Силуэт женщины - Оноре де Бальзак

очень кокетлива; рюши корсажа позволяют лишь догадываться о красоте ее форм. Какие плечи! Какая лилейная белизна!

– Кто она? – спросил первый собеседник.

– Не знаю.

– Ах вы, аристократ! Вы хотите, Монкорне, приберечь всех красавиц для себя одного?

– Тебе не терпится подшутить надо мной? – ответил, улыбаясь, Монкорне. – Или ты, счастливый соперник Суланжа, считаешь себя вправе оскорблять бедного полковника вроде меня лишь потому, что каждое твое движение вызывает тревогу госпожи де Водремон? Или потому, что я всего лишь месяц тому назад вступил в эту землю обетованную? Ну и наглецы вы, господа чиновники! Сидите, словно приклеенные к своим стульям, тогда как вокруг нас рвутся снаряды! Хорошо, господин сенатский докладчик, позвольте же нам поживиться остатками колосьев на тех нивах, пользоваться которыми вам удается только в наше отсутствие. Черт возьми, каждому хочется жить! Друг мой, если бы ты узнал немцев поближе, то, уверен, ты не мешал бы мне пленить эту парижанку, которая тебе так нравится.

– Полковник, поскольку вы удостоили вниманием эту даму, которую я вижу здесь впервые, то будьте добры, скажите, танцевала ли она?

– Э! Дорогой мой Марсиаль, да откуда ты явился? Если тебя когда-нибудь назначат в посольство, то предсказываю: успеха ты иметь не будешь. Разве ты не видишь тройного ряда самых предприимчивых кокеток Парижа между нею и толпой танцоров, расхаживающих под люстрой? Разве ты мог бы без лорнета разглядеть ее около колонны – она словно потонула в темноте, хотя над головой ее горят и свечи? Между нею и нами сверкает столько бриллиантов и взглядов, реет столько перьев, колышется столько кружев, цветов и шиньонов, что было бы воистину чудом, если бы кто-нибудь из танцоров заметил ее среди этих звезд. Как это ты, Марсиаль, не распознал в ней жену какого-нибудь супрефекта из Липпа или Диля, которая приехала, чтобы попытаться сделать мужа префектом?

– Он им будет! – с живостью ответил чиновник.

– Сомневаюсь, – смеясь, возразил полковник-кирасир. – Она, кажется, так же не искушена в интригах, как ты в дипломатии. Готов биться об заклад, Марсиаль, что ты не представляешь себе, каким образом она здесь очутилась.

Чиновник посмотрел на полковника, и взгляд его выражал пренебрежение и любопытство.

– Так вот, – продолжал Монкорне, – она, разумеется, приехала сюда ровно в девять часов, – может быть, первая, и, вероятно, поставила в затруднительное положение графиню де Гондревиль, которая двух слов связать не умеет. Обескураженная приемом хозяйки, оттесняемая со стула на стул каждой вновь прибывающей, она оказалась наконец в темном уголке, став жертвой зависти всех этих дам, которым только и надо было похоронить во мраке опасную незнакомку. У нее не нашлось друга, который помог бы ей удержать за собой место в переднем ряду; каждая из этих коварных женщин запретила своим поклонникам приглашать на танец нашу бедную красавицу под страхом самых жестоких кар. Вот, дорогой мой, как эти прелестницы, такие нежные, такие кроткие с виду, образовали заговор против незнакомки, и притом каждая из них обронила всего лишь одну фразу: «Знакомы ли вы, моя милая, с маленькой женщиной в голубом?» Поэтому, Марсиаль, если ты хочешь за четверть часа получить столько льстивых взглядов и коварных вопросов, сколько не получишь, быть может, за всю свою дальнейшую жизнь, – попытайся пробиться сквозь тройной вал, защищающий королеву Диля, Липпа или Шаранты. Ты убедишься, что самая пустоголовая дама тотчас же придумает какую-нибудь уловку и удержит человека, даже твердо решившегося извлечь нашу бедную незнакомку из ее уголка. Не находишь ли ты, что она печальна, как элегия?

– А вы находите, Монкорне? Значит, она замужем.

– А почему бы ей не быть вдовой?

– Она была бы предприимчивей, – смеясь, возразил Марсиаль.

– Но может быть, она «соломенная вдова», может быть, муж у нее картежник, – заметил красавец-кирасир.

– В самом деле, с тех пор как заключили мир, появилось множество таких вдов, – ответил Марсиаль, – но, дорогой мой, мы с вами глупцы. Это лицо дышит такой милой наивностью, от этого чела веет такой юностью, свежестью, что она не может быть замужней. Какой нежный тон кожи! Какой точеный носик! Губы, подбородок – все свежо, как бутон белой розы, хотя весь облик как бы затянут дымкой печали. Кто мог довести до слез это молодое существо?

– Женщины плачут из-за всяких пустяков, – сказал полковник.

– Не знаю, – снова заговорил Марсиаль. – Но она плачет не потому, что не танцует, – ее горе давнее. По ее внешности видно, что она обдуманно готовилась к сегодняшнему балу. Она влюблена, держу пари.

– Ты думаешь? Может быть, она дочь какого-нибудь немецкого князька: никто с ней не заговаривает, – заметил Монкорне.

– Как несчастна бедная девушка! – подхватил Марсиаль. – Здесь нет никого изящней, грациозней нашей маленькой незнакомки! И что же? Ни одна из окружающих ее мегер, считающих себя чуткими созданиями, и словом не перемолвится с ней. А заговори она – мы увидели бы, хороши ли у нее зубки.

– О, да ты закипаешь, как молоко, стоит лишь температуре чуть-чуть повыситься! – воскликнул Монкорне, слегка задетый тем, что так неожиданно встретил соперника в лице друга.

– Неужели, – сказал чиновник, не обращая внимания на замечание полковника и оглядывая в лорнет окружающих, – неужели никто здесь не знает имени этого экзотического цветка?

– Да она просто чья-нибудь компаньонка, – ответил Монкорне.

– Компаньонка! Компаньонка, украшенная сапфирами, достойными королевы, в платье из мехельнских кружев? Кому вы это рассказываете, полковник? Из вас тоже получился бы неважный дипломат, раз вы так опрометчивы в своих заключениях: то она у вас немецкая принцесса, то компаньонка.

Тут полковник Монкорне остановил за руку седого толстяка с умными глазами, коренастая фигура которого мелькала в разных уголках гостиной; он бесцеремонно присоединялся то к одной, то к другой группе гостей, и всюду его почтительно приветствовали.

– Гондревиль, дорогой мой, – обратился к нему Монкорне, – кто эта очаровательная хрупкая женщина, вон там, возле огромного канделябра?

– Канделябр? Это работа Раврио, дорогой мой, по рисунку Изабэ.

– О, я уже оценил твой вкус и твою любовь к искусству… Но кто же эта женщина?

– Понятия не имею. Вероятно, какая-нибудь приятельница моей жены.

– Или твоя любовница, старый плут?

– Честное слово, нет! Только моя супруга и способна приглашать людей, которых никто не знает.

Невзирая на это горькое замечание, с лица толстяка не сходила самодовольная улыбка, вызванная предположением кирасира. Монкорне вернулся к Марсиалю, который уже стоял в ближайшей группе и тщетно старался собрать сведения о незнакомке. Полковник взял его под руку и прошептал:

– Берегись, милый мой, госпожа де Водремон уже несколько минут внимательно смотрит на тебя, она может угадать, о чем мы говорим, – наши взгляды