Фрейд: История болезни - Петр Люкимсон

Флисс, как и Фрейд, был атеистом, но, будучи евреем, он не мог не быть знаком с этим благословением, а значит, и должен был задумываться над его смыслом. Кроме того, Флисс путем неких логических заключений и одному ему понятных математических вычислений пришел к выводу, что жизнь женщин подчиняется 28-дневному, а мужчин — 23-дневному биологическому ритму. При этом Флисс совершенно верно предположил, что существуют дни, когда вероятность забеременеть у женщины близка к нулю, и в эти дни она может свободно вести сексуальную жизнь, не прибегая к контрацептивам. По уже указанным выше причинам эти исследования необычайно интересовали Фрейда, но поверхностность, тяга к спекуляциям, нехватка экспериментальных данных не позволили Флиссу правильно установить, какие это дни.

Псевдонаучный, спекулятивный характер теорий Флисса был очевиден для большинства его современников, но Фрейд какое-то время в них искренне верил — возможно, потому, что чувствовал во Флиссе родственную душу, так как и сам тяготел к созданию подобного рода теорий.

В связи с этим становится понятным, почему Фрейд решил в начале 1895 года направить Эмму Экштейн к Флиссу. Эта тридцатилетняя женщина обратилась к Фрейду с жалобами на расстройство менструального цикла и периодически возникающие сильные кровотечения из носа. Следуя своему методу, Фрейд начал расспрашивать Эмму о ее интимной жизни, и та призналась, что в юности (а может, и не только в юности) занималась мастурбацией. Затем она рассказала, что впервые сильное кровотечение открылось у нее в 15 лет, когда она хотела, чтобы ее лечил «один молодой врач», в которого она, видимо, влюбилась. На этом основании Фрейд пришел к выводу, что кровотечения Эммы носят истерический характер (хотя, скорее всего, это было не так). Причины истерии и порожденного ею невроза он увидел в «аномальной сексуальной жизни» (то есть всё той же мастурбации) и сексуальной же неудовлетворенности.

Так как больше всего Эмму Экштейн беспокоили именно носовые кровотечения, то Фрейд решил, что пришло самое время проверить на практике теорию Флисса. 21 февраля 1895 года Флисс «занялся» Эммой, причем решил делать не свои обычные прижигания, а самую настоящую операцию на «проблемной» (как он считал) зоне носовых раковин. Фрейд, судя по всему, выступал на этой операции в роли ассистента.

После операции Эмма Экштейн вернулась в Вену, а 2 марта у нее началось кровотечение из носа. 6 марта состояние Эммы резко ухудшилось. К женщине вызвали профессионального хирурга, и тот обнаружил, что Флисс (а значит, и Фрейд) оставил в носовой полости… около полуметра марли. Когда марля была извлечена, кровотечение стало необычайно обильным, и его удалось остановить с огромным трудом.

Когда Фрейду сообщили об этом, у него начался сердечный приступ, затем он потерял сознание, и его отпаивали бренди. Но трудно сказать, чем именно была вызвана эта реакция — чувством ответственности за судьбу пациентки, страхом, что эта история нанесет сокрушительный удар по его репутации и он потеряет практику, или и тем и другим вместе. Биографы Фрейда сообщают, что Эмма начала поправляться лишь спустя два месяца, а сделанная Флиссом операция навсегда изуродовала ее лицо. Но странное дело: той весной 1895 года она еще не раз вызывала к себе Фрейда, что навело того на мысль, что молодая женщина попросту влюбилась в него и ухудшение состояния Эммы и новые кровотечения были порождены желанием встретиться с ним и, возможно, соблазнить его.

Фрейд пишет Флиссу, что у Эммы было «три неожиданных кровотечения и каждое длилось три дня, что наверняка имеет какое-то значение», а чуть выше добавляет, что Эмма использовала эти кровотечения как «безотказное средство вернуть мое расположение». Поведение Эммы Экштейн по отношению к нему лично, а также Берты Паппенгейм по отношению к Брейеру стало, вне сомнения, первым толчком к формулированию Фрейдом такого важнейшего понятия психоанализа, как перенесение (перенос, трансфер), то есть проекция пациентом на психоаналитика чувств и желаний, испытываемых им к другим людям, чаще всего к родителям.

Вместе с тем Фрейд, безусловно, ощущал некий душевный дискомфорт из-за того, что оказался причастен к столь очевидному медицинскому провалу. Не исключено, что возникшее у Эммы чувство к Фрейду было по меньшей мере отчасти взаимным и он надеялся, что Эмма скрасит ему сексуальное воздержание, которого в тот момент он еще, по его собственному признанию, придерживался в отношениях с Мартой.

«Я чувствую себя ужасно несчастным из-за нее еще и потому, что по-настоящему полюбил ее», — признаётся он Флиссу в письме от 17 марта. При этом Фрейд вроде бы ни в чем не винит друга и даже пишет, что ругает себя за то, что втянул его в эту историю. Но вместе с тем все биографы отмечают, что в письме Флиссу от 20 апреля явно слышится скрытый упрек, если не обвинение: «Я потрясен, что столь страшное несчастье произошло из-за операции, которая считалась совершенно безобидной». В этой фразе явно угадывается то, как она должна была звучать первоначально: «…которая, по твоему утверждению, считается совершенно безобидной».

И Лидия Флем, и Макс Шур, и Пол Феррис сходятся во мнении, что именно с истории с Эммой Экштейн возникла первая трещина в отношениях Фрейда с Флиссом. Но тогда они были еще слишком нужны друг другу, и потому Фрейд, дорожа, по сути дела, единственным разделявшим его поиски другом, оттеснил возникшую неприязнь к Флиссу в «бессознательное». Внешне в их отношениях ничего не изменилось. Более того, в письмах 1896 и 1897 годов Фрейд несколько раз подчеркивал, что не только ни в чем не винит друга, но и считает, что в целом его подход к случаю Эммы Экштейн носил верный характер.

В ту весну Фрейд активно работал над правкой «Этюдов об истерии», и в мае 1895 года книга вышла в свет. Она включала в себя предисловие авторов, главу, повторявшую «Предварительное сообщение», а затем описание случаев «Анны О.», «Цецилии М.», «Эмми фон Н.», «Люси» и «Катарины». Завершали книгу очерк Брейера и написанная Фрейдом статья «Психотерапия истерии», представлявшая собой, по сути дела, первое публичное изложение психоаналитической теории и метода «свободных идей» как способа выявления скрытых причин неврозов. Книга, выпущенная тиражом 800 экземпляров, осталась практически не замеченной широкой публикой, и за 13 лет было продано лишь 626 экземпляров «Этюдов…».

Сама разработка и широкое применение метода свободных ассоциаций выходили за пределы психоанализа, так как сам этот метод нашел широкое применение в различных областях. «Понятие „ассоциация“ — одно из древнейших в психологии… различным видам ассоциаций было посвящено множество психологических трактатов, — писал М. Г. Ярошевский, разъясняя суть и значение этой инновации Фрейда. — Во всех случаях ставилась задача изучить работу сознания. Фрейд же использовал материал ассоциаций в других целях. Он искал в этом материале путь в область неосознаваемых побуждений, намеки на то, что происходит в „кипящем котле“ аффектов, влечений. Для этого, полагал он, ассоциации следует вывести из-под контроля сознания. Они должны стать свободными. Так родилась главная процедура психоанализа, его основной технический прием. Пациенту предлагалось в расслабленном состоянии (обычно лежа на кушетке) непринужденно говорить обо всем, что приходит ему в голову, „выплескивать“ свои ассоциации, какими бы странными возникающие мысли ни казались. В тех случаях, когда пациент испытывал замешательство, начинал запинаться, повторял несколько раз одно и то же слово, жаловался на то, что не в состоянии припомнить что-либо, Фрейд останавливал на этих реакциях свое внимание, предполагая, что в данном случае его больной, сам того не подозревая, сопротивляется некоторым своим тайным мыслям, причем сопротивляется не умышленно, как бывает в тех случаях, когда человек стремится намеренно что-либо утаить, а неосознанно. Для этого, конечно, должны быть какие-то причины особой, „тормозящей“ активности психики. Еще раз подчеркнем, что такая особая, обладающая большой энергией сопротивляемость, открытая Фрейдом в его медицинском опыте, в кропотливом анализе реакций его пациентов, явилась принципиально важным новым словом в понимании устройства человеческой психики»[98].

Вместе с тем «Этюды об истерии» были в определенном смысле слова революционными не только и не столько потому, что содержали в себе целый ряд основополагающих тезисов будущего фрейдизма.

Как уже отмечалось, сам стиль или, как сейчас принято говорить, формат книги определял именно Фрейд, а не Брейер. И именно в «Этюдах об истерии» Фрейд и реализовал свою неутоленную жажду к писательской славе, создав некий новый жанр — «медицинская история». Фигура врача-писателя не была чем-то новым в мировой литературе, и многие врачи использовали в качестве сюжетов случаи из своей практики. Рассказы о душевной жизни женщины, в которые тесно вплетались ее самые интимные переживания, тоже уже были достаточно распространены в мировой литературе, и тут Фрейд вряд ли мог тягаться с Флобером или входившим в моду Цвейгом. Но в том-то и заключалась «изюминка», что Фрейд представлял все свои истории как абсолютно документальные, одновременно строя их вроде некого «медицинского детектива», в котором читатель оказывается в творческой лаборатории врача. Подлинная же тайна пациента раскрывается лишь ближе к концу, на основе исповеди, приоткрывающей те интимные стороны жизни, о которых в то время столь открыто говорить было еще не принято.