Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

сравнению с многодетными!..» И цифрами спускает нас на грешную землю. «Но дух захватывает еще больше, когда знакомишься со структурой свободного времени малодетных граждан. Согласно подсчетам социологов, на общественную работу у них сегодня уходит от 10 до 25 минут в… неделю, на любительские занятия и непрофессиональное творчество — от 10 до 45 минут, на занятия спортом, физкультурой, поездки за город — от 1 часа до 2 часов 5 минут. Большую часть свободного времени, И — 14 часов в неделю, они занимаются, говоря по-научному, индивидуальным домашним потреблением культуры, то есть попросту сидят дома и смотрят телевизор…»

К. Баздырев делает вывод, что причина малодетности не в материальном, достатке, а в духовной бедности родителей. «Да, сегодня потребность в детях испытывают лишь «богатые» люди. Богатые духовно. И если у супругов не развиты духовные потребности — не будет в этой семье ни второго, ни третьего ребенка. Даже при наличии отдельной квартиры, материального достатка и свободного времени. Духовный дефицит — вот главная причина отсутствия потребности в детях».

А еще почта принесла бандероль из Киева. В бандероли реферат Я. А. Берегового. Реферат обильно оснащен ссылками на зарубежные исследования, из чего я мог заключить, что проблема семьи занимает все цивилизованное человечество. Автор реферата упрекает писателей (я считаю, вполне обоснованно), что они мало, очень мало вникают в школьное и семейное воспитание.

Вот такое сложилось положение, и я думаю, что наш спор с Василием Константиновичем Старовойтовым без всякого умысла с обеих сторон оказался на острие клина: семейное или общественное воспитание? Что предпочесть? Идти и дальше, коль повело нас, по пути бессемейности или предпринимать что-то такое, что помогало бы укреплению семьи?

* * *

Мы ездили по колхозу часа два. Признаюсь, за тридцать лет журналистской работы я видел такое хозяйство впервые. Не богатству дивился я — богатых видел немало, — а настрою, духу, если угодно, образу жизни. Дивился отношению людей ко всему, что их окружало, что создали и создают они своим трудом. А отношение, как известно, есть результат духовности, сознательности. Так сколь же высока здесь сознательность! И почему же тогда председатель вознамерился ограничить семейное воспитание минимумом? Никак не увязывалось одно с другим.

Во-первых, земля. Нивы огромные, ни камня, ни кустика, ни мочажины, ни тропины, ни столба, только — хлеб, хлеб, ровный, высокий, колосистый, ходит волнами под ветром, радует душу. Председатель говорит, что они затратили полмиллиона рублей на то, чтобы убрать с полей столбы электролиний, перенести их к дорогам. Каждую мочажину (агрономы называют их «блюдцами») выгрызли бульдозерами, завалили песком (в иные вбухали до полутысячи самосвалов), насыпали плодородный слой — в буквальном смысле сотворили поле.

Во-вторых, дороги. В колхозе более трех тысяч велосипедов, все, от мала до стара, ездят на велосипедах, потому что всюду асфальт. Деревни, поля, фермы, службы — все связано асфальтовыми дорогами, и каждая обсажена березовыми, липовыми, каштановыми аллеями.

В-третьих, фермы. Ни у одной я не видел кучи соломы или охапки травы, брошенной телеги или куска ржавого железа — ровным счетом ничего, как будто тут не производство, на котором работают, а выставочная площадка. Идеальный порядок, чистота, бережливость — это черта, привычка, закон трудовой деятельности. И так везде, на каждом участке.

В-четвертых, селения. Идешь тротуаром, ступи шаг в сторону — раздавишь куст клубники или цветок, протяни руку — заденешь ветку яблони или смородины, но ничего не затоптано, не поломано, на газонах ни следочка, ни конфетной обертки, ни окурка. Черт возьми, здесь что же, не балуются дети, не курят мужчины, не едят конфет девушки, не щелкают семечки парни? Да нет, живут здесь нормальные люди, но… мы ведь тоже в московском метро не курим, не сорим, не колупаем облицовку и обивку. Культ порядка!

Здесь прекрасный Дворец культуры с зимним садом, музыкальная школа и изостудия, отличный ресторан с джазом, великолепные интерьеры общественных зданий, здесь свой санаторий, Дом быта, богатейшие кабинеты в школе, музей и библиотека, кружки художественной самодеятельности, детский сад, бани, прачечные — я не могу назвать такого, чего тут нет. И заработки — 200—300 рублей в месяц при бесплатном питании. И дома-коттеджи в три-четыре комнаты на семью. И отпуска, и экскурсии по стране, и турпоездки за границу. Ну чего еще надо? Живи и радуйся. Развивайся, человек, всесторонне. Остается освободить его от «возни» с ребенком, забрать на неделю в «дошкольный рай», где все прекрасно и в изобилии, где самые культурные и ученые воспитатели (где их только взять?), чем же тогда заняться родителю дома? «Поглощать культуру», сидя на диване, по 11—14 часов в неделю, как пишут социологи? Останется ли человек человеком в самом высоком значении слова, если он перестанет воспроизводить свой духовный мир в своем ребенке? Если он не передает ему память своего рода в каждодневном общении? Не затормозится ли развитие чувств ребенка в условиях научно-рационального содержания, ведь для развития чувств нужна не дистиллированная обстановка, не убережение от переживания, а реальная жизнь с ее радостями и печалями? А сами родители, что станет с ними, если «освободить» их от самого богатого и ничем не заменимого духовного «наполнителя» — ребенка? Превратятся в расчетливых эгоистов? Так их уже хватает, они становятся бедствием! Бросают детей, бросают престарелых родителей, гонятся за комфортом, продают душу черту за красивые тряпки, спиваются, наполняют собою психбольницы, к тридцати годам превращаются в развалины, физически и морально…

Так размышлял я в Мышковичах, вышагивая из угла в угол в номере «люкс» сельской гостиницы. Мой напарник Василь Яковенко тоже был растревожен. Он пытался представить своих девочек, которых он не видел бы неделями. А у меня все стояли и стояли перед глазами те дети. Сироты войны. И  д р у г и е. Сироты нашего времени. Мне приходилось бывать в сегодняшних детских домах, но я избегаю встреч, потому что не знаю, что сказать ребенку, осиротевшему при живых родителях, во мне закипает дикая злость, а будучи в состоянии злости, нельзя разговаривать с детьми.

— Пойдем на улицу, — сказал я Василю, — встретим кого-нибудь, спросим…

На крохотном огородике под окнами архисовременного коттеджа полола грядку молодая женщина. Девочка трех-четырех лет играла у крыльца.

— Простите, можно задать вам вопрос? — спросили мы. — Вот у вас собираются открыть новый детский сад с недельным содержанием. Вы отдадите своего ребенка?

— На неделю — ни за что!

Во мне что-то отпустило, словно разжали тиски. Я поглядел на Василя — у него в глазах засветилась радость. Часом позже, за ужином, мы задали тот же вопрос официантке, молодой матери, и услышали тот же ответ: «Не отдам».

Не знаю, как поступит Василий Константинович: возьмет в расчет силу материнской ладони, врачующей дитя, или