Ярмо Господне - Иван Катавасов

Насте захотелось побывать поближе к нулевой широте, и они оказались на северном австралийском побережье в Дарвине, во влажной субэкваториальной духоте. В здании методистской церкви, где расположен групповой транспортал общего орденского пользования, было еще так-сяк терпимо. Но оттуда, из пригорода Дарвина, они долго ехали к Тиморскому морю в такси-лимузине с неисправным кондиционером в салоне — такое вот длинное безобразие прибыло по вызову.

В дороге Настя гордо посматривала на распаренных спутников, в железной душегубке с открытыми окнами изнывавших от влажности и жары. Филипп с Никой выглядели более-менее пристойно, но Мария явно страдала и обильно потела в нательной сбруе под красным приталенным платьем.

«…На розовых ленточках и бретельках, крис посередке. С легким паром, Мань..!»

Наконец, Настя сжалилась над подругой, прикрыв ее своим сигнумом, за что получила внушение от Филиппа.

— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, дама-неофит, — веско заявил рыцарь Филипп и самовластно дезактивировал ее артефакт. — Ритуал прежде надобно зарядить, и не озорничать с теургией без нужды, с бухты-барахты.

Теперь обе промокли насквозь; особенно Настя утратила приличный вид «сверху и снизу» в кремовом брючном костюме. А Филипп немилосердно усугубил дамские страдания назидательным ворчанием:

— Меньше пить надо, неофитки. Сказано ведь было! Сначала в Брисбен, в прохладный отель, к Пал Семенычу.

— Чего ты, братец Фил, на них окрысился? — пихнула его в бок Ника. — Что в лобок, что по лбу, искупаемся в Индийском океане, враз всем полегчает. Зря, что ли, на экватор тащились?

Булавин, ей-ей, появится нескоро. Сечешь, Фил, разницу в часовых поясах и линию перемены дат, — а?

И потом, я тут договорилась с нашими по гильдейским каналам, махнем диких собак динго стрелять. С ветерком и музычкой, на спецтехнике, с воздуха, ружьишками «снарл» подходящего калибра.

Как оно тебе, Настена?

— Стопудово!!!

— Приобдрись, дрысь-дрысь, братец Фил. На здешней ферме под душ залезем, в термостатический камуфляж переоденемся, пикничок устроим…

— Ну, коли так…

На восточном побережье Австралии в Брисбене они не столкнулись с какими-либо проблемами кондиционирования воздуха в такси, в отеле, на улице… С океана задувал вечерний бриз, как скоро дамы втроем устремились за покупками с целью существенно пополнить сезонный гардероб, определиться с наличием модных аксессуаров и приобрести множество мелочей, без которых для красивых и богатых женщин жизнь становится абсолютно немыслимой.

Филиппу же хватило магазинчика готового платья по соседству с отелем. Ему также требовалось закупить кое-что необходимое для поездки из осеннего Брисбена в Филадельфию, где наступает весна.

Когда совсем стемнело, в сообществе с Павлом Семеновичем они благорасположились за столом ресторана пятизвездочного отеля в ожидании трех своих дам, крайне озабоченных вечерними туалетами и макияжем.

— …Для вас, наверное, не секрет, Филипп Олегыч, что меня представили Веронике Афанасьевне в 1920 году в Южной Калифорнии и несколько лет я пребывал в непрестанном беспокойстве о ее разумной душе. Хочу вам сказать, с тех пор ее дамский характер значительно уравновесился.

И позднее, в бытность дамы-неофита Вероники особым чистильщиком Южно-Американской конгрегации, ее неуемный темперамент доставлял прецепторам и клеротам, хм, довольно много хлопот. Лишь рыцарю-адепту Патрику удалось привести ее к орденскому порядку в конце 30-х годов прошлого века.

Она — его давнее детище и нынешний идейный оппонент. Он — выдержанный техногностик-модернист. Она же, вы знаете, эмоционально придерживается умеренных ноогностических подходов.

Вам, Филипп Олегыч, подобно вашему прецептору, так же не чужд техноскептицизм, поэтому, вы понимаете, обучение у Патрика Суончера обеспечит необходимую сбалансированность в общеобразовательной и боевой подготовке дам-неофитов Марии и Анастасии.

Я возлагаю огромные надежды на выдающееся дидактическое дарование мистера Суончера. Лучшего прецептора для наших милых дам едва ли возможно сыскать в рыцарских конгрегациях Востока и Запада.

Опричь того, нам не след забывать о сакраментальном «Боже, храни Америку». Естественная среда в богоспасаемом Новом Свете не в пример благоприятнее, нежели в наших с вами, мой друг, восточно-европейских палестинах.

— Я применительно разделяю ваше мнение, Павел Семеныч.

Позвольте мне также надеяться, рыцарь-зелот Павел, ваши, скажем так, персональные идеологические разногласия с рыцарем-адептом Патриком не помешают вам завтра присоединиться к нам троим. И в Филадельфии вы пожмете один одному руку в знак примирения.

— Ужель уместно?

— Несомненно, Пал Семеныч, несомненно…

О некоторых обстоятельствах несостоявшейся между вами дуэли мне тоже хорошо известно. Я восхищен вашей доблестью, рыцарь Павел, и убежден, что некогда вы оба не погрешили против чести.

«Ох мне арматоры, мужчины и женщины…»

Приняв ванну на сон грядущий, Филипп взял из бара и прикурил крепкую манильскую сигарилью. Хотя курил он редко, и заядлым курильщиком никогда не был; никотиновым зельем баловался от случая к случаю. Предпочитал сигары, но от с сигарет с легитимным виргинским табаком тоже не отказывался, если угощали.

Настю табачный дым не раздражал, она к нему равнодушна, как и к спиртному. Гораздо больше ее сейчас беспокоит задумчивое настроение мужа, погруженного в какие-то безрадостные мысли.

— Фил, скажи, что я не так сегодня сделала? Отругай, можешь наказать, если нужно. Ты — мой любимый и единственный. Ты один у меня знаешь, что хорошо и что плохо для твоей маленькой Насти.

— Вот что, Настена… Твой дар ясновидения, полученный от меня и Пал Семеныча, ты развивай себе и дальше. Однакось перед Манькой с ним не выставляйся и не выпендривайся… Во избежание ненужной ревности, женской зависти, душевных травм…

— Ой, Фил, можешь не продолжать, если тебе неудобно об этом говорить. Мне кажется, тут я побольше тебя понимаю…

— Вот и ладненько.

В Филадельфии наши рыцари и дамы оказались точно в определенный срок, день и час, учитывая разницу в часовых поясах и линию перемены дат. У группового транспортала их жизнерадостно приветствовал Патрик Джеремия Суончер, энергичный сорокалетний джентльмен, с виду несомненный янки ирландских корней и кельтской родословной.

Тем не менее за столом в китайском ресторане он почел за благо изъясняться на чистейшем русском языке в акцентированной орфоэпике коренного петербуржца.