Эти удивительные животные. Самые неожиданные факты о братьях наших… разумных - Вирджиния Морелл

Она продолжит свой эксперимент через несколько недель и позволит дельфинам исследовать зеркало еще раз, а затем через некоторое время проведет зеркальный тест с Фостером и Д. Ч.

Доказывает ли поведение Фостера то, что он понимает, что видит в зеркале себя?

Рейсс задумалась.

– Я не могу этого утверждать, пока не проведу сам тест. Но он очень спокойно себя чувствует перед зеркалом, я и не ожидала, что это произойдет так быстро. Если Фостер узнал себя в столь юном возрасте, это может означать, что у дельфинов чувство самосознания появляется еще в раннем возрасте. И это вполне может быть, учитывая, насколько дельфины социальные и общительные животные.

Обычно словоохотливая Рейсс вдруг замолчала, как только сложила свои приборы. Я подумала, что она беспокоится, что может опоздать на поезд, и предложила ей вызвать такси. Она покачала головой:

– Наблюдать за дельфинами – это как окунуться в другой мир, – сказала она, почти извиняясь. – Я растворяюсь в нем, и мне требуется некоторое время, чтобы потом прийти в себя.

Я была вынуждена согласиться: наблюдение за дельфинами действительно завораживало. Когда Рейсс ушла, я задержалась со Сью Хантер возле бассейна с дельфинами. В том, с какой легкостью дельфины скользили по воде, или в том, насколько внимательно они слушали своих тренеров, было нечто большее, чем просто осознанность. Что-то в них казалось слишком разумным. Мне было интересно, понимает ли Хантер после ее многих лет работы с дельфинами, что я имею в виду.

– Они умеют думать, – просто сказала Хантер. – Это видно, особенно когда они учатся чему-то новому. Они отличаются от нас, и я не ученый, поэтому я бы не рискнула сказать, как они думают. Но они умеют думать.

Психологи недавно доказали, что у разных людей могут активизироваться общие нейронные связи. Например, когда люди разговаривают, у них включаются аналогичные участки мозга, когда они говорят и когда слушают друг друга. Этот феномен был обнаружен с помощью магнитно-резонансной томографии, когда ученые сравнивали, как работает мозг людей, которые говорят, и людей, которые слушают. То же самое происходит, когда мы смотрим фильмы или читаем книги, когда нам кажется, что мы пропускаем через себя действия и эмоции наших любимых персонажей. Некоторые исследователи подозревают, что активизация общих нейронных связей происходит потому, что эти виды деятельности побуждают к действию наши зеркальные нейроны – клетки, которые включаются, когда мы наблюдаем или подражаем кому-то другому.

Могут ли нейронные связи объяснить то, что происходит, когда мы наблюдаем за определенными видами животных, особенно за теми, у которых есть такие же специализированные клетки мозга, как у нас? В мозге людей, слонов, дельфинов и других китообразных есть веретеноподобные клетки, которые играют важную роль в процессе формирования социального поведения. Ученые также подозревают, что в мозге дельфинов есть и зеркальные нейронные клетки, потому что у этих китообразных очень богатая мимика. Когда мы смотрим на дельфинов и они смотрят на нас, активизируются ли у нас в некотором роде общие межвидовые нейронные связи?

Независимо от причины представители многочисленных мировых культур на протяжении многих тысяч лет ощущали родство с дельфинами. Мы плаваем вместе с ними, в некоторых культурах они помогают нам ловить рыбу, мы слагаем о них легенды, а теперь еще и считаем их целителями. Но только в конце 1950-х годов мы попытались понять их разум с научной точки зрения (кстати, мозг крыс ученые изучали в два раза дольше). Что мы действительно знаем о том, как дельфины думают? Как это часто бывает, известно об этом совсем немного. Об этом мне рассказал, когда я оказалась на Гавайях, Луи Герман, один из первых исследователей разума дельфинов и директор Лаборатории морских млекопитающих – «дома для самых умных дельфинов в мире».

Шел дождь, когда я приехала в Лабораторию морских млекопитающих поговорить с Германом о его дельфинах[25]. Лаборатория, временно расположенная в здании на краю поросшего травой поля, находилась в курортной зоне Ко Олина, на западном побережье острова Оаху. Океан был далеко и казался темным и скучным в этот штормовой день. Дельфинов нигде не было видно.

Герман встретил меня теплым рукопожатием. Это был среднего роста, голубоглазый мужчина, чьи волосы уже посеребрила седина, но тело его все еще было по-юношески подтянутым и загорелым. Он говорил с нью-йоркским акцентом и жестикулировал в той же манере, несмотря на то что уже почти сорок лет жил на Гавайях. Было нетрудно представить себе, как этот нетерпеливый и вспыльчивый молодой человек когда-то ударил своего коллегу на конференции по морским млекопитающим за то, что тот обвинил его в потере двух дельфинов.

Видно было, что Герману не терпелось поговорить о дельфинах и об их разуме, поэтому, как только я вошла в дверь, он тут же начал рассказывать мне об их особых качествах.

– Мозг дельфинов очаровывает людей, и вы сами видите почему, – сказал Герман, схватив с полки пластиковую модель мозга дельфина. – Только посмотрите на все эти трещинки и складки.

Модель мозга дельфина имела форму слегка приплюснутой дыни и по текстуре напоминала большой кусок коралла. Я провела пальцами по волнистым трещинам и щелям и, помнится, подумала тогда: «Как же выглядит настоящий мозг дельфина?» В конце концов, дельфины – морские существа, и они используют эхолокацию для навигации – чувство, которого у нас нет. Тем не менее они тоже являются млекопитающими, и, как у всех животных, включая нас, их мозги предназначены в первую очередь для решения основных жизненных проблем: питаться, избегать хищников, найти себе пару, размножаться. Так почему же у дельфинов и людей развился такой большой мозг, который так энергетически дорого растить и поддерживать?

– Мы поговорим об этом, – сказал Герман. – Вы только посмотрите на все эти складки и извилины; из-за них площадь коры мозга дельфина больше, чем наша собственная. Она не такая толстая, как наша. Но мозжечок у дельфина гораздо больше. К тому же их мозг на 25 % тяжелее, чем наш. Мозг дельфинов афалин на порядок выше, – продолжал Герман. – И дело не только в том, что у них большой мозг, что вполне естественно, учитывая их размеры. У дельфинов одно из самых высоких соотношений размера головного мозга к массе тела в животном царстве. Измеренный таким образом мозг дельфина является вторым по величине после мозга человека и значительно превышает таковой у наших ближайших генетических родственников – шимпанзе.

Высокое соотношение размеров мозга к массе тела часто считается признаком интеллекта, хотя это не единственный фактор. Но это то, чем мы, люди, очень гордимся и считаем причиной расцвета человеческого интеллекта. Поэтому легко представить ползущие вверх от удивления брови ученых, когда в 1950-х и 1960-х годах было обнаружено, что в соответствии с данной шкалой измерений именно у дельфинов, а не у шимпанзе мозг почти настолько же большой, как наш собственный. Хотя люди и дельфины являются млекопитающими, мы с ними такие же близкие родственники, как слоны и мыши, и у нас не было общего предка на протяжении почти ста миллионов лет. У них развился такой большой мозг много миллионов лет назад, еще до того, как это произошло у наших предков, а это означает, что эти морские млекопитающие обладали невероятными умственными способностями еще тогда, когда наши толстолобые родственники все еще лазили по деревьям.

Почему у дельфинов развился такой большой мозг? Что они делают со всем этим серым веществом? И не стало ли это интригующее сходство между мозгом дельфинов и мозгом людей причиной, по которой Герман решил изучать этих существ?

– Нет, – сказал Герман, приглашая меня в соседний конференц-зал. – Я начал изучать их совершенно случайно.

Каждый из нас занял свое место за длинным столом, на котором лежала куча его научных работ и стоял проектор. Но прежде чем мы приступили к просмотру фильмов о проведении различных тестов на наличие разума у дельфинов, я остановила его. Я была слегка озадачена, поскольку, как я объяснила, видела фотографии дельфинов Германа на веб-сайте Лаборатории. Где они?

Герман покачал головой.

– Мы не здесь проводим наши исследования, – сказал он. – Мы не работаем здесь сейчас.

Я почувствовала, что ему было больно говорить на эту тему. Он замолчал на какое-то время, а затем продолжил свой рассказ о том, как он начал работать с дельфинами.

– Я не морской биолог, – сказал Герман. – Вообще-то, я психолог. И цель моей работы изучать, как люди обрабатывают информацию.

Он не планировал изучать дельфинов, и единственным его опытом работы с животными было изучение макак-резусов, когда он был аспирантом в университете Эмори.

Должность Германа как преподавателя психологии в Гавайском университете также была незапланированной. Через несколько лет после получения в 1961 году докторской степени в Пенсильванском университете Герман стал ассистентом профессора в Колледже Квинс в Нью-Йорке, но вскоре у него возникли серьезные разногласия из-за внутренней политики колледжа. Отчаянно нуждаясь в работе, он увидел объявление о должности на Гавайях и вскоре был туда приглашен. Вместе с женой Ханной, также психологом, он переехал на остров в 1963 году.