Смерть в Занзибаре - Мэри Кей

Сейид Омар отказался от приглашения составить им компанию на ленч в Английском клубе, и Тайсон, Гасси и Дэни вернулись в машину и по узким улочкам направились к высокому старому зданию, выходящему фасадом на море и, казалось, олицетворявшему в себе все, что заключено в словах «Форпост империи».

– У всех этих домов такие очаровательные двери, – сказала Дэни, задержавшись, чтобы взглянуть назад на обрамленную белыми стенами улицу, по которой они проехали. – Все резные, и еще эти громадные медные шипы.

– Они предназначались для того, чтобы помешать боевым слонам взламывать двери, – сказал Тайсон. – Столь же бесполезные, как и красивые.

– Слонам? Какая чушь! Как же можно запихнуть слона в одну из этих улиц, не говоря уже о том, чтобы развернуть его к двери.

– Да, это так и есть, – сказал Тайсон. – Конечно, это чудесная легенда. И все же именно поэтому в арабских домах двери когда-то имели такие шипы. Дни боевых слонов давно миновали, а украшение осталось. А в отношении улиц, вы совершенно правы. Ездить по ним – это просто ад. На большинстве из них, если машина едет в одну сторону, а котенок идет навстречу, то одному из них придется остановиться. А поскольку это Занзибар, то именно машине придется уступать дорогу котенку. Приятная теснота. Очень приятная теснота.

В клубе к ним присоединился Найджел, и, сидя в громадном, гулком, почти совершенно пустом столовом зале, под непрестанное вращение электрических вентиляторов, они съели здоровый английский обед, не допускающий никаких скидок на климат.

Ни Гасси, ни Тайсон не проявляли желания много говорить, поэтому на долю Найджела и Дэни выпало поддерживать видимость застольной беседы. Но если Найджел был велеречив, как всегда, то роль Дэни милостиво ограничивалась добавлением, время от времени, через разумные интервалы слов «да» и «нет».

Мысли ее были заняты совсем другими вещами, чем скандалы в римском обществе, и она даже не следила за их ходом до тех пор, пока Найджел не сказал:

– …старая маркиза, то есть бабка Эдуардо, привела в движение все рычаги в пределах ее досягаемости – а эти пределы очень велики! Разумеется, в той мере, в какой это касалось бедного Эдди. Это было так ужасно для него. Потом милая Лоррейн попросила его навестить Эльф в Лондоне, и тут-то все и начинается снова! Еще одна большая страсть, которая обречена разбиться все на тех же скалах. Слишком ужасно для них обоих, если подумать.

– Почему? – невнимательно спросила Дэни.

– О, ну как же, дорогая моя! Это же ясно. Бедная, бедная Эльф – такая романтичная и неделовая! Бросить все ради какого-то призрака; если бы она только знала. Готова была рискнуть всем, чтобы только пробить брешь в долларовой стене, затащив Холдена младшего к ближайшему нотариусу, заключающему браки, как вдруг она встречает – кого бы вы думали – Эдуардо. Сплошной итальянский шарм, настоящий маркиз, да и к тому же, видимо, солидный по части лир. Естественно, бедняжка дрогнула. Я хочу сказать: конечно, есть определенный блеск в том, чтобы по праву носить настоящую маленькую корону, а в обычном имени «миссис Холден» напрочь отсутствует то простое очарование, какое есть в титуле «синьора маркиза ди Кьяго». Разумеется, при наличии баланса между лирами и зелеными баксами! Но его-то и не оказалось. Кому-то действительно стоило бы выложить все это дорогой нашей Эльф.

– Кто-то уже это сделал, – коротко сказал Тайсон, в первый раз вступая в разговор.

Найджел сделал удивленный вид:

– Вы? Вот это настоящее облегчение, хотя уже вчера вечером я начал задумываться, не дал ли ей кто-либо какой-то знак. Надеюсь, что вы сделаете то же самое и для бедного Эдди. Просто шепнуть в порядке предупреждения?

– Эдди, – сказал кратко Тайсон, – и сам может позаботиться о себе.

Гасси положила себе солидную порцию пирога и сказала:

– О чем это вы оба говорите? Кого надо предупреждать и о чем?

– Эдуардо, – сказал Найджел, – о нашей дорогой Амальфи. Что она может выглядеть завлекающе платежеспособной, но все это сделано с помощью зеркала. Или кто-то должен действительно набраться смелости и сказать «стразы»? Разумеется, имитация просто великолепна – она заказала их в Париже. Но мне стало известно, что она подделала бриллианты и изумруды Чабби. Семья была в бешенстве, дорогая моя, просто в бешенстве! Но, конечно, они ничего уже не могли поделать. И все-таки она такая милая, бедняжка. У нее были все причины, чтобы поверить, будто она ужасно хорошо обеспечена, и в какую же ярость должна была она прийти, обнаружив целый полк разнообразных родственников, стоящих в очереди за своей долей и получающих ее! Душераздирающая история. Задумаешься поневоле, стоила ли игра свеч? Нет, благодарю, едва ли я способен выдержать еще и пирог. Думаю, что я мог бы попробовать этот сыр…

Миллисент похоронили под вечер, присутствовала вся домашняя компания, за исключением Амальфи, которая сослалась на головную боль и добавила, что в любом случае у нее аллергия к похоронам.

Процедура оказалась довольно короткой, а для Дэни к тому же трагичной. Не потому, что она как-то особенно хорошо относилась к мисс Бейтс, которая была для нее человеком почти чужим, а потому что она не в состоянии была забыть, что Миллисент Бейтс терпеть не могла все восточное и так не любила Восток. И теперь она уже никогда его не покинет. Чужая и одинокая, она вынуждена будет лежать в этой чужеземной горячей почве, под звуки волн и торговых ветров, под шелест пальм, вплоть до самого Страшного Суда. Бедная мисс Бейтс, которая так глубоко вросла в жизнь маленького английского городка и которая так не хотела ехать в Занзибар.

Глава 15

Компания, собравшаяся на обед в этот вечер, была молчаливой и подавленной. После обеда они вышли на террасу, сели там и вели бессвязную беседу, и никто даже не предложил потанцевать.

Появилась и Амальфи, придя в себя от своей головной боли; из почтения к памяти мисс Бейтс она надела обманчиво простое платье из черного шифона, которое придало ей вид хрупкий и задумчивый и по контрасту заставило ее белую кожу выглядеть еще белее.

И Лоррейн, и Гасси обе тоже были в черном. По-видимому, по той же причине. А поскольку у Дэви не было черного платья (ибо тетя Гарриет придерживалась глубокого убеждения, что черное молодым не к лицу), она надела то же самое серое с аппликацией из магнолий, которое было на ней накануне вечером. И как раз тогда, когда Абдурахман, старший лакей, убирал кофейные чашки и бокалы для ликера, а Найджел томно осведомлялся, не склонен ли кто-либо сыграть партию в бридж, она случайно сунула руку в один из широких карманов, которыми была декорирована юбка, и нащупала скомканный листок бумаги.

Дэни вытащила его и стала рассматривать с легким изумлением, удивляясь, как он туда попал. Это была половина листа почтовой бумаги, неровно оборванная с одного края, и, расправив складки, она придвинула его так, чтобы лунный свет падал на листок, и прочла несколько отпечатанных на машинке слов, вначале совсем не осознавая их смысла.

«Не могла бы я поговорить с вами. У меня серьезные проблемы, и мне нужен ваш совет. Не будете ли вы так любезны встретиться со мной после половины первого, поскольку дело у меня скорее личного характера, и мне бы не хотелось, чтобы о нем узнали другие. Моя комната прямо под вашей, и я буду ждать вас.

Пожалуйста, придите. А.К.»

«Какого дьявола?…» – подумала Дэни, разглядывая бумагу, нахмурив брови. Она перевернула ее, но на другой стороне ничего больше не было. Написавший записку, возможно, хотел что-то еще добавить, но передумал и выбросил ее. Но как она попала в ее карман и когда?

И тут, с таким же внезапным потрясением, как если бы кто-то поступил с ней так же, как Амальфи поступила с бившейся в истерике Гасси, плеснув ей в лицо ледяной водой, она вспомнила…

Это был тот самый листок бумаги, который упал ей на юбку, когда она стояла на коленях у тела Миллисент прошлой ночью, и который она, не думая, скомкала и сунула в карман. Но это было и нечто большее. Это было доказательство убийства.

В голове ее, словно граммофонная пластинка, крутился фрагмент разговора прошлым вечером: «Что третье?» – «Конечно убийство, дорогая. Бог троицу любит…» Вот и получилась троица. И еще покушение на четвертое – на ее убийство. Потому что записка была и закончена, и подписана. Она была напечатана на ее пишущей машинке – машинке мисс Китчелл и подписана ее инициалами – инициалами мисс Китчелл. И если бы ее нашли…

Давящая смесь тошноты и ледяного страха охватила Дэни, приглушив лунный свет и звуки обычных небрежных голосов. Она словно попала в ужасную липкую паутину, и, как бы она ни крутилась и ни дергалась, ей из нее не вырваться, потому что всегда найдется еще одна нить, поджидающая ее, чтобы мягко и пугающе обвиться вокруг нее, до тех пор, пока она не окажется спеленатой и беспомощной.