Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941 - Ирина Павлова

В то же время широко известным и многократно проверенным на практике положением является то, что «всякие попытки контролировать цены или количество товаров отнимают у конкуренции способность координировать усилия индивидов, поскольку колебания цен в этих случаях перестают отражать изменения конъюнктуры и не могут служить надежным ориентиром для индивидуальной деятельности»[376]25. Но коммунистическую власть не интересовали законы развития рыночной экономики, ее заботой были собственные политические цели и прежде всего   сосредоточение хлебного фонда в распоряжении государства.

Сегодня историки вспомнили о том, что Ф. Дзержинский именно к 1923 г. относил первую попытку приступить к индустриализации страны за счет деревни[377]26. Низкие цены и ограничение свободной торговли хлебом позволили в значительных количествах по сравнению с предыдущим годом экспортировать его за границу. Целью этого экспорта было создание золотого фонда для развития промышленности, в первую очередь, военной. 10 ноября 1923 г. Политбюро утвердило протокол заседания специальной Комиссии Политбюро от 13 октября, в решении которого предусматривалось в том числе усиление импорта в области военной промышленности и упрощение проведения через Наркомат внешней торговли военных заказов[378]27.

К 1923 г. относится и первая попытка Политбюро увеличить поступления в государственный бюджет за счет продажи водки. Некоторые члены партии понимали последствия такого шага, но изменить что-либо были уже не в состоянии. Х.Г. Раковский тогда же в статье «Вырождение нэпа», запрещенной для публикации Секретариатом ЦК, писал: «Мы в процессе отыскания новых и новых доходов доходим иногда до того, что, сами того не сознавая, начинаем отрицать суть нашей пролетарской государственности. В погоне за доходами мы пренебрегаем основными интересами пролетариата и крестьянства и расшатываем самый авторитет Советской власти и Коммунистической партии». Он особо акцентировал внимание на тех невероятных разрушениях, «которые алкоголь вызовет в организме рабочих, истощенном вследствие изнурительных войн империалистической и гражданской и, что самое ужасное, это то, что действие алкоголя подрывает не только жизнь тех, которые его употребляют, но и их потомства. Параллельно с алкоголизмом его неизбежным спутником является нищета, проституция, огрубение нравов и преступность»[379]28.

Однако то, что не удалось в 1923 г., удалось в 1925 г. после предварительной обработки секретарей местных партийных комитетов. Среди материалов Сибкрайкома РКП(б) сохранился любопытный документ, датированный 23 декабря 1924 г. На нем под словами «Мы решительно высказываемся по ранее высказанным соображениям за продажу в пределах Сибири водки довоенной крепости» оставили свои автографы все секретари сибирских губкомов и председатели губисполкомов. И кто-то ниже подписал – «исторический документ»![380]29 В результате с благословения партийного руководства Декретом Совнаркома СССР от 28 августа 1925 г. продажа сорокаградусной водки была официально разрешена и одновременно установлена монополия Госспирта ВСНХ на ее производство. С этого времени продажа ее непрерывно увеличивалась. Так, в Ленинграде в 1926 – 1927 гг. годовое потребление алкоголя на душу населения достигло 59 литров[381]30.

Но какое значение имели интересы трудящихся, тем более здоровье будущего поколения, когда на повестке дня стояла задача выживания коммунистической власти?! Между прочим, она уже в 1920-е гг. понимала, что укрепиться в мире можно только путем создания современной военной техники. Немалые средства требовались на содержание как партийно-государственной номенклатуры в стране, так и нелегальных коммунистических партий за рубежом[382]31.

В качестве главного внутреннего источника доходов коммунистическая власть всегда рассматривала крестьянство. Хотя в 1920-е гг. политика по отношению к нему была намного мягче, в сравнении с предшествовавшими годами «военного коммунизма» и последовавшим периодом коллективизации,   она и в эти годы характеризовалась постоянным нажимом на деревню и административным произволом, что ярче всего проявлялось в политике цен. Партийное руководство в течение всего периода 1920-х годов старалось выдерживать низкие цены на хлеб и отступало только после очередной кризисной ситуации, возникавшей из-за нежелания крестьян продавать хлеб по таким низким ценам. Отступив на короткое время, власть затем снова переходила в наступление.

Пережив кризис 1923 г., партийное руководство ввело так называемые лимитные цены на хлеб. Сталин лично подписал шифровку, разосланную во все местные партийные комитеты, в которой излагалось решение Политбюро от 30 августа 1924 г.: «Взвинчивание хлебных цен в ряде районов требует решительной борьбы за снижение цен, диктуемое интересами денежной реформы, устойчивости рынка, оздоровления промышленности и сохранения реальной заработной платы. Вздутые хлебные цены угрожают дезорганизацией всего хозяйства, срывом заработной платы. ЦК предлагает: 1. Строго, неукоснительно проводить заготовительные лимиты на хлеб, данные исполкомом СТО Наркомвнуторгу, ни в коем случае не повышая их. 2. Строго следить за тем, чтобы внуторги и хлебозаготовители проводили лимиты и вообще распоряжения Наркомвнуторга по хлебозаготовкам в 24 часа после их получения. 3. Не допускать установления минимальных лимитов. 4. Провести кампанию по разъяснению политики борьбы против непомерно высоких цен. Ответственность за исполнение этого постановления возложить на секретарей обкомов, губкомов, национальных ЦК, бюро ЦК РКП лично»[383]32.

Эта шифровка развязывала руки местным секретарям и председателям губисполкомов. Кроме того, имея перед собой циркуляр Наркомата юстиции от 28 октября 1924 г. о том, что усиление репрессий могло быть продиктовано «условиями политического момента или экономической целесообразности», местные руководители могли им воспользоваться для выхода из того или иного экономического затруднения, ими же самими созданного. Так, между прочим, и поступил заместитель председателя Сибревкома Р.И. Эйхе в начале 1925 г., когда возникли трудности с хлебозаготовками. Он дал директиву полномочному представительству ОГПУ по Сибири применить меру ареста наиболее выделявшихся по своим хлебным операциям частных хлеботорговцев и мукомолов. В результате было арестовано пять крупных заготовителей, которые покупали хлеб по ценам выше лимитных. В письме Рыкову от 3 февраля 1925 г. Эйхе признавал, что «принятыми мерами, носившими отнюдь не массовый характер (пока!   И. П.), рынок был оздоровлен, доказательством чего служит успешность заготовок»[384]33. Причем Эйхе руководствовался не только циркуляром Наркомата юстиции от 28 октября 1924 г., но и постановлением ВЦИК, согласно которому в некоторых районах РСФСР органам ОГПУ предоставлялось право заключать лиц, спекулирующих хлебом, в лагеря принудительных работ[385]34. Эта мера понравилась. Эйхе определил ее как целесообразную, потому что частные лица, во-первых, стали более осторожно вести хлебозаготовки, стараясь не выходить за рамки установленных государством цен, а, во-вторых, сократили размеры своих заготовок и вывоза, чем улучшили условия для государственных и кооперативных хлебозаготовителей. Более того, он тогда же предлагал распространить ее на всю Сибирь[386]35.

Весной 1925 г. центральные органы вновь изменили политику хлебозаготовок, решив пойти на некоторое повышение лимитных цен. В шифровке из Наркомвнуторга от 26 марта говорилось: «Паническое настроение, создавшееся в Москве, Ленинграде, появление очередей за ржаным хлебом, мукой требуют немедленной ликвидации. Создается угроза распространения осложнения на другие потребляющие районы. Настойчиво просим принять самые решительные меры к экстренной отгрузке и продвижению в Москву, Ленинград, Иваново-Вознесенск ржи, ржаной муки по всем имеющимся у основных заготовителей. Необходимо принять меры к максимальному сокращению реализации для местных потребностей.., направляя все ресурсы ржи на вывоз»[387]36.

Отступление было вызвано возникновением нового хлебного дефицита. Вместо 80 % заготовок по плану к 1 декабря 1924 г. поступило лишь 50 %, что привело, с одной стороны, к необходимости пересмотреть первоначальный план и снизить его с 360 до 290 млн пудов, а с другой, изменить политику лимитных цен в сторону их повышения[388]37. Шифровка из Москвы за подписью Молотова от 25 марта 1925 г. (между прочим, он к тому времени вернулся из поездки в Тамбовскую, Курскую и Тульскую губернии, где лично наблюдал за положением в деревне) диктовала не предпринимать никаких административных репрессий в отношении заготовок и вывоза хлеба частными лицами и инорайонными заготовителями[389]38. А через месяц, после XIV партийной конференции, в разосланном на места циркуляре, также подписанном Молотовым[390]39, обращалось внимание всех партийных организаций на «необходимость решительного отказа от прежних методов административного регулирования хлебного рынка (лимиты) и на обязательное проведение хлебозаготовительной кампании путем правильного гибкого государственного экономического регулирования хлебных цен, которые, обеспечивая крестьянству возможность в наибольшей степени поднятия и улучшения хозяйства, соответствовали бы интересам всего народного хозяйства в целом». Согласно этому циркуляру, Совет труда и обороны (СТО) на основе решения ЦК установил директивные цены на хлеб для Украины, Северного Кавказа и Крыма, где рынок уже достаточно определился (цена на пшеницу была не ниже, но и не выше одного рубля за пуд). Предполагалось, что в дальнейшем СТО назначит директивные цены и для других районов. «Но эти директивные цены,   подчеркивалось в циркуляре,   не должны превращаться в твердые и обязательные для хлебозаготовителей и крестьян цены, препятствующие хлебозаготовителям руководствоваться коммерческими соображениями». Говорилось также о том, что в связи с недостатком промтоваров на рынке ЦК принял ряд мер по увеличению ввоза их из-за границы и предлагал партийным органам обратить особое внимание на преимущественное снабжение деревни.