Вся правда о нас - Макс Фрай

— Да, похоже, что так.

— Давай я пока куда-нибудь пойду, — предложил я. — А ты зови её обратно. В любом случае, я уже рассказал всё, что знал. Попробую выяснить ещё что-нибудь. Например, как выглядит завтрак в урдерском стиле.

— Договорились, — кивнул Джуффин.

И я ушёл.

«Лишь бы не оказалось, — думал я по дороге, — что этот красавец сказал Меламори, будто с магией ей ничего не светит. Всё остальное мы переживём. Впрочем, мы и это переживём, Джуффин наверняка сможет убедительно доказать, что пророк соврал. Или не разобрался. Или какую-нибудь не ту магию имел в виду. Докажет, докажет, а то я его не знаю. Но, конечно, не сразу. И надо будет как-нибудь дотерпеть до того дня, когда Меламори наконец ему поверит. Вот это — да, задача не из простых…»

— Наверное ты уже перестал верить, что я действительно совершенно случайно сталкиваюсь с тобой на улице. Я и сам скоро перестану. Очень уж часто это происходит.

— А? — переспросил я, недоумённо разглядывая невысокого человека в шляпе, заступившего мне путь.

Впрочем, секунду спустя я его всё-таки узнал. И даже понял, что означают сказанные им слова, сперва показавшиеся мне какой-то диковинной тарабарщиной. Что я действительно умею делать безупречно, так это мгновенно терять связь с реальностью, задумавшись о чём-нибудь своём — совершенно необязательно, кстати, о важном, как сейчас. Можно, к примеру, просто анекдот какой-нибудь дурацкий вспоминать, ровно с тем же результатом.

— Если бы я не знал, кто ты такой, подумал бы сейчас, что ты поэт и сочиняешь стихи на ходу, — сказал Малдо Йоз.

Это очень деликатный способ сообщить человеку, что он выглядит, как полный придурок. Я оценил.

— Сочиняю, — согласился я. — Но не стихи, а свою дальнейшую жизнь.

— В смысле? — опешил тот. — Вот прямо идешь и сочиняешь, как сказку? И как придумаешь, так всё и будет?

Беда в том, что Малдо художник. Ну, то есть, архитектор. Но всё равно художник, с большой буквы «Г». В смысле, гений. И поэтому склонен переоценивать окружающих — судит о нас по себе. А я порой склонен подыгрывать людям, которые переоценивают меня. Вот и сейчас с энтузиазмом кивнул:

— Именно так. К сожалению, у меня не слишком развитое воображение. Сочинитель из меня хреновый. К тому же, мне быстро надоедает придумывать. Поэтому сочинить удаётся буквально ближайшие час-полтора жизни, не больше. И ничего особенно оригинального. Скажем, вот прямо сейчас я сочинил себе завтрак в трактире с урдерской кухней. Предварительно сочинив сам трактир. Отличный трактир, смешной. Хочешь покажу? Здесь недалеко. Тебе понравится.

Малдо восхищённо кивнул. У меня было нехорошее подозрение, что он принял мой вдохновенный гон за чистую монету. Но ладно, пусть. Разочаровать его можно и после завтрака.

— Там такой потолок разрисованный, — сказал я, сворачивая по направлению к Сияющей улице, — закачаешься.

Нам повезло, «Свет Саллари» был открыт. На это я очень надеялся, но наверняка не знал. Забыл вчера спросить, когда они начинают работать.

В обеденном зале было пусто; впрочем, из кухни раздавались возбуждённые голоса. Причём судя по интонациям, там пытались играть в баскетбол и всё время мазали мимо кольца.

— Привет, — раздался голос с потолка.

— Привет, — откликнулся я.

Задрал голову, увидел, что Иш выглядит ровно так же, как вчера, то есть, девчонкой, и очень этому обрадовался. Не то чтобы мне не нравились мальчишки, просто к этому облику я за вчерашний вечер уже привык и ощущал юную художницу чуть ли не старинной подружкой. А с мальчишкой пришлось бы знакомиться заново. В принципе, ничего страшного, но только не сегодня. По крайней мере, не прямо сейчас. Моё правило «никаких душевных потрясений до завтрака» и так уже было довольно грубо нарушено. Не хотелось бы усугублять.

Малдо Йоз тоже уставился на потолок. И восхищённо выдохнул:

— Ух ты!

Я думал, он, как знаток искусства, оценил проделанную работу. Но тут он добавил:

— Надо же! Вы не просто сидите на потолке, а ещё и что-то при этом рисуете! И краска из банок не проливается!

— Ничего себе — «что-то»! — возмутился я.

Вообще его изумление можно понять. В последние годы Малдо занимался исключительно возрождением древнего способа строительства. И на всю остальную магию, включая пустяковые фокусы вроде сидения на потолке, у него не хватало ни времени, ни сил.

Ну, зато Иш была ужасно довольна.

— Дома, в Урдере, у меня так не получалось, — скромно сказала она. — Но тут у вас очень легко колдовать, было бы желание. А вы так умеете?

Малдо помрачнел.

— Попробуй, — посоветовал я. — Ничего особенного тут нет. Всего-то, если не ошибаюсь, сорок какая-то ступень Чёрной магии. У некоторых вообще с первого раза получается.

Я не стал признаваться, что эти «некоторые», к сожалению, не я. А просто прошептал ему на ухо заклинание. И заодно пару практических советов. Например, не ходить по стенным шкафам. Дверцы у них обычно хрупкие, на человеческий вес не рассчитаны. Магия магией, а раздавишь всё в кашу, и привет. Неловко может поучиться.

Первая попытка провалилась, но Малдо не из тех, кто сдаётся. Неудачи его только раззадоривают. А эта раззадорила настолько, что со второй попытки он на потолок всё-таки попал. Уселся там рядом с Иш и тут же завёл с ней светскую беседу о принципиальных отличиях тарунских красок, которые считаются лучшими в Мире, от дешёвых мурийских, которыми рисовала она. Считается, что последние выцветают очень быстро, буквально за какие-то сто лет. Причём факты свидетельствуют об обратном: известно великое множество прекрасно сохранившихся картин и настенных росписей, сделанных муррийскими красками более тысячи лет назад. Но на общественное мнение по данному вопросу факты почему-то никакого влияния не оказывают.

Некоторое время я сидел, задрав голову, и с интересом прислушивался к их беседе. Но она оказалась не настолько захватывающей, чтобы компенсировать полное отсутствие еды. Поэтому я спросил Иш:

— А где все остальные?

— На кухне, где же ещё? Кадди учит Лари и Ди печь блинчики по-кумирийски. Я чудом спаслась, сославшись на необходимость закончить потолок. А если вы хотите научиться, идите к ним! Они обрадуются.

Я содрогнулся. Но всё равно пошёл на кухню. Потому что любопытство во мне сильнее первобытного хтонического ужаса, просыпающегося всякий раз, когда кто-то грозит поставить меня к плите.

Едва я переступил порог кухни, мне в рот прилетел блин. Ну, на самом деле, не только в рот, для этого блин был чересчур велик. Он накрыл практически всё моё лицо, как гигантский носовой платок. К счастью, блин оказался не горячим, а тёплым. И тонким до прозрачности. И чертовски вкусным — это я выяснил, потому что не дал блину упасть на пол. У меня хорошая реакция.