Глаз дракона - Энди Оукс

Се повезло, у него в камере есть крошечное окошко. В него видно облака, порезанные на дольки толстыми чёрными прутьями. Это редкое право… знать, когда на улице день, а когда ночь.

Отблеск солнечного света лёг на стену. Се сидит в луче. Тот жёлтым лезвием рассекает его лицо. Вытягивает нос. Прорезает губу. Расщепляет подбородок, шею, грудь. Глаза закрыты, он открывает их лишь на звук голоса.

— К тебе посетители.

Заместитель кивает на Пиао и идёт к двери.

— Подожду снаружи.

Дверь закрывается… закрылась. Веки медленно обнажают вечно тревожные глаза, жёлтые от солнца. Его движения, его вид напоминает старшему следователю угревшегося геккона.

— Вы пили жасминовый чай, старший следователь Пиао. У него сладкий запах. Очень вам подходит…

Медленно разводит руки.

— …и женщина. Вы пахнете женщиной…

Глаза полузакрыты, жёлтый отблеск гаснет, когда он набирает полную грудь воздуха, медленно втягивает его в раструбы ноздрей.

— …ммм, тоже сладкая. Такая сладкая. Нет, жена пахнет по-другому, луком, мукой, мочой на трусиках, слезами…

Глаза его распахиваются. Чёрные. Как океан в полночь.

— …нет. У этой другой запах. Крем для кожи, рестораны, кружева, розовые соски. С чем пожаловали, старший следователь?

Пиао пинает ногой парашу; ведро скользит по кафельному полу.

— А я чувствую только запах говна, Се, и кучи пустых часов.

Шишка выходит из тени Пиао, вплотную подходит к заключённому… принюхивается.

— Да, Босс, определённо, говно. Даже глаза ест.

Рот Се расползается в ухмылке. Влажные губы, тёмный язык напоминает глубокий разрез скальпелем по натянутой плоти. Кожа расползается непристойной щелью.

— Это не моё говно бьёт вам в нос. Это запах вашей жизни, гниющей на корню…

С той же улыбкой он переводит взгляд на Шишку.

— …бедненький детектив, никогда не быть тебе ни умным, ни красивым, да? Всё досталось брату. Младшему брату. И все похвалы, всё внимание. А ты всегда как с улицы заглядывал в окно…

Он встаёт, принимает язвительно-горделивую позу.

— …но желание твоё исполнилось. Теперь всё внимание достаётся тебе. Он погиб. Его больше нет.

— Мудак. Козёл поганый!

Голова Шишки молотом впечатывается в нос Се. Пиао кидается между ними, оттирает Яобаня к дверям. Заключённый со всей дури впечатывается в стену, соскальзывает вниз, руками закрывая лицо. Смеётся. Сдвигает паутину пальцев. По носу и щеке уже разливается фингал. Из ноздри протянулась красная полоса. Тянется через рот, подбородок, шею. Старший следователь крепко держит рукой Яобаня за грудки; чувствуется, как тяжело тот дышит.

— Хватит. Уже всё.

— Но откуда он знал про брата, Босс? Он наверно замешан в этом деле, мудак.

Рука перемещается на плечо Шишке.

— Такая информация всегда расползается. Когда у сотрудника БОБ случается горе, эти гады всегда в курсе. Он с тебя прётся. Здесь ведь больше нечем заняться. Ни при чём он, успокойся, давай к делу.

Пиао присаживается на корточки рядом с Се, у того кровь стекает на тюремную робу, распускаясь ржавым цветком. И запах… перца, накрахмаленного х/б, злости, горячей и упакованной на другой день.

— У тебя есть единокровный брат, Лю Цинде, мы хотим поговорить о нём.

— Он мёртв.

Се выплёвывает слова как стрелы.

— Откуда ты знаешь, что он мёртв?

— Знаю уж.

— А что ещё ты знаешь?

— Это моё дело — знать, а ваше — не спать ночами, работать.

Поток крови иссякает, высыхает руслом реки на губах и подбородке.

— Твой брат, Цинде, говоря по-честному, мне до одного места. Но вот другие, убитые с ним вместе, и те, кто погиб с тех пор…

Пиао раскуривает «Панду Бренд», выдыхает. Дым заполняет пространство между ними. Се чувствует его вкус. Наверно, он представляет себе давку на улице Нанцзин. Полуночные игры в маджонг. Пламя Дукан. Как здорово было бы самому закурить сигарету.

— …бессонные ночи у меня уже были, и мне они не понравились. Но информация, которую ты мне сообщишь, сильно поможет. Очень сильно. Если тебе так легче, считай свою помощь формой релаксационной терапии. Действенным способом поддержать в трудный момент другого человека.

— Пошёл ты…

— Как-то в тебе мало сочувствия. Я так понимаю, тебе сложно увидеть во мне психотерапевта?

Не сразу, но улыбка Се гаснет.

— Отьебись.

Пиао подходит к двери камеры. Тень по ту сторону стекла, заместитель директора ищет ключи. Через залпы хлопающих дверей доносится короткий разговор, вопли искажаются эхом. Растекается запах… дезинфицирующее средство, разъедающее блевотину.

— Всё готово?

Заместитель входит в камеру с двумя служителями; нервозность дёргается в уголках его глаз.

— Я протестую.

Сигарета Пиао оранжевым предупреждением горит, зажатая в губах.

— Но ваш начальник, товарищ директор Хуа, он же не против?

— Нет, он не против.

— Ну вот и замечательно. Ваш протест будет отмечен.

Заместитель кивает. Сотрудники выходят вперёд. Се отползает от них.

— Это что за дела? Куда вы меня тащите?

Голые пятки царапают по кафелю пола, когда его вытаскивают из камеры. Голос теряется в пространстве коридора. Где-то далеко раздаётся лязг сначала открываемой двери, потом закрываемой.

Тишина.

Пиао от бычка прикуривает другой «Панда Бренд», предлагает его Шишке. Тот вообще-то не ценит слабый импортный табак, но какого черта!

— Двадцать минут, — говорит Яобань через дым.

— Десять, — отвечает старший следователь.

Они пожимают друг другу руки.

Симфония Моцарта № 40 в соль-минор. Трагическая увертюра Брамса. И интерпретация «Болеро» Равеля, до того загнанная, что устало обвисла на палочке дирижёра, едва ли добравшись до середины.

У Барбары сводит лицо. Она вздрагивает, когда Ма И Пин поднимает палочку… и вздох облегчения вырывается меж зубов, когда она понимает, что он всего лишь сигнализирует оркестру поклониться. Они кланяются, ещё раз, все шестеро. Она кивает. Они кивают. Она аплодирует им. Они аплодируют в ответ. Барбара встаёт, разворачивается к дверям, пальцы уже нащупывают пачку «Мальборо», но её перехватывает бочкообразный тенор-солист, вышагивающий к подиуму. Она вынимает руку из сумочки, снова поворачивается к креслу, внутренне готовится. Солист, она знает, осуждён за мошенничество. В баритональной секции смешанного хора поёт насильник. Сопрано — воры. Ма И Пин стучит палочкой. Она садится, выдавливает улыбку. Дирижёр улыбается в ответ. Взмах палочкой. Начинается Малер.

Девять минут.

Шишка отдаёт Пиао десять юаней, когда охрана притаскивает Се назад в камеру. На лице у него свежая кровь. Тюремные штаны порваны, спадают с него.

Трусы на бёдрах. Белые жемчужины ягодиц. В их сердце распустился одинокий кровавый цветок. Его кладут на кровать, он пытается натянуть одежду. Обеими руками держит на талии разломанный ремень. В одном этом жесте вызов, унижение, борьба за превосходство.

— Цинде. Расскажешь о нём?

Се подтягивает колени к груди. На заднице его штанов расплывается тёмное пятно. Оно растёт, становится очертаниями похоже на Австралию. Но он молчит. Тень Яобаня падает на кровать, на стену.

— Девять минут. Из-за тебя я проиграл десять юаней. Меня бесит, когда я проигрываю деньги, но поверь мне, гораздо сильнее сейчас злится Медведь. Его так называют. Медведь. Волосатый ублюдок. И сильный. За девять минут он никак не может удовлетвориться…

Яобань закуривает. Кажется, вся суть того, что ты не в камере, не в тюрьме, воплотилась в этом простом действии.

— …говорят, ему нравится забавляться с толком и расстановкой. Последней его жертвой был десятилетний паренёк из Пудуна. Говорят, он занимался им минимум четыре часа…

Дым сигареты вьётся над плечом Се. Тёплое пиво, толпа, надушенные сиськи е цзи… все они сливаются в этом дыме, в этом вкусе.

— …за четыре часа с человеком можно сделать вообще всё, на что хватит фантазии. Он убил паренька, перерезал ему глотку. А потом снова его ебал…

Колени Се всё теснее прижимаются к груди. Слова льются монотонным потоком.

— Он связался с вай-го-жэнь. Американка. Женщина. Я как-то видел её. Похожа на китаянку, но точно не китаянка. Там были и другие, в Фудань. Он ходил в университет, забирал посылку и куда-то относил. Два-три раза в месяц.

Е Ян. Хейвуд. Бобби.

Пиао облокачивается о стену. Крашеный камень холодит спину. На улице светит солнце, его не видно, но можно понять по лучу света, медленно движущемуся по его лицу. Тот аккуратно режет его на две половины. Один глаз, синий, как у школьника… второй, тёмный, как головка молотка.

— Куда он относил посылки?

— Хэйлунцзян, Харбин. Четыре часа от города в горы Чан-Бай. Ферма в зоне снега. Там была лаборатория. Ему каждый месяц делали разрешение на перемещение по стране. Его доставлял курьер…