Курортная зона - Надежда Первухина

— Bonsoir, — услышала Лариса шепот прямо у своего правого плеча. И непроизвольно вздрогнула: этот тип опять подкрался невидимым и бесшумным!

— Какой, к черту, “добрый вечер”! — буркнула она шепотом, стараясь унять дрожь омерзения, которая непроизвольно возникала в ней всякий раз, как морфер Ежинский оказывался слишком близко. — Скорее это похоже на очень недобрую ночь!

И только теперь обернулась. Всё. Дрожь прошла. Она готова ко всему…

…Только не к такому облику Ежинского!

Он был деревом. Точнее, конечно, не деревом, а скорее кустарником по типу “барбарис купированный”. То есть ростом он не превышал Ларисы, веток было немного, листьев, в соответствии со временем года, не было вообще. А опознать в этом кусте Ежинского было проще простого: амбре. Неповторимое амбре, которое чуть не сшибло с ног Ларису в номере восемнадцать.

Лариса придирчиво оглядела “барбарис”. При этом ей в голову полезли всякие аналогии с классикой, начиная от хрестоматийных онтов Толкиена до хрестоматийной же песни Гребенщикова: “Ты дерево. Твое место в саду ”.

“Твое место в дровах”, — со злостью подумала Лариса про Ежинского, но сказала другое:

— Так и будем стоять под дождем или делом займемся?

— Займемся! — потер веточками “барбарис”. — Ну-ка, отойди!

И он с грацией вязанки хвороста протиснулся в зазоры оградки. Пошуршал-пощелкал, и через полминуты часть ограды отошла в сторону, открывая ход и Ларисе.

— В темпе давай! — деревянно заорал Ежинский. — В темпе!

И тут Лариса увидела, как гранитный монолит стелы словно теряет свою прочность, незыблемость и монолитность. Растушевывается в темноте, как расплывается рисунок гуашью, если плеснуть на него водой…

Только сейчас Ларисе было не до сравнений. Морфер уцепился за нее колючими ветками и поволок в темноту:

— Скорей! Я тебе не Господь Бог — атомные структуры без учета времени перестраивать! Сейчас эта дрянь опять срастется!

Лариса буквально скатилась за кустом-Ежинским в какую-то канаву. Повернулась назад, провела рукой — пальцы коснулись незыблемого гранита. Без единого зазора и трещинки.

— И что дальше? — поинтересовалась профессиональная отравительница, стараясь приспособить глаза к окружающей ее темноте и жалея, что нет под рукой прибора ночного видения, — Ты бы фонарик взял с собой, что ли, кустарник!

— Обойдемся собственными ресурсами, — подал голос Ежинский и засветил во тьме глазами. Да так ярко, что Лариса увидела: маскировочное обличье кустарника ее подельник сменил на человекоформу, добавив при этом, правда, дополнительную пару рук. Да вот еще глаза светились, как лампочки мощностью ватт по семьдесят пять каждая. В таком свете неплохо просматривались ближайшие “окрестности”: подземный ход был прорыт в довольно сухом суглинке — стены и потолок представляли собой сплошное переплетение корней разной толщины, цвета и формы. Видимо, корни и поддерживали подземный ход в таком почти идеальном состоянии: не давали земле осыпаться или расползаться от дождей и тающего снега.

— Нечего тут пялиться, не музей! Шагай за мной — нервно велел Ежинский.

— Уже… А почему ты голый? Закаляешься?

— Юмористка, oui?

— Non. Просто интересуюсь.

— Одежда очень статична. Наращивать ее — только потеря времени и лишняя головная боль.

— А, понятно. Проще лишнюю пару рук нарастить.

— Конечно. Тем более что они пригодятся.

— Для чего?

Морфер как-то злобно хихикнул:

— Грибы собирать!

Лариса удивилась, но и впрямь через некоторое время ей показалось, что в подземном ходе пахнет грибами. Причем не так, как, допустим, пахнет грибами в осеннем лису, где этот запах смешивается с запахами усталой земли, прелой листвы, гнилых пней и пива, переработанного мочевыми пузырями вездесущих грибников… И не так, как пахнет сковородка жареных лисичек с картошкой. И уж тем более не так, как смердит химическим ароматизатором “грибной” бульонный кубик — домохозяйкина радость и отрава. Нет. Сейчас запах грибов был беспримесным, чистым и таким мощным, что пробуждал в Ларисе генетическую память потенциальных грибников всех времен. Хотя сама она ни разу даже валуя паршивого из лесу не принесла (когда судьба заносила ее в лес). Просто потому, что профессиональным убийцам некогда проводить свой досуг с корзинкой в руках, шастая по ельничкам-березничкам и хищно высматривая всякие грузди-подосиновики. Но сейчас…

Святители, как же они пахнут!

— Слушай, князь, а какие тут растут грибы? — чуть дрогнувшим голосом спросила Лариса, а в голове у нее вертелась ненормальная, совершенно не ко времени и месту мысль: грибов насобираю, для этого можно у куртки капюшон отстегнуть, вернемся — грибы Червонцевой отдам, у нее в номере плита есть и микроволновка. Пиццу сделаем… С грибами… Пожрем как люди… Одним словом, ненормальные мысли. — Что молчишь, Ежинский? Какие грибы растут, спрашиваю?!

— Какие-какие, — рассерженно и ворчливо сказа! кто-то вместо Ежинского. — Белые!

А Ежинский только вздохнул:

— Влипли.

И в свете, исходящем от княжеских очей, Лариса узрела невероятное.

Прямо перед ними из стен, из переплетений корней вылезали грибы. И действительно, были они белые от шляпки до мицелия. Но при этом на обычные белые грибы, которые в лапшу идут или, допустим, на просушку, эти товарищи никак не походили.

— Мы вам не товарищи! — хмуро отреагировав на Ларисину мысль все тот же ворчливый голосок. — А ну стоять-бояться!

— Напрягись, — прошептал Ежинский Ларисе. — Сейчас будет зрелище под названием “Грибной геноцид”.

И он развел в стороны обе пары рук, напоминая плохую копию известной индуистской фигурки.

— Если хоть одна тварь белогрибовская меня шляпкой заденет, — проверещал Ежинский, — я вас… Я вас на салат нашинкую! Пропустите! Дайте дорогу интервенты!

Ларисе хотелось смеяться, хотя выглядел Ежинский вовсе не смешно: руки-клешни, глаза-фары, и орет как припадочный. Тем более что толку от его крику никакого не получилось: на тропке белых шляпок оказалось еще больше, и они явно сплачивали ряды.

— Заткнись, Ежинский, — приказала Лариса и достала белый носовой платок. — Я прошу переговоров, господа.

— Некогда нам с этой флорой переговариваться…

— Я те что сказала? Заткнись.

Лариса протиснулась перед Ежинским и учтиво склонила голову перед стройно и плотно стоящими рядами грибов:

— Мое почтение, господа… офицеры!

Из первого ряда выдвинулся один гриб: крупный и с чем-то вроде кокарды на шляпке:

— Сударыня! Вам, как человеку статскому, извинительно не по чину к нам обращаться, а вот сопутник ваш, уже доселе не раз зде бывавый, должен возыметь, казалось, разумение табельного рескрипта, а такожде и то, что здесь ему, чин свой княжеский позорящему, отнюдь не место!

— Ух ты… — зашипел было Ежинский, но Лариса махнула на него платочком и обратила все свое внимание на гриб с кокардою:

— Простите великодушно мое неведение, сударь, но как прикажете к вам обращаться? По чину?

— Я обер-берг-гауптман Брутхаут. Сие соответствует чину генерал-майора. Можете обращаться ко мне “ваше превосходительство”.

— Х-ха! — издевательски хохотнул Ежинский. — Скажите пожалуйста! Генерал-майор! Высшие горные чины! Да вашу табель о рангах упразднили давно! Подумаешь, белая гвардия! Сморчки недосушенные! Не пропустите — прямо по вашим шляпкам пройдем!

— Не слушайте его, ваше превосходительство, — нежно улыбнулась грибу Лариса. — Он на голову вельми слаб и к тому же с рождения от маниакально-депрессивного психоза страждет, болезный.

— Ага, болезный он, как же! — раздались отдельные крики из стройных рядов грибного воинства, — О прошлом разе сей болезный лишил нас нашего лучшего обер-пробирера Пильцберга! Также нанес ранения гиттенфервалтерам Пильцхольцу и Пильцвальду, бесстрашно вставшим на защиту главного штрека! И из-за этого же негодяя, сударыня, больше сотни наших шихтмейстеров понесли потери спор, несовместимые с жизнью!

— Я приношу вам свои соболезнования, господа. — склонила голову Лариса, а Ежинский на эти обвинения только хохотал ехидно. — Только… нам ведь действительно надобно идти. Не соблаговолите ил нас пропустить?

— Просьба дамы — закон для военного! — горло сказал его превосходительство гриб. — Но вы должны дать слово, что не нанесете урона нашим укреплениям и местам постоянной дислокации. И потребовать такого же обещания и с вашего спутника.

— О, разумеется! Я даю слово.

— А он?

Лариса ловко ущипнула Ежинского.

— Да! — взвизгнул тот.

— В таком случае мы вас пропустим, но не обессудьте, в сопровождении нашего охранного отряда. Доверяй, да проверяй.

— Согласна, — кивнула Лариса.

Белые грибы расступились, образуя тропиночку по которой аккурат могли пройти Лариса, Ежинский (его заставили идти с поднятыми руками, всеми четырьмя) и группка “грибного конвоя”.