Моя девочка - Яна Соболь

стола, а ты взял и все испортил. Если ты Артур, то выполняй обещанное.

— Что?!

— Ты обещал отвезти меня домой. Вот и отвези.

— Домой?

Черт, ну и блеск же в его глазах! Никогда не замечала, что Артур больной на всю голову, но тут никто бы не ошибся.

— Ты уже дома, моя девочка. Теперь тут твой дом. Ты будешь жить здесь, у меня. Со мной. И ты будешь делать только то, что я разрешу. И будешь просить! Как ты посмела отказать мне? Мне! Я видел в тебе богиню…

Точно больной. Одно то, что он украл меня, тянет на неплохой срок. Конечно, если меня найдут.

А если нет? Вот теперь в груди зашевелилось что-то похожее на страх.

— Артур, отвези меня откуда взял. Я никому не скажу ни про похищение, ни про попытку изнасилования.

Он хохочет. Хрипло. И замолкает.

Черт! Он же не взял меня силой? Проверяю все свои ощущения. Нет, не похоже. Если, конечно, его член не такой же маленький, как его понятие о любви.

Кашляю так, что, похоже, сейчас выкашляю все свои легкие.

Он вытягивает руку, проводит ладонью по моей щеке. Я отдергиваюсь. Меня всю передергивает от омерзения! Да трахаться с ним все равно что с земляным червем!

Боже мой, не дай ему изнасиловать меня! Филипп не любит делиться, он не простит неверности. Бог с тем, что он бросил меня — ну, или я его бросила, это как посмотреть. Но я не хочу предавать его память, предавать память о нас, о настоящих нас. Не хочу терять надежду на то, что мы еще можем быть вместе. Теперь я понимаю, почему женщины порой выбирают смерть насилию.

Боже, сделай что-нибудь, и я буду послушной девочкой. Нет, не в таком плане послушной, как с Филиппом! Но я обещаю постараться, только помоги!

Что-то щелкает, с потолка льется ослепительный свет. Я хочу увидеть место моего заточения, но поневоле зажмуриваюсь.

Меня берут за щеки пальцами одной руки. Я с трудом разлепляю один глаз. Лицо Артура перекошено, жилка на лбу бьется.

Какой же он противный! А вроде казался красивым когда-то. Ах да, тогда он не собирался целовать меня против воли и не похищал с непонятно какими целями.

— Я не собираюсь брать тебя силой.

Спасибо, боженька, ты меня услышал. Я правда схожу в церковь и поставлю свечку, обещаю!

— Ты попросишь сама.

— Ну да, — цежу я.

— Попросишь, если хочешь жить. Люди без еды живут не так уж и долго, а без воды — и того меньше. Ну же, давай, попроси своего папочку!

— Ты мне не папочка, — шепчу я.

М-да, это так себе вариант, но все же лучше, чем ничего.

— Не дождешься, — я пытаюсь плюнуть ему в физиономию. Безрезультатно.

Жаль, во рту и правда мучительно сухо.

Больно ли умереть от жажды? Наверняка больно. Но продавать себя за глоток воды?

— Не дождешься, урод, — вновь шепчу я и получаю жгучий удар под дых.

— Все просят, — его голос удаляется. — Рано или поздно, но просят. Мне остается только подождать. Тебя ждать — будет приятнее остальных. Жаль будет, если погибнешь. Если погибнешь так быстро и глупо. Такая юная и такая упрямая… Ничего, я тебя сломаю. Я знал, что это будет сладко.

Что?! Да он точно псих! Козел недорезанный!

— Мамочки! — ору я так, что, кажется, вот-вот рухнут еле видные в свете тусклой лампочки стены. — Папочка! Фи-и-и-ил!

Металлический лязг закрываемой двери — и тишина.

О боже! Я кое-что вспомнила, что услышала не так давно, но не поняла. Не придала значения. Мурашки бегут по спине испуганными стадами. Еще в той, нормальной жизни, когда я поверила этому психу, он говорил про девушку, которая так же потерялась во время грозы год назад. И сказал, что ее так и не нашли…

— А-а-а! — ору я от ужаса.

Ее не нашли, потому что она лежит где-то тут. Может быть, и вовсе рядом, судя по запаху сырости и разложения.

Интересно, она дала себя поцеловать и трахнуть? Или он не стал ждать и взял ее силой? Что мне грозит?

Смерть? Голод? Потеря разума?

Я срываюсь на сиплый визг и больше не могу выговорить ни слова. Во рту — пустыня, нет, две пустыни.

Спокойно, надо подумать, какие плюсы есть в моем положении. Руки затекли, надо привстать, а то так и кистей можно лишиться.

Я же успела позвонить Лизе! И что?!

Она не ответила. Вызовет ли помощь? Да с чего бы? Наверняка подумала, что я просто решила объясниться про нас с Филиппом. Или извиниться.

Может, поорать еще?

Да я так кричала, что проснулись бы и мертвые. Выворачивая шею, пытаюсь присмотреться. В мигающем свете лампочки видны бетонные стены и переплетение кабелей.

Сыро, это какой-то подвал.

Ну хоть не на улице.

Лампочка мигнула и погасла. Печально.

Так, что с плюсами? Я жива-здорова и цела до сих пор. Руки болят, но если немного привставать, то кисти останутся целыми.

Я подгребла под себя ноги, порадовавшись, что их связали только в лодыжках и не слишком сильно. Могу лягаться, хотя толку? Надо как-то выбираться отсюда, но как?

Здорово же меня шибануло. Только теперь я вспомнила все окончательно. Мы же Филиппом расстались. Мы насмерть поссорились с Лизой.

Черт, а зачем мне теперь жить вообще?

Если нет света, если я потеряла одновременно и лучшую подругу, и любимого человека?!

Я уронила голову на грудь и заплакала. Слезы все же текли откуда ни возьмись. Пить захотелось еще сильнее.

Кто будет меня искать? Кому я нужна? Матери? Ха, не смешите мою анальную пробку.

Лизе? Она никогда мне не простит.

Филиппу? Нет, не надо думать о нем, не надо вспоминать его. Тяжело жить с разбитым сердцем, но когда ты прикована к стене, тяжелее во сто крат…

Меня знобит, бросает то в жар, то в холод.

Сколько проходит времени, я не знаю. То ли сплю, то ли теряю сознание.

— Кира, малышка моя, попроси меня.

Я разлепляю глаза, вспоминая, что вообще-то обещала себе время от времени приподнимать руки.

— Чего тебе? — шепчу я еле слышно и вглядываюсь в пришедшего.

Лампочка вновь работает, только светит тускло.

— Попроси меня, и я дам тебе не только радость секса, но и воды.

Вот заладил одно и то же.

— Никогда…

Пощечина. О, он прекрасно понял про связь между мной и Филиппом. Мир, и без того не слишком светлый, меркнет окончательно.

— Говорят, пощечина — это оружие слабых или обиженных.

Тишина. Только