Чистилище. Книга 1. Вирус - Валентин Бадрак

Лантаров заметил, как яркие зарницы полыхнули и погасли в глазах примирившегося с судьбой Олега Олеговича.

– Так вот, поскольку деньги у меня всегда были, я людям помогал. Не скупился. Это правда, не думай, что преувеличиваю. Это сейчас, когда я почти не жилец, все от меня отвернулись. А тогда… Признаюсь, я любил покутить, но втихую. Выпить, хорошо закусить. С женщинами полюбезничать. Любовница у меня была – девка-огонь, молодая… Двадцать семь лет всего!

Лантарова резануло: «Совсем, как Вероника! Вот она, мрачная философия реальности: жить хочется с одним, а спать – с другим».

Сосед немного помедлил с ответом, но как бы мысленно махнул рукой:

– Конечно, я какой-то частью мозгов соображал, что для нее деньги и эпатаж важнее остального. Такой себе немудреный обмен получался: она мне – себя, я ей – ресурсы во всяком разнообразном виде. То тряпки, то в квартирке ремонт, обстановочку и тому подобное.

– Может, у нее еще кто-то был? – спросил Кирилл.

– Да что с того… – без сожаления проговорил Олег Олегович.

– Вы так спокойно об этом говорите… – удивился Лантаров.

– А чего горячиться? Бабу силой возле себя не удержишь – тут сноровка нужна. Правда, мне как раз ее и не хватило, – заключил он с тяжелым вздохом. – Как с лошади шандарахнулся, так всех друзей-подруг будто волной смыло. Будто между мной и всем остальным миром в один миг образовался Большой каньон! Только этот… Эдуард и остался. Правда, я ведь и «мерседес» свой пожертвовал – на что он мне с двойным переломом позвоночника? Эдик же машину продал, организовал две операции, лечение, уход, сиделки и все такое. Да еще и общине наверняка немало досталось – бизнес-то такой недешево стоит. Фирму мою растащили на части. Как голодные волки тушку пойманной косули. Да и шут с нею! На что она мне?! Да и чего от людей ждать?!

Лантарова опять поразило изменившееся выражение его лица: взгляд потух, и снова перед ним лежал живой труп.

– Так эти две Людмилы – тоже фанатичные прислужницы Эдуарда Харитоновича? – вдруг выпалил Лантаров.

– Конечно, – бесстрастно сообщил Олег Олегович. – У каждой – своя история. У Людочки Афанасьевны лет пятнадцать тому дети в доме угорели. Вот у нее ум и помутился, стала защиты у Бога искать. Эдик таких с удовольствием подбирает – они особо безропотные солдаты его войска.

– А вторая?

– Да дура набитая… – отмахнулся больной с нескрываемой брезгливостью, – сам не знаю, откуда взялась…

Лантаров про себя возмутился пренебрежительному отношению больного к сиделкам, которые столь усердно ухаживали за ним. Даже сам он, привыкший не замечать людей, был благодарен уходу. Но еще больше его поразила, как ему казалось, очевидная глупость Олега Олеговича, делового человека в прежней жизни, и эти реальные истории, иносказательно проясняя что-то важное, что до своего недуга он вообще пропускал мимо.

– Олег Олегович, я не могу поверить! В шестьдесят восемь вы катались на лошади? Зачем вам это?! Вы что, в индейцев играли, что ли?!

Больной не обиделся. А может, Лантаров просто был далеко не первый, кто задавал ему этот вопрос.

– Возможно, тебе, мой юный друг, сейчас это кажется глупостью. А представь себе на миг стареющего, далеко не бедного мужчину с молодой любовницей. Она хотела развлечься, а я желал выглядеть при ней, так сказать, на уровне. То на яхте в море выходили, то в Париж на праздник летали, чтобы в «Лидо» представление посмотреть. А еще по пустыне на джипах, или на Гоа. Скажу по секрету: виагрой я не брезговал. Что уж… это такое наше мужское счастье мутное… Эдуард только все меня упрекал… Может, это он и накаркал!

– А в чем проблема? Вы же говорили: жена умерла, сын взрослый…

– Так-то оно так, да только началось все еще тогда, когда жена была жива… – Олег Олегович произнес это тягостно, как будто вытягивал из себя клещами. Лантаров почувствовал: это была та часть воспоминаний, вызывать которые ему явно не хотелось.

«А ведь с виду тихий и смирный, почти простачок, – невольно подумал Лантаров, – а внутри – сам черт ногу сломать может».

– Но если так – ваша любовница тогда совсем еще девчонка была…

– Да нет же, – почти зло отрезал Олег Олегович, и на его лысине Лантаров увидел капельки пота, – тогда другая женщина была, другая…

– А-а, – протянул Лантаров. Теперь только он понял сердцевину боли этого уставшего от жизни человека. Тот мир, в котором он жил, навечно отрезан – впереди только безжалостная костлявая старуха с косой.

– Какая теперь уж разница? Все равно все разбежались, даже ни разу тут, в больнице, ни одна не показалась.

«И зачем он только мне все это рассказывает?» – думал Лантаров, разглядывая матово-бледный профиль обреченного. И внезапно его проняло. «Так это ж исповедь! Это и есть то самое покаяние, о котором неустанно твердит Эдуард Харитонович! Неясно лишь одно: почему он исповедуется незнакомому человеку, а не своему брату по вере».

– Вот теперь вас Эдуард Харитонович и донимает…

– Да, ему эта экзекуция чрезвычайно приятна. Он всем напоминает о моей убогой судьбине. И особенно о том, как он меня предупреждал. «Есть порок и есть возмездие!» – вот как это называется.

Кириллу было не жаль этого водевильного гуляку – он поймал себя на мысли, что относится к нему так же, как когда-то отнесся к рабочему на заправке. Однажды зимой на автозаправке он видел, как хлипкий юноша с трясущимися от холода руками, стынущей слизью под носом и слезящимися от простуды глазами заправлял его автомобиль. И Лантаров, будучи при хороших деньгах, тогда лениво подумал: «Это ведь результат его выбора. Этот человек ничего не сделал, чтобы изменить свою жизнь и зарабатывать. Почему я должен его жалеть?» Он хорошо помнил, как открыл тогда кошелек и не нашел там мелких денег. А давать ему пять гривен – ну, нет, многовато. «Ничего в этой жизни не бывает случайно и, кроме того, за все рано или поздно приходится платить», – он отчетливо вспомнил слова Шуры и почему-то поежился.

Вероника умела выворачивать его душу наизнанку. Как-то раз она забралась в совершенно непроходимые дебри – эротическая экзотика ей удавалась особенно.

– Скажи, а ты хотел бы попробовать… втроем?

У Лантарова перехватило дыхание. Как будто она выстрелила в него из пистолета в упор. Разорвав все внутренности и вывернув наизнанку сознание.

«Похоже, кто-то из нас сходит с ума. Только не ясно, я или она…»

– Ты, я и еще один мужчина…

Вероника невозмутимо улыбалась, но ее улыбка в этот момент была так же страшна, как гримаса осклабившейся львицы. В ней не было ни грамма смущения.

«Это открывается для меня золотая жила или черная пропасть, навечно поглощающая разум?» – вопрос сам собой повис у Лантарова перед глазами. Он медленно сглотнул слюну и прохрипел очумело:

– Ты… колдунья…

– То есть ты – «за». – Вероника сделала заключение подобно врачу, констатирующему согласие пациента на опасную операцию. Улыбалась теперь уже победоносно: «Что и следовало доказать!»

– Но… кто будет третьим?

Вероника коротко сообщила: Глеб – так звали ее старого, проверенного и надежного друга. Что ж, Вероника давно устроила для него тестирование на прочность. Темный, распутный шлейф тянулся от ее студенчества, некогда стыдливо прикрытого дымовой завесой маскировочных средств. Две наивные девчушки – успешные студентки видного экономического университета, собирались совместно снять квартиру. Неподалеку, прямо на Шулявке, к тому же за очень небольшие деньги. Правда, с маленькой оговоркой: не на двоих, а на четверых. Кто еще эти двое? Два замечательных парня из их же группы, весельчаки с апломбом, на редкость практичные. Одна комната предназначалась девушкам, другая – парням. Вот одним из двух студентов и оказался Глеб. Комнаты, затаив дыхание, ожидали, как будут перетасованы на ночь их обитатели. Их молчаливые стены видели такое…

– И ты оказалась в постели… с двумя? – потрясенно спросил Лантаров. Он жадно впитывал всю историю, как будто собирался повлиять на ее ход.

– Ну… бывает ситуация, когда деваться некуда, – Вероника ответила уклончиво.

«Эта бестия наверняка сама все подстроила, а может быть, даже подругу куда-то отправила», – мелькнуло у него в голове, и от этой мысли ему стало жарко. В этот момент он испытывал к ней такое противоречивое чувство, что не знал даже: хотел бы ее ударить, избить или схватить и жестоко насиловать. А может быть, и то и другое.

Лантаров прочистил горло, все внутри у него было сковано и напряжено.

– Тебе понравилось? – Его сознание раздирало на части желание.

– Если честно, то сначала был шок. Колбасило не по-детски, – впервые на лицо у нее на мгновение набежала тень смущения или вины.

Он понимающе промолчал в ответ.

– Но потом… Меня словно перекодировали, – продолжала она, – как будто внедрили новую программу и перезагрузили главный компьютер, – она с улыбкой коснулась элегантным пальчиком виска.