Возвращение Эмануэла - Клаудиу Агиар

Надеюсь, что адвокат из Ресифи сделал все так, как я просил его перед своим отъездом. Прими мои дружеские объятия. Твой навсегда.

Дочитав письмо до конца, я почувствовал, что совсем обессилел, и вынужден был схватиться за край раковины, чтобы не упасть. Вложив письмо в конверт, медленно открыл кран и плеснул в лицо холодной водой. Все потеряло смысл. Казалось, что рассыпался фильм и теперь отдельные его кадры беспорядочно мелькали в моей голове. Одно не монтировалось с другим. Я не знал, что делать. Как поверить тому, что слова Блондина — правда? Это было выше моих возможностей. Слезы как будто смешались с водой, которой я плескал себе в лицо, и полились ручьем.

Через некоторое время кто-то вошел в туалет и уставился на меня. Я оставался там, где стоял, продолжая глядеть на воду. Образуя воронку, она стекала в отверстие белой раковины. Сознание фиксировало мельчайшие подробности происходящего, и в то же время полностью было сосредоточено на поисках ответа на один-единственный вопрос: Почему Блондин?! И я, видимо, со стороны напоминая сумасшедшего, повторил его несколько раз вслух. Мужчина приблизился ко мне и, заботливо поддерживая, будто зная о причине моего отчаяния, сказал:

— Не плачь, Эмануэл, в жизни бывает всякое, но жить стоит! Понимаю, что, вернувшись, ты испытываешь очень сильные чувства. И все же не надо плакать!

Подняв голову, я увидел перед собой Сайкалу. Думая, что продолжается кошмарный сон, я дотронулся рукой до его лица. Оно было настоящим. В вестибюле, выйдя из туалета, мы встретили Марину, мою сестру.

Все трое мы сели в такси и отправились домой — в Писи. Но то, что при других обстоятельствах могло бы стать счастливым концом, оказалось только началом…

— Куда едем, сеньор? — спросил таксист.

— В Писи, пожалуйста. Сайкала, садись рядом с шофером! А я сяду сзади, потому что хочу поговорить с Мариной.

— Что ты собираешься делать, Эмануэл? Теперь, когда тебе удалось разбогатеть и ты вернулся из Сан-Паулу? Как твоя сестра, я имею право знать!

— Конечно, Марина. Постой, ты сказала — «разбогатеть»? Это не так! Но сначала скажи, что случилось с бабушкой Кабиндой? Почему она не приехала с тобой, чтобы встретить меня в аэропорту? Это же недалеко! Неужели для нее это уже трудно?

— Она, бедняжка, была такой слабой после твоего отъезда, Эмануэл, что…

— Была? Это значит…

— Да, Эмануэл! Она умерла несколько месяцев назад.

— А мама? Почему она не приехала с тобой?

— Мама не смогла, потому что…

— Только не говори мне, что она тоже умерла. Я не поверю, что…

— Но это правда! Вскоре после того как ты уехал, бабушка заболела, а когда она умерла, мама впала в такое отчаяние, что недолго протянула, бедняжка.

— Боже! А что с отцом? Пожалуйста, Марина, он…

— Нет, Эмануэл, он жив. Но иногда я думаю, что было бы лучше, если бы он умер!

— Не говори так, Марина!

— Буду говорить! Ты просто не представляешь, как он переживал после смерти бабушки и мамы! Его поместили в психиатрическую больницу в Парангабе. Мы сейчас будем проезжать мимо.

— Бедный отец. Ему не везло всю жизнь! А Жоана? Почему моя сестра не приехала встречать меня?

— Не смогла, Эмануэл!

— Почему? Неужели и Жоана тоже мертва?

— Лучше бы она была мертвой!

— Мертвой? Марина, пожалуйста, не будь такой жестокой! Что, черт возьми, может быть хуже смерти?

— Легкая жизнь, Эмануэл!

— Легкая жизнь?

— Да, быть шлюхой!

— Марина, пожалуйста, успокойся! Так невозможно разговаривать. Только не надо кричать. Успокойся!

— Успокоиться? Ты приехал богатым, в пиджаке по последней моде, набитый деньгами, прилетел на самолете, весь такой шикарный и спрашиваешь меня, почему тебя не встретили в аэропорту! А потом еще говоришь: успокойся, успокойся…

— Я вовсе не хотел сказать, что меня должны были встречать, Марина! И я не виноват в том, что случилось! Я только спросил о людях, которые мне дороги… Ну, ладно, а Лауру? Могу я, по крайней мере, спросить о своих друзьях?

— Лауру? Конечно, можешь! Он тоже уехал в Сан-Паулу, через несколько месяцев после тебя. Здесь не было работы, и он уехал. Я слышала, что он написал родственникам, что решил уйти в монастырь. Наверное, стал священником.

— Что? Лауру — священник? Странная штука жизнь! Он мечтал стать поэтом… А Май-да-Луа? Что с ним, Марина?

— Даже не называй при мне имени этого подлеца, этой сволочи…

— Зачем же так, Марина? Он мой друг. Мы практически вместе выросли.

— Друзья? У тебя все друзья, верно? Если бы он был твоим другом, то был бы и нашим, и не сделал бы того, что сделал с Жоаной…

— А что он сделал с Жоаной?

— Обесчестил бедняжку, а потом не захотел жениться и вообще ничего не хотел знать о ее жизни.

— Эмануэл, думаю, что дело было не так, как рассказывает Марина. Май-да-Луа и мой друг тоже и…

— Заткнись, Сайкала! Потому что в этих женских делах ты ничего не смыслишь, понял? Жоана — моя сестра, и все ее секреты мне прекрасно известны!

— Марина, я говорю не о Жоане. А о Май-да-Луа. Послушай, я тебе отвечу коротко и ясно: не стоит пенять на зеркало…

— Пожалуйста, хватит ссориться! И не надо, Марина, так обращаться с Сайкалой!

— Спасибо, Эмануэл!

— Жоана и моя сестра тоже! Но я не собираюсь вот так, без разбора, обвинять всех подряд! Всем нам так или иначе свойственно ошибаться. А что же все-таки произошло с Май-да-Луа? Тоже уехал в Сан-Паулу?

— Если бы этот подонок уехал! Но он не уехал! Он стал бандитом! Говорят даже, что он мафиози, убийца, откуда мне знать! Я же, Эмануэл, думаю так же, как и ты! Не надо больше ни говорить о нем, ни искать его, — ни за что! Говорят, — а люди не врут, не так ли? — что Май-да-Луа опасный, омерзительный тип, притворяется другом, а на самом деле…

— Не преувеличивай, Марина!

— Вон там, посмотри, Эмануэл, психбольница Парангабы, где находится папа. Он, бедный, настолько поглупел, что никого не узнает! Даже мы, дети, для него чужие. Например, ты говоришь ему: «Папа, это я, Эмануэл Сантарем!» А он смотрит на тебя, смеется и отходит, качая головой, как будто говоря «нет», и при этом потирает руки. Потом он останавливается и берет воображаемую метлу и, как будто находясь на площади, на которой проработал всю жизнь, начинает мести. И все это, не выходя из палаты! Бедняга, он сошел с ума мгновенно, Эмануэл.

— Значит, мы не заедем к нему в больницу?

— Если ты хочешь добавить еще и этого…

— Нет. Лучше не видеть! В другой раз, когда ему станет лучше…

— Эмануэл, а теперь, когда ты уже знаешь обо всем, что с нами произошло, не пора ли рассказать о своих похождениях на Юге? Как ты разбогател и почему решил вернуться?

— Конечно, Марина, но…

— Никаких «но», Эмануэл! Хоть я всего лишь твой друг, но тут согласен с Мариной!

— Хорошо, раз уж вы так хотите услышать мою историю, как-нибудь, когда у меня будет больше времени и сил… я расскажу все — все, ничего не скрою, — подробно, от начала и до конца…

Эпилог

После того как Эмануэл Сантарем закончил свою исповедь, Лауру Боавентура ничего не отважился ему сказать. Оба долго пребывали в молчании.

В конце концов, Эмануэл срывающимся голосом заговорил снова, как будто подыскивая самые точные слова, доказывавшие его не установленную в суде невиновность. Они витали где-то очень далеко.

— В тот день, когда Блондин появился здесь, в Писи, я жутко испугался. Казалось, что все мои мучения вдруг ожили и я должен был подвергнуться им с самого начала. Но какое-то любопытство толкало меня к нему, несмотря на то, что одновременно я испытывал желание от него отделаться. Противоположные чувства буквально раздирали меня на части. Мы немного поговорили, и вскоре он предложил выйти. Поскольку мне не хотелось, чтобы моя сестра Марина, придя с работы, увидела этого странного человека, я сразу же согласился. Мы пошли к старому заброшенному дому, принадлежавшему Жулиу Боавентуре…

— Жулиу Боавентура! — повторил фрей Лауру. — Мой дед.

Эмануэл Сантарем пристально посмотрел на монаха и несколько раз произнес, обращаясь к самому себе:

— Лауру! Лауру Боавентура! Мой дорогой Лауру! Да, только теперь я тебя узнаю…

Они обнялись. Ни малейшего звука не нарушало тишины, заполнившей камеру. Два человека оставались неподвижными, крепко и сердечно обнимая друг друга, пока к действительности их не вернули шаги приближавшегося охранника:

— Ваше преподобие, по-видимому, вы не слышали, как прозвенел звонок? — учтиво спросил охранник.

— Извините меня! Да, я действительно не слышал, сеньор!

— Время свидания закончилось. Пожалуйста, выходите. Я должен запереть помещение.

Двое мужчин на прощание пожали друг другу руки. Слов больше не было. Что им открылось после признаний, сделанных Эмануэлом Сантаремом? Никто из них ничего не мог сказать с уверенностью. Однако одно их объединяло: слезы, навертывавшиеся на глаза и стекавшие по щекам.