Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект - Зубова Людмила Владимировна

В подгруппе синонимов, имеющих общую функцию обозначения цвета крови, отметим две особенности, связанные с употреблением конкретных слов. Во-первых, красный цвет крови назван только в таких контекстах, где она не связана с кровопролитием, т. е. не проявляет себя, не становится видимой; кровь, обнаруживающая себя при ранении, всегда обозначена у М. Цветаевой гиперболизированно, т. е. слово красный, с одной стороны, и слова пурпурный, пурпуровый, рдеть, рдянь, ржавый — с другой, находятся в отношениях дополнительного распределения по указанному признаку, непосредственно связанному со страданием. Во-вторых, в этой группе выделяется слово ржавый как выражающее неприязненное отношение к обозначаемому: в цитированном контексте из «Царь-Девицы» ржавой названа кровь, проступившая от укуса оборотня, подобно тому, как янтарной — кровь змея из цикла «Георгий». Если представление о янтарной крови — чисто фантастическое, ржавый цвет потемневшей крови естествен, однако признак желтизны, символически связанный с проклятием, в слове ржавый присутствует.

Цвет лица, губ, щек и т. п.

Цветообозначения, связанные с указанной семантикой, представлены у Цветаевой словами красный, рдяный, румяный, розовый, смуглый, алый, вишенный, малиновый, пурпуровый или их однокоренными:

1) Губки красные — что розы: Нынче пышут, завтра вянут, Жалко их — на привиденье, И живой души — на камень (И., 145); 2) Лик — шар сургучовый, краснее клопа. «Ох, батюшки, — так и ушел без попа!» (И., 400); 3) «Строен, рдян, Стар, сутул…» Мой заман! Мой посул! (С., 480); 4) Зардевшийся под оплеухою славы — Бледнеет (С., 169); 5) От румяных от щек — Шаг — до черных до дрог! (С., 188); 6) Слово странное — старуха! Смысл неясен, звук угрюм, Как для розового уха Темной раковины шум (С., 33); 7) Полыхни малиновою юбкой, Молодость моя! Моя голубка Смуглая! (И, 186); 8) — Где, красавец, щеки алые? «За ночь черную — растаяли» (И., 128); 9) Оттого что бабам в любовный час Рот горячий-алый — дороже глаз, Все мы к райским плодам ревнивы, А гордячки-то — особливо (И., 395); 10) Боже, в тот час, под вишней — С разумом — что — моим, Вишенный цвет помнившей Цветом лица — своим! (И., 555); 11) Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова! Рот у мальчика — что розан пурпуровый! (И., 397).

К обозначенному ряду синонимов примыкают слова золотце и янтарь, которые, выдвигая в эмоциональном обращении на первый план значение 'драгоценность' (ср. дорогой 'милый'), все же не утрачивают окончательно и цветового значения, так как помещены в контекст с рядом цветообозначений:

Молодость моя! (…) Шалая моя! Пошалевали Досыта с тобой! Спляши, ошпарь! Золотце мое — прощай, янтарь! (И., 186).

Если слова золотце и янтарь, даже будучи существительными, приобретают значение, соотносимое со значением качественных прилагательных, то слово вишенный, оставаясь цветообозначающим, обнаруживает сдвиг в сторону относительного. Вишенный цвет лица интерпретируется ошибкой героини:

Вишенный цвет принявши За своего лица — Цвет (И., 555).

Материал показывает, что цветообозначения, связанные с семантикой молодости, здоровья, жизненной силы, зрелости, у М. Цветаевой очень многообразны. Из оттенков красного, называемых М. Цветаевой в поэтических произведениях, в этот ряд не входят только слова багровый, багряный, закрепившие в языке коннотации, указывающие на осеннее увядание, т. е. по смыслу противоположные членам данного ряда, и слово червонный, которое у М. Цветаевой вообще перемещается из ряда синонимов со значением красного цвета в ряд синонимов со значением желтого (золотого) цвета.

Цвет зари и поверхностей, освещенных восходящим или заходящим солнцем

Это значение реализуется в поэтических произведениях М. Цветаевой употреблением слов красный, малиновый, рыжий, румяный, пурпуровый, смуглый, золотой и однокоренных:

1) Думаешь — глаз? Красный всполох — Око твое! — Перебег зарев! (И., 179); 2) Заревом в лоб — ржа, Ры — жая воз — жа! (С., 361); 3) А над Волгой — заря румяная, А над Волгой — рай (И., 114); 4) И льется аллилуйя На смуглые поля (И., 83); 5) Всё выше, всё выше — высот Последнее злато. Сновидческий голос: Восход Навстречу Закату (И., 172); 6) Заря малиновые полосы Разбрасывает на снегу (И., 143); 7) Небо дурных предвестий: Ржавь и жесть. Ждал на обычном месте. Время: шесть (И., 451); 8) Все в пурпуровые туманы Уводит синяя верста (И., 348).

Специфика употребления членов этого ряда в цитированных и подобных им контекстах состоит, по-видимому, в том, что Цветаева обозначает солнечный свет преимущественно в переходных состояниях восхода и заката, т. е. свет, превращенный в цвет, что вызывает гиперболическое обозначение цвета поверхностей, освещенных солнцем.

Слово красный обозначает цвет солнца, зари в уподоблении огню («Красный всполох — || Око твое! — Перебег зарев!» — И., 179; «Красный круг заря прожгла мне» — И., 389) или крови (например, в образной системе цикла «Георгий»).

В типичной сфере употребления слова красный — при обозначении цвета крови — само это слово встречается в произведениях М. Цветаевой сравнительно редко, да и набор обозначений других оттенков красного ограничен словами с корнями — пурпур- и — рд-, -рж-, а в нетипичной для красного сфере употребления — при обозначении солнечного света, зари, поверхностей, освещенных солнцем, — наблюдается большое разнообразие цветообозначений с использованием почти всех членов синонимического ряда. Вероятно, эта закономерность вызвана устоявшейся в языке традицией обозначения цвета крови и неотработанностью средств для обозначения солнечного света: Цветаева в этом случае испытывает различные средства цветообозначения, выбирая из них наиболее сильные в каждом конкретном случае в соответствии с идеологическим, философским, эмоциональным содержанием произведения.