Истории мёртвой зимы - Дмитрий Алексеевич Игнатов

сильнее, чем природа. Поздний ребёнок, здоровенький мальчик в 4 с половиной килограмма, наполнил докторскую семью запоздалым счастьем. Искренне радующийся за друга Вексель, тогда всё-таки деликатно отказался быть крёстным, хоть в этом и присутствовал умиляющий его мафиозный романтизм. В тот год он как раз схоронил жену и окончательно разругался с дочкой, поэтому идиллические картины чужого семейного счастья коробили старого вора. Вся эта история происходила у Векселя на глазах, поэтому сейчас он был удивлён необычной пустоте богатой докторской квартиры.

— У тебя что-то случилось? — всё так же осторожно переспросил Вексель.

— Случилось…

Роман Сергеевич хотел было убрать графин с водкой назад в холодильник, но потом помедлил и всё-таки оставил его на столе. Как он мог ответить другу на такой простой вопрос? Что сказать? Да как есть, так и сказать. Со всей присущей ему прямотой и цинизмом. Только им он и спасался. За несколько дней его жизнь оказалась перевёрнута несколько раз. Вывернута наизнанку. Сначала он своими глазами наблюдал, как вопреки всем законам природы и здравого смысла, в больничном морге начали сами собой подниматься мертвецы. Как они бросались на персонал и больных, быстро и неумолимо пополняя свои ряды. Как стянутые по вызову, но ничего не понимающие силовики тщетно пытались остановить толпу разъярённых зомби. Как в суматохе доктор чудом смог вырваться из окружения и стремглав понёсся домой с единственной мыслью — быстрее оказаться с женой и ребёнком, спрятать их, защитить, запереться от этой расползающейся заразы, от всего мира. Впопыхах, он не обратил внимание ни на необычно пошатывающихся стариков у подъезда, ни на бомжеватого дворника в шапке, устало присевшего на лестнице, ведущей в подвал, и закатившего глаза. Роману Сергеевичу казалось, что он успел. Но доктор ошибался.

Это стало ясно, когда он оказался перед распахнутой настежь дверью своей квартиры. В эту секунду он не подумал ни об ограблении, ни о сохранности ценного антиквариата и обильных денежных накоплений. Доктор просто сделал несколько шагов по натуральной ковровой дорожке с длинным пушистым ворсом и замер перед открытой детской. Посередине светлой комнаты, на фоне пастельных обоев в мелких голубеньких корабликах, сидела Тамара. Бежевое домашнее платье с золотистыми китайскими иероглифами по подолу было в крови. На её руках, буквально уткнувшись лицом в колени матери, лежал маленький трёхгодовалый Кирюша. Волосы на голове мальчишки, намокшие и слипшиеся от крови, торчали сейчас как иголки ёжика.

— Господи, Тома… Что происходит? — проговорил доктор и уже сделал движение в сторону жены, но в этот момент она подняла на него глаза. Пустой ничего не выражающий взгляд остановил Романа Сергеевича. Только сейчас он заметил, что тельце ребёнка было изогнуто в совершенно неестественной позе. Похоже, что мальчику свернули шею. Тамара невозмутимо перевернула мёртвого сына, и доктор с ужасом увидел, что у того практически отсутствует передняя часть живота. На светлый ковролин вывалились окровавленные внутренности. Тамара перестала смотреть на мужа, очевидно, на время потеряв к нему интерес. Вместо этого она крепко вцепилась в окровавленную руку ребёнка, болтающуюся практически на одном сухожилии, с силой оторвала её от туловища и принялась с упоением обгладывать, зубами отрывая мясо от кости.

Роман Сергеевич плохо умел пользоваться оружием. Почти никогда не стрелял, хотя пистолет, кстати, подаренный как-то Векселем, хранился в металлической коробке в ящике письменного стола. Только пару раз на даче доктор попытался пострелять по алюминиевым банкам из-под пива с сомнительной результативностью. Сейчас он дрожащими руками отпер замок, достал пистолет и, вернувшись в детскую, трижды выстрелил в голову своей любимой Томы. Больше в обойме патронов не было. На удивление, женщину это не остановило. Она медленно поднялась на ноги, уставилась на мужа оставшимся вывороченным пулей глазом и двинулась к нему. Остальные события доктор помнил как в тумане. Метнувшись на кухню, он вытащил из ящика под мойкой массивный топор для рубки мяса. Потом прямо-таки всей своей массой втолкнул Тамару назад в детскую и начал рубить. Практически не глядя. Сначала по голове, пока не превратил её в одно сплошное месиво. Затем по туловищу, отрубая руки и ноги. Всё закончилось довольно быстро, но доктор продолжал наносить удары. Ему всё казалось, что Тамара продолжала двигаться. Наконец он остановился, выронил топор из ослабевшей руки и, пошатываясь, пошёл в ванную.

Роман Сергеевич долго сидел над раковиной, уже не отмывая кровь, а просто бессмысленно глядя на воду. Стараясь даже не смотреть в сторону детской, возвратился на кухню, с твёрдым намерением напиться, но в итоге выпил только одну рюмку, а потом снова долго сидел, уставившись на графин.

Самообладание вернулось к нему только поздно под вечер. Морщась от навязчивого запаха крови, доктор снова вошёл в детскую. Тела уместились в четыре объёмных пакета из плотного чёрного целлофана. Три для Тамары, один для Кирюши. По улице, затянутой странным желтоватым маревом, Роману Сергеевичу потребовалось сделать две ходки к ближайшим мусорным контейнерам. Туда же он хотел выбросить и свёрнутый рулоном ковёр, но в последний момент передумал, зачем-то прислонив его у подъезда, рядом со входом в подвал, где жильцы часто оставляли крупногабаритный мусор.

Доктор поднялся в квартиру, аккуратно запер за собой все замки и впервые осознал, что остался теперь совершенно один.

— Не она это уже… Не она. Понимаешь? — подытожил Роман Сергеевич, то ли всё ещё рассказывая о своей Томе, то ли уже говоря о Марине.

Вексель, всё время слушавший друга молча, согласно кивнул и вдруг спросил:

— А топор-то ты не выкинул?

Доктор покачал головой, а потом как-то неопределённо махнул рукой в сторону кухонной мойки.

Вексель встал. Топор и правда лежал внутри, прямо под краном. Вор крепко обхватил мокрую деревянную ручку и прислушался. В комнате, откуда до этого слышалась возня и хрипение Марины, теперь было совершенно тихо. Оставив друга на кухне, Вексель медленно прошёл по коридору и вдруг расслышал приглушённый, но членораздельный стон:

— Папа…

Глава 28. Триангуляция

в которой все приборы работают как часы, Леонид становится сильнее, а вот Петров окончательно ломается

— Ты ещё мамочку позови… — раздражённо зашептал Лёня на ухо непроизвольно ойкнувшей Вале. Из под сидений, куда буквально сползли ребята, через тонкую полоску лобового стекла были видны только затентованные кузовы проходящей колонны машин. Тем не менее, Леонид каким-то шестым чувством ощущал, что к их внедорожнику прикован сейчас ни один десяток мёртвых глаз. Желая скорее успокоиться сам, чем успокоить девушку, он вдруг крепко взял её за руку. Всем телом вжавшаяся в бардачок, Валя серьёзно кивнула.

Наконец последний грузовик скрылся