Переходы - Алекс Ландрагин

мачтами и парусами, но будто бы сделана для гигантов. К ней прикреплены три огромных дерева; то, что в середине, — самое высокое, не ниже деревьев у нас на острове, но выпрямленное и очищенное от листьев, ветвей и сучков. Оставлен один ствол и три прямых сука, закрепленные крест-накрест. К ним привязаны паруса из ткани, размерами и числом больше наших, каждый достаточно широк, чтобы завернуть в него любую нашу пирогу. Парусов таких к мачтам привязано столько, что их и парусами не назовешь, скорее видится в них стая огромных плененных птиц, что бледнее солнца: самая большая — в середине, те, что поменьше, — на внешних ветках, широкие крылья расправлены и закреплены среди переплетения нитей, так что птицы поставлены на службу ветру. Эти огромные раскинутые крылья гонят судно вперед, как и паруса наших пирог, но без помощи весел.

Когда я рассказала это всем, меня попросили отвести их туда, где я видела лодку. Я первой взошла на вершину холма — ты все стоял там, завороженный, в точности на том месте, где я тебя и оставила. Все изумились виду судна, плывшего в отдалении.

Стая птиц, сидевших на его ветвях, исчезла, неподвижным и оголенным покачивалось оно на воде.

Мы дождались, когда заговорит Отаху.

— Мы примем их как почетных гостей и пригласим на пиршество, — порешил он.

Заговорил Фету-мудрец.

— Обо всем сказано в Законе, — начал он. — И об этом тоже. Закон велит нам отнестись доброжелательно, но настороженно. На лодках таких приплывают не боги, но подобные нам люди. Их речь, одежда, обычаи — все для нас странно. Неведомо нам, чего они ищут и что несут. Но хотя для нас эти люди — чужаки, они не чужие для Закона, которому все видно и все ведомо. После пиршества я совершу переход в тело их вождя, дабы вызнать их намерения. — Речь свою Фету закончил обычным наставлением: — Высший наш долг — повиновение Закону, а Закон прежде всего требует от нас одного: не совершай перехода без обратного перехода.

Закон — самое ценное, что у нас есть, самое дорогое наше достояние. Он нам не принадлежит, это мы принадлежим ему. Закон дает и отнимает жизнь. Все от него зависит, все из него проистекает, все к нему возвращается. Изучение Закона — любимое мое занятие, и у Фету я была лучшей ученицей. На всех пиршествах и торжествах меня сажали с ним рядом. Мне он посвящал больше времени, чем кому-либо другому, обучая меня высочайшим, самым потайным составляющим Закона.

Главное, что нам даровал Закон, — переходы. Посмотреть в глаза другого, ощутить трепетание его души, переместиться в его тело и обитать там, пока не придет время совершить обратный переход, — вот какое сокровище получили мы от Закона. Наставления наши учили переходам, в песнях наших пелось о переходах, в танцах своих мы представляли переходы. Закон запрещал любые татуировки, кроме изображения глаз. После каждого перехода на кожу нашу наносился новый глаз, и в конце концов тела становились гимнами, прославляющими переходы.

Среди всех заповедей Закона величайшая звучала так: «Не совершай перехода без обратного перехода». Все должны возвращаться. Закон гласил непререкаемо: нарушение этого правила повлечет за собой гибель мира. Лишь мудрец имеет право совершать невозвратный переход, с целью сохранения Закона, дабы он был унаследован во всей полноте. Когда приходил его срок и мудрец ощущал приближение смерти, родители приводили к нему своих сыновей в надежде, что именно их отпрыск будет избран для перехода. Семья избранного юноши заказывала лучшему каменщику статую в ознаменование этой чести. В назначенный день проводилась церемония, по ходу которой юноша и мудрец садились напротив друг друга, смыкали взгляды, и дух мудреца переходил в тело юноши, а дух юноши — в тело мудреца. После завершения перехода наследник погружал священный нож из китовой кости в сердце старого мудреца, а также вырезал ему глаза. Останки мудреца погребали, над местом захоронения ставили статую. Итак, среди нас был только один бессмертный. Всем остальным суждено было умереть. Так гласил Закон.

Фету решил, что, когда придет его час совершить последний переход, я стану его преемницей. То есть когда наступит срок, моя душа перейдет в его тело, а его — в мое. Я стану Фету, и, во исполнение Закона, тело, которое я только что освободила, убьет тело, в которое я только что вошла.

В деле любви Закон был всеведущ и всемогущ. Лишь старейшины имели право соединять женщину и мужчину. Если женщина и мужчина желали союза, запрещенного старейшинами, Закон гласил ясно: влюбленные должны покинуть остров и уплыть по ветрам и течениям к востоку, отыскать другой остров и начать там новую жизнь по новому Закону. Так и на нашем острове изначально поселились двое наших предков, молодые влюбленные, чей союз на другом острове, лежащем к западу, считался запретным.

Мы с тобой время от времени поговаривали о бегстве, о том, чтобы уплыть к востоку и отыскать новый остров, наш собственный. Но когда мы оказывались врозь, решимость наша ослабевала. Как бы сильно нас ни тянуло друг к другу, нам не хватало смелости принять тяготы изгнания.

Мы видели, как чужеземцы спустили со своего корабля маленькую пирогу, как в нее сели мужчины и на веслах пошли к острову. Мы отправились с холма на берег и встали там, поджидая их. Рассматривали новоприбывших в их неудобной, яркой одежде и шляпах, подмечали, сколько в них всего странного. Они смотрели на кого вздумается и на что вздумается без страха, хотя копья у них были короткие, тяжелые и тупые. Или не ведомо им, что Закон гласит по поводу того, куда можно смотреть, на кого и каким образом?

Они собрались на берегу, и вождь их заговорил на странном языке, а остальные подняли копья, и с наконечников их сорвались гром и молния, улетев в безоблачное синее небо. Их вождь привязал к дереву камень в форме листа, а потом они приблизились к нам, — они несли бусины, монеты, гвозди и зеркальца, которые протягивали нам, улыбаясь, вкладывая дары нам в руки. Мы, разумеется, не знали, что это за вещи, стали их рассматривать, дивиться их необычайности. Их вождь раздавал приказы, которым все повиновались, но был среди них еще один, который не трудился, а вместо этого срывал листья и растения и складывал в мешок, будто собирал целебные травы, как наш Фету. Он разглядывал наши татуировки. Других чужаков тем временем отправили с пустыми бочками к ручью, они наполнили их водой и принесли назад на пирогу.