Аляска золотая - Андрей Бондаренко

– Все взяли с собой запасные сапоги? – спросил Егор. – Тогда быстренько раздеваемся до гола, на шею вешаем сумки с огневыми припасами и ручными гранатами, рядом размещаем сменные сапоги, связанные верёвкой, на головы приторачиваем снятую одежду, смело заходим в воду, высоко подняв руки с оружием над головой, и уверенно переходим на противоположный берег. Тут, судя по всему, не очень-то и глубоко, максимум по грудь…. Так, так, только не все сразу, торопыги выискались! Мы с сержантом Васильевым и двумя солдатами (вот – ты и ты!) пока раздеваться не будем, а внимательно присмотрим за противоположным берегом. Вдруг туземный противник как-то проявит себя? А когда вы переправитесь, оденетесь, переобуетесь и возьмёте в руки оружие, тогда и мы двинемся через реку. Ну, а сырые сапоги заберём на обратном пути, спрячем их пока в ближайших кустиках…

Солнышко начало припекать, солоноватый пот застилал глаза, дыхание непроизвольно учащалось и сбивалось.

«Ничего страшного!», – невозмутимо заявил вездесущий внутренний голос. – «На границе Ливии и Алжира приходилось (в двадцать первом веке, понятное дело!) гораздо хуже: там было многократно жарче, да и ковыляли тогда по песчаным, очень зыбучим барханам…».

Один раз им пришлось – по бревенчатому мосту – перебраться через десятиметровую, бездонную пропасть.

«Видимо, атабаски часто наведываются к берегу океана», – отметил внутренний голос. – «Даже построили надёжный мост…».

Когда до седловины Чилкутского перевала оставалось чуть более двухсот пятидесяти метров, Егор, шедший первым, резко вскинул вверх правую руку, сигнализируя о возможной опасности.

– Что-то случилось, Александр Данилович? – обеспокоено зашептал ему в ухо сержант Васильев. – Почему мы остановились?

– Запах такой, как будто совсем недавно за перевалом бушевал сильный лесной пожар.

– Нет, там не было пожара, – невозмутимо проговорил охотник Свен, громко шмыгая длинным шведским носом. – А вот костры горели. Долго, всю ночь. Много костров. Больше десяти. До сих пор пахнет жареной лосятиной…

После недолгого раздумья Егор принял решение:

– Дальше идём максимально осторожно, перед самой седловиной рекомендую всем ползти. Двигаемся вперёд цепочкой, выдерживая расстояние между бойцами метров в двенадцать-пятнадцать. Я иду первый, за мной следует Свен, сержант Васильев – замыкающий колонны. Всё, пошли, воины! Форверст…

Он осторожно выглянул из-за красного валуна, верхушка которого была надёжно укрыта белой ледяной коркой, так и не растаявшей за скупое северное лето. Выглянул и непроизвольно замер, прочно позабыв, зачем, собственно, он взбирался на Чилкутский перевал.

Картина, открывшаяся взгляду, завораживала: длинный, как казалось – бесконечный склон, покрытый чёрными камнями и редкими кустиками цветущего вереска, и только в самом конце склона, где-то рядом с далёкой линией горизонта, едва просматривались разноцветные, слегка размытые пятна далёких озёр.

Ближайшее пятно – идеально-круглое – было неправдоподобно ярко-голубого цвета. Второе озеро, овально-вытянутое, переливалось всевозможными оттенками светло-зелёного и изумрудного. За ним угадывались ещё пятнышки – нежно-сиреневые и розоватые…

«Всё это, конечно, просто замечательно: первозданные природные красоты, неожиданные цветовые гаммы и колера…», – первым очнулся от наваждения приземлённый внутренний голос. – «Но пора и делом заняться, чёрт побери! Откуда здесь так аппетитно пахнет не до конца прожаренной лосятиной?».

Егор, приказав Свену – заранее оговорённым жестом – оставаться на месте, осторожно прополз на северо-восток по седловине перевала ещё около ста пятидесяти метров и неожиданно оказался на краю обрыва. Невысокий такой обрывчик, метров девять-десять, не более того. А вот под ним обнаружилась идеально ровная, прямоугольная площадка – общей площадью в пять-шесть тысяч квадратных метров, также обрывающаяся вниз своим северо-восточным краем.

На площадке наблюдалось порядка двадцати круглых очагов, обложенных крупными, почерневшими от копоти камнями. Причём, все очаги были заполнены свежими углями и золой. Около каждого каменного круга – с восточной стороны – в землю были вкопаны деревянные идолы, украшенные разноцветными кусочками ткани, птичьими перьями и бусами, набранными из клыков хищных животных. Толстые деревянные губы идолов были вымазаны чем-то тёмным, рядом с тотемами размещались белые конусообразные кучки, сложенные из разнокалиберных костей неизвестных животных.

«Будем надеяться, что эти кости принадлежали лосям, оленям, косулям и прочим – горным баранам», – ухмыльнулся недоверчивый внутренний голос. – «А вот в Новой Зеландии, как мне помнится, тамошние аборигены только из человеческих косточек складывали аналогичные кучки…».

По центру площадки гордо возвышался одинокий индейский вигвам. Вернее, это Егор, опираясь на свои знания, почерпнутые из просмотра кино-вестернов двадцатого и двадцать первого веков, решил, что данное строение, безусловно, является вигвамом…

Пяти-шести метровый конус, обтянутый тёмно-бежевыми и светло-серыми шкурами. Длинные красные ленточки, привязанные к деревянным шестам на самой верхушке строения, лениво трепетали на лёгком ветерке.

«Тёмно-бежевые – это, наверное, шкуры лосей и оленей», – предположил разносторонне развитый внутренний голос. – «А вот светло-серые – это, не иначе, моржи, нерпы и морские львы. Скорее всего, шкуры этих морских животных атабаски выменивают у эскимосов…».

Он высмотрел в теле обрыва пологую расщелину, по которой можно было спуститься вниз, и зашагал в нужном направлении.

– Виват! – чётко проговорил за его спиной звонкий женский голосок, и после короткой паузы добавил: – Виват, дрююг!

Егор, даже не прикасаясь ладонями к пистолетным рукояткам, торчавшим из-за широкого кожаного пояса, медленно и плавно обернулся: почему-то он сразу решил, что от обладательницы этого звонкого и весёлого голоса неприятностей и прочих каверз ждать не стоит. По крайней мере – сразу…

На плоской макушке высокого валуна вольготно расположилась, сложив ноги по-турецки, молоденькая индианка, на голове которой красовалась чёрная широкополая шляпа, купленная Ванькой Уховым в крохотной припортовой лавочке аргентинского Буэнос-Айреса. Никакого оружия при симпатичной незнакомке не наблюдалось.

«Был такой фильм – «Последний из могикан», снятый в семидесятых годах двадцатого века на восточно-немецкой киностудии «DEFA», там ещё в главной роли снялся знаменитый актёр Гойко Митич», – тут же вспомнил неугомонный внутренний голос. – «Так вот, там жену главного героя – индианку, понятное дело, – играла одна известная немецкая актриса, очень похожая на данную барышню. Разве что у этой кожа избыточно смуглая, с лёгким медно-красноватым оттенком. А так – абсолютно одно и тоже лицо, те же две толстые, угольно-чёрные косы до пояса, небрежно переброшенные на высокую девичью грудь. И одета наша атабаски точно так же, как и та могиканка из немецкого фильма: широкая куртка из хорошо выделанных лосиных шкур, украшенная длинной тёмной бахромой и разноцветным бисером, светло-серые замшевые штаны, ноги обуты в тёмно-бежевые мокасины. Что ж, всяких навязчивых совпадений – в нашем странном мире – более чем достаточно…. Разве что вместо широкой красной ленты, стягивающей волосы на голове, здесь присутствует стильная ковбойская шляпа…».

Девушка приветливо, без малейших следов неуверенности и страха, улыбнулась и спросила, указывая на собеседника тоненьким пальчиком:

– Командор?

– Командор! – важно ответил Егор и спросил в свою очередь: – Айна?

– Айна! – просияла девушка, демонстративно трогая указательным пальцем аккуратный (совсем и не орлиный) носик.

«Айна? Айна? Айна? – принялся повторять, подражая говорящим попугаям, забывчивый внутренний голос. – «Где же мы с тобой, братец, уже слышали это редкое имя? Ага, во-первых, так звали дочь чукотского шамана, которая в тридцатых-пятидесятых годах двадцатого века стала едва ли ни самой эффективной сотрудницей НКВД и прочих советских структур, пришедших НКВД на смену. Про неё даже написано несколько толстых романов…. Ладно, ещё где? Вот же, так звали в 2009 году одну из руководительниц международной службы «SV», на которую ты, братец, проработал по Контракту целых пять лет, с 1687 по 1692 год. Причём, Айне из 2009 года было около девяноста пяти лет, она тоже чукчанка по происхождению, потомственная и заслуженная шаманка. Помнишь, нам Координатор показывал её портрет, висящей на стене Учебного центра? Волевая такая старушенция, заслуживающая уважение…. Может, эти две Айны – одна и та же женщина? Почему бы и нет, по возрасту вроде всё совпадает…. А Айна – из племени атабасков – здесь причём? Будем надеяться, что не причём. Так, обычные совпадения, не более того…».