, он пошел искать Мюйрин в кабинет, в библиотеку, а затем осмелел и поднялся в ее комнату. Она, в одной ночной рубашке, как раз подбрасывала в камин торф. Ее тяжелые волосы небреж­но спадали с плеч, и она радостно улыбнулась, когда он вошел.

– Я ждала тебя!

Она нежно улыбнулась и, бросившись в его объятия, увлек­ла его на кровать.

Роман Мюйрин с Локлейном продолжался весь март. Обоих беспокоило, сколько же он останется незамеченным, но ни один из них не хотел первым поставить точку в их отношени­ях. Для них стало негласным правилом никогда не говорить о будущем.

Дни шли своим чередом, и Локлейн поймал себя на том, что он побаивается Мюйрин днем – такой холодной, спокойной и рациональной. Ему хотелось, нет, ему было необходимо от­делить эту Мюйрин от той женщины, которую он сжимал в объ­ятиях ночью, когда, сжигаемый страстью, приходил в ее ком­нату на несколько неповторимых часов.