А «Скорая» уже едет - Константин Шох

не останавливаясь, безуспешно пытаюсь пнуть его ногой в бок.

Алина, опередив меня, забирается в салон машины и, пыхтя от усердия, принимается рассовывать вещи по местам. Я аккуратно кладу сумку с кардиографом на крутящееся кресло.

– Ладно, тут ты уж сама разберешься.

– Тебе помочь?

– Не надо, справлюсь.

– Спасибо. Ты после смены домой?

– Наверное, – чувствую, как мои щеки, против воли, заливает краска. – Планов вроде нет никаких.

– Ну… хорошо, – Алина смущенно отводит глаза. – Просто я…

– Что?

– Ну… мне Дарья Сергеевна сказала, что нам в одну сторону ехать… может…

– С удовольствием, – улыбаюсь я, и, краснея от своей наглости, беру ее ладошку в свою и на шаг приближаюсь. – Если тебе мое общество не покажется утомительным по дороге домой, я с радостью составлю тебе компанию.

– Не покажется… – шепчет девочка. – А ты не шутишь?

Тут только я понимаю, что нахожусь слишком близко от нее, а от бурлящей толпы медиков нас скрывает санитарная «ГАЗель». Глаза Алины кажутся огромными и глубокими, как лесные озера… Наши губы медленно находят друг друга, соприкасаются так осторожно, словно боясь обжечься. Или обжечь. Чувствую, как меня окатывает теплая волна, сильная, заставляющая пошатнуться на внезапно ставших ватными ногах.

Мы отстраняемся, не отрывая глаз друг от друга.

– Не шучу, – внезапно севшим голосом произношу я.

– Я и вижу, – улыбается Алина.

– Антоо-о-н!!

Я выглядываю из-за машины.

– Где тебя черти носят?! – орет Гена, высунувшись по пояс из кабины. – Мне меняться надо!!

– Иду!

Вот же поганец! Я огорченно развожу перед девушкой руками. Извини, работа, мол. Алина кивает и проводит ладошкой мне по щеке. Беги, я все понимаю.

На бегу я шлепаю по протянутой руке Коли, прикатившего менять Гену, впрыгиваю в салон и начинаю в бешеной спешке выволакивать медицинский инвентарь, вручая его поочередно то одному, то другому водителю, переносящим вещи во вновь прибывшую машину.

– ВСЕМ ВРАЧАМ И ФЕЛЬДШЕРАМ, СВОБОДНЫМ ОТ ВЫЗОВОВ, ПРОЙТИ В УЧЕБНУЮ КОМНАТУ НА ПЯТИМИНУТКУ!

– Черт-черт-черт!

Я, схватив сумку, несусь в здание подстанции.

– Вертинский, ты куда собрался? – ловит меня за руку старший фельдшер. – На пятиминутку, быстро!

– Мне еще заправится, Анна Валерьевна.

– Меня это не волнует. Если снова не появишься, в рапорт внесу.

– Не надо, я хороший!

Расталкивая находящихся в приемном людей, я втискиваюсь во внезапно ставшее тесным помещение заправочной.

– Кто последний?

– Ты, – сонно шутит Мила, потирая опухшие и красные от недосыпания глаза. – За мной будешь.

– Буду, – звучно шлепаю сумкой по столу, уже заставленному медицинскими укладками. Где-то, звякнув, покатилась ампула.

– Чтоб ты лопнул, Псих… – ворчит кто-то из старых фельдшеров, нагибаясь за ней.

Священнодействие в заправочной сродни таинству масонского ритуала. Все фельдшера, вооруженные подписанными расходными листами, становятся в ряд, по одному передвигаясь к откидному столику перед зарешеченным окном, где Маша, старательно моргающая заспанными глазками, хватает эти расходки и выдает замену потраченным за смену медикаментам и инструментарию. Здесь царит строгий порядок, ни одного не пропустят вперед без веской причины. Единственное исключение – то и дело вклинивающиеся врачи, сдающие и принимающие коробочки с наркотиками и бригадные тонометры. К чести работающей Машеньки, заторов здесь почти не бывает, потому что она ухитряется принимать сразу двоих.

Открыв сумку, я нетерпеливо передвигаю ее по столу, дожидаясь своей очереди. Наконец, потеснив слишком уж расположившуюся Милу, переселяюсь на откидной столик.

– Доброе утро, Машенька. Так рад тебя видеть, не представляешь.

– Расчирикался! – тут же комментирует очередь. – Получайся и вали давай!

– Здравствуй, Антошка. Что там у тебя?

– Та-а-ак, у меня… – вешаю расходку на ячейку решетки, текстом резюме к себе. – Угу, поехали. Феназепама два, натрия хлорида три, гепарин один, анальгина два…

Внимая моим словам, Маша проворно открывает дверцы различных шкафов и пропихивает требуемое сквозь окошко в решетке.

– … эуфиллина четыре, физраствор и полиглюкин по пятьсот, и две системы. Теперь – шприцов «двадцаток» – четыре, «десяток» – семь, «двушки» – две…

Шелестя упаковками, шприцы ложатся на блестящие стеклом ампулы.

– … бинт 7×14 – три, салфеток стерильных – шесть, варежки девятый номер – три пары.

– Куртка замшевая – три куртки, – язвительно подсказывает из очереди Серега.

– Спирт этиловый 70° – флакон, – подхватываю я, – стакан граненый – три штуки, огурчик маринованный…

– Иди отсюда, шутник! – фыркает Машенька, кидая последними скомканные резиновые перчатки. – Следующий!

Я, отойдя в сторону, начинаю торопливо рассовывать медикаменты и шприцы по ячейкам укладки, вполголоса ругаясь, когда что-то выпадает. Закончив, с грохотом засовываю сумку в бригадную ячейку, щелкаю ключом, и вихрем несусь на второй этаж, в учебную комнату.

«Пятиминутка» уже началась. Надежда Александровна, опустив очки на самый кончик носа, оглашает суточный рапорт. Рядом с ней, за столом, замерли главный врач, начмед и заведующий подстанцией. Учебная комната довольно велика, но отапливается, мягко говоря, не очень, поэтому в ней стоит утренний холод. Две полуживые батареи кое-как сочатся жалкими струйками тепла. За стоящими партами расселись врачи и фельдшера отдежурившей смены, закутанные в куртки и пускающие в воздух облачка пара от мерзнущего дыхания. Те, кто удачно уселся подальше, тихо дремлют, положив голову кто на стену, кто на плечо соседу. Старший фельдшер Анна Валерьевна (в просторечии – Валерьянка), усевшаяся на самый задний ряд, зорко смотрит, чтобы сотрудники не отвлекались. Все, как в первом классе, во второй четверти.

Я, крадучись, пробираюсь от двери к ближайшему свободному стулу. Валерьевна обжигает меня гневным взглядом. Прижав руки к груди и молитвенно поклонившись в ее адрес, я усаживаюсь рядом с Офелией.

– … перевозок было сделано тридцать шесть, доставлено в роддом трое, были одни роды в присутствии.

– Кто принимал? – поинтересовался главный врач.

– Принимала четырнадцатая бригада, врач Милявина.

Главный хмурит брови – Офелию он терпеть не может.

Как и многие, собственно говоря.

– Подробнее, Надежда Александровна.

Старший врач зашуршала картами вызовов, разыскивая нужную.

– Родильница двадцати четырех лет, роды вторые, изгнание плода произошло до приезда бригады. Ребенок родился живым, доношенным, все гемодинамические показатели, судя по карточке, в пределах нормы. Отслойка плаценты также без затруднений, осложнений у родильницы не было выявлено… переданы реанимационной бригаде для доставки в роддом.

– Зачем была вызвана реанимационная бригада?

– Я не гинеколог, Аркадий Михайлович, – со сдержанной ненавистью отвечает Офелия. – Роды в последний раз принимала три года назад. Как протекала беременность и первый период родов – в упор не видела. А дыхательное оборудование у нас на бригаде – полное г…

– Мы знаем наши проблемы, – холодно прерывает ее главный врач. – Пока нет возможности финансирования для создания бригады детской реанимации.

– Поэтому я вызвала в помощь взрослую. Если что не так – вешайте меня.

– Офелия Михайловна, я вас удалю с планерки, если будете дерзить!

– Испугалась