Профессия: репортерка. «Десять дней в сумасшедшем доме» и другие статьи основоположницы расследовательской журналистики - Нелли Блай

– Да ну? Ничего мне не грозит. Я зову девушек покататься, а если они поднимают шум, полиция их загребает. Меня они не тронут. Я с ними запросто.

– Как это вы стали с ними запросто? – спросила я.

– Без разницы. Только девчонки попадут в заваруху, – сказал он. – Я никогда не зову завсегдатаек покататься, я всегда зову приезжих. Только я тебя увидел – сейчас понял, что ты приезжая.

– Как вы узнали?

– Ну, я-то в парке все время, я всех постоянных посетителей в лицо знаю. А только приезжая девушка войдет, я ее могу подцепить. Я не дурак. Я не стану тех цеплять, кто знает город. Что бы там ни было, а ты не можешь сказать, что я с тобой дурно обошелся.

– Смотря что считать дурным, – сказала я. – Любой мужчина, который пытается заманить девушку в ловушку, просто потому что она выглядит невинной, заслуживает жестокого обращения.

– Не желаю об этом толковать. Можешь здесь выметаться, – сказал он угрюмо.

Я отказалась выходить из экипажа, потому что мы находились слишком далеко от любой станции, и заставила его отвезти меня ближе к Семьдесят второй улице. Мистер Кливленд выпустил меня из экипажа и, не попрощавшись, хлестнул своих заемных лошадей, едва дождавшись, чтобы нога моя коснулась земли.

Слепоглухонемая

Вопреки всему Лора Бриджмен достигла успехов, которые можно назвать чудом

Нелли Блай навещает самую удивительную женщину в мире

Как удалось достучаться до ее разума, погребенного в глухой могиле. – Когда ей было два года, она утратила все чувства, за исключением одного. – Теперь она читает, пишет и разговаривает при помощи пальцев. – Странная история ее детства. – Диккенс восхищался ее успехами. – Беглый взгляд на Школу для слепых.

The New York World, 17 февраля 1889 года

Бостон, Массачусетс, 13 февраля. Я приехала в Бостон, чтобы встретиться с женщиной, которой стращали меня все детские годы. Я познакомилась с ней, и она заставила меня с удесятеренной силой прочувствовать тот детский урок. «Раз она может достичь столь многого, – думала я, глядя на это обездоленное создание, – чего же могу добиться я?» Я ушла от нее, преисполненная новых сил и новой решимости.

Почти первой неприятностью, которая отложилась у меня в памяти, была необходимость учить алфавит и одолевать двусложные слова. Уверена, что я твердила «не могу» чаще, чем повторяла буквы. И всякий раз в ответ на мое «не могу» мне рассказывали такую историю:

«Была одна девочка, которая не могла ни видеть, ни слышать, ни говорить. Несколько лет ее жизнь была беспросветной, а потом ее разыскал один мудрый человек: он очень хотел найти способ научить ее все понимать, чтобы она узнала все о мире, книгах и людях. Эта послушная девочка никогда не говорила „не могу“, а была очень терпеливой и прилежной, и не только научилась читать и разговаривать при помощи жестов, но и шить, и вязать, и делать множество полезных вещей. Эта девочка не могла видеть буквы, не могла услышать или произнести ни звука, но она никогда не говорила „не могу“».

Не уверена, что эта история возымела желаемое действие, потому что, слушая ее, я всякий раз утверждалась в мысли, что мне тем паче следует наслаждаться теми преимуществами зрения, речи и слуха, которых она была лишена, предоставив ей учебу и труд, составлявшие ее единственные удовольствия.

Долгое время после этого я ничего не слышала о предмете своей неприязни, но запомнила эту девочку – как я запомнила старушку, жившую «в дырявом башмаке»[35], или медведиц, растерзавших детей за то, что они дразнили старика «плешивым»[36]. Никогда не забуду своего изумления, когда, просматривая том Диккенса, я впервые поняла, что мой жупел – не чудище, порожденное излишне богатым воображением, чтобы стыдить маленьких девочек и заставлять их делать то, к чему у них душа не лежит. Оттуда я узнала, что она – живой человек и действительно достигла всех тех замечательных успехов, которые ей приписывались. Моя неприязнь к слепоглухонемой девочке сменилась восхищением, я преисполнилась благоговения. Ее история зачаровала меня сильнее, чем сказки «Тысячи и одной ночи». С тех пор и до сегодняшнего дня я с жадностью читала всякое упоминание о ней, а сегодня я видела ее своими глазами.

Полагаю, Чарльз Диккенс немало поспособствовал славе обездоленного создания, пространно описав эту девочку, ее замечательные достоинства и достижения в своих «Американских заметках» (исключительно правдивых, хотя их так часто бранят). Говорят, сорок лет назад ее имя было притчей во языцех, а публика с жадным интересом следила за ее обучением. История ее жизни никогда не наскучит, сколько бы раз ее ни повторяли.

История Лоры Бриджмен

Дэниел Бриджмен и его жена Хармони держали ферму в Хановере, штат Нью-Гэмпшир. Там они вели обычную сельскую жизнь – тихую, скромную и богобоязненную. 21 декабря 1829 года у них родилась крошечная слабенькая девочка, страдавшая от жестоких судорог, которой суждено было обессмертить их имя. При крещении она получила имя Лора Дьюи Бриджмен. Восемнадцати месяцев от роду ее здоровье поправилось, а к тому времени, как ей исполнилось два года, она – будто в награду за свои страдания – была уже гораздо умнее и активнее, чем бывают обыкновенно дети в этом возрасте. Она могла уже пролепетать несколько слов и знала несколько букв. Спустя месяц после того, как девочке сравнялось два года (к этому времени она уже полгода была здорова), семья заболела скарлатиной: заразились все дети – Лора и две ее старшие сестры.

Сестры умерли, однако Лора цеплялась за жизнь, как будто восемнадцать месяцев болезни укрепили ее и придали ей выносливость. Никто не верил, что она выживет, семь недель она была не способна проглотить твердую пищу – и все же она выжила. Ее глаза и уши воспалились и сочились гноем, она ослепла и оглохла, но была жива. Восприятие вкуса и обоняние у нее тоже пропали, но живой мозг, хотя и заключенный в почти мертвой оболочке, отказывался умирать. Пять месяцев ее держали в затемненной комнате. Только через год она смогла снова ходить самостоятельно. Прошло два года, прежде чем она достаточно окрепла, чтобы просидеть целый день.

Осталось лишь одно чувство

В возрасте пяти лет Лора фактически родилась заново. Четыре с половиной года невыразимых страданий совершенно изгладили из ее памяти шесть месяцев здоровья и все, чему она выучилась в это краткое время. Рассудок ее не пострадал, однако не было способа с ней общаться. Она была