Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри

Декабристы пострадали от той же противоречивости, от которой страдал Александр. Как и бывший император, они хотели принести народу просвещение и блага гражданского общества, но знали, что поддержки простых людей ждать не приходится. Отсюда и лицемерие, нерешительность в действиях декабристов. Их поражение ещё раз показало, какая огромная пропасть разделяет элиту и народ.

Николай I

Правление Николая I в некотором смысле оказалось всего лишь затянувшимся эпилогом восстания декабристов. Свободный от противоречивых импульсов Александра, Николай вернулся к методам своего отца: при нём ожила парадомания, усилилась полиция, ужесточилась цензура, вызывавшая такую ненависть при Павле.

Однако Николай сделал кое-что ещё. Можно спорить, представляет ли он собой запоздалый апогей «просвещённого абсолютизма», завершил ли построение просвещённого абсолютистского государства, то есть доделал работу, начатую предшественниками в XVIII веке, опубликовав, например, кодекс законов и расширив сеть элитных школ для подготовки государственных служащих.

Во всяком случае, государственной деятельности Николая не хватало той струи оптимизма и уверенности, которые были присущи большинству монархов XVIII века. На неё в значительной степени влияла ситуация, сложившаяся в Европе вскоре после наполеоновских войн. В восстании декабристов император видел не отчаянное усилие задушенного гражданского общества, а результат подрывной деятельности заговора, охватившего всю Европу и нацеленного на уничтожение легитимной монархии, а также всех моральных и религиозных устоев. Императора особенно тревожило, что предательство укоренилось в дворянстве, в том сословии, на котором, собственно, и покоилась монархия. Николай внимательнейшим образом следил за ходом следствия, сам принимал участие в допросах и изучал доклады следователей. Секретарь следственной комиссии А.Д. Боровков получил от императора задание изложить в краткой форме взгляды бунтовщиков на современное положение империи. Документ хранился у царя, и тот часто ссылался на него. Не разделяя политические оценки декабристов, Николай в своей правительственной программе руководствовался их пониманием дефектов существующей системы.

Доклад Боровкова ясно свидетельствовал: хотя «правительство само вскормило молодёжь свободомыслием, как материнским молоком», основная причина недавних волнений кроется буквально повсюду в недостатках системы: противоречащих друг другу законах; судах, работающих с ужасающей медлительностью; в административной системе, поощряющей высокопоставленных чиновников скрываться от ответственности за спиной императора; в тарифно-налоговой системе, делающей невыгодной честную торговлю и подрывающей купечество; в церковной системе, при которой доходы духовенства зависят от крестьян; в военной системе, не обеспечивающей резервами слишком большую и неуклюжую армию.

«Надобно даровать ясные, положительные законы, водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства, возвысить нравственное образование духовенства, подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разорённое займами… воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами, направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию, улучшить положение земледельцев, уничтожить унизительную продажу людей, воскресить флот… исправить неисчисленные беспорядки и злоупотребления».

Чтобы справиться со всеми этими пороками, Николай создал такую систему, которую можно было назвать «Тревожной централизацией», усилив надзор центра за местной властью, увеличив число министерств, но также и тайных межведомственных комитетов, укрепив собственную канцелярию, что позволяло царю не только получать необходимую информацию, но и лично вмешиваться в дела чиновников. Получился не стройный авториторизм, а скорее беспорядочная свара соперничающих учреждений, в которую время от времени император вмешивался бы для наведения порядка. Инструментом вмешательства стало Третье Отделение Канцелярии его Императорского Величества, нечто вроде личной тайной полиции, продолжавшей и систематизировавшей традицию фискалов.

Не довольствуясь лишь репрессиями, Николай осторожно вводил собственноручно разработанную идеологию, которая должна была противостоять либерализму и национализму. Провозглашение принципов прежде всего явилось попыткой оживить чувство уверенности, поддерживавшее режим после побед 1812–1815 годов. Суть состояла в том, что Россия выстояла и победила там, где потерпели поражение более развитые и либеральные режимы, что союз престола, алтаря и народа дал империи силы отбросить наступление республиканизма и атеизма и спасти Европу, которой грозил внутренний распад из-за того же атеизма, республиканизма и воинствующего милитаризма.

Альтернативную идеологию Николая I ещё в 1833 году сформулировал граф С.С. Уваров. При вступлении на должность министра образования он заявил: «Наша общая обязанность — обеспечить, чтобы образование народа осуществлялось в соответствии с высшим намерением нашего августейшего монарха в едином духе Православия, Самодержавия и Народности. Я убеждён, что каждый профессор и учитель… использует все свои ресурсы, чтобы стать достойным инструментом правительства и завоевать его полное доверие».

Впервые с XVI века российская монархия попыталась распространять собственную, ясно сформированную идеологию. Проблема триады «Православие, Самодержавие и Народность» состояла в том, что одна из опор, церковь, обнищавшая, интеллектуально отсталая и зависящая от государства, была просто не в состоянии играть какую-то независимую политическую роль. Третья, народность, создавала ещё большие трудности. Подразумевалось, что русские — основной народ империи — преданы алтарю и трону и всегда готовы принести себя в жертву. В отличие от западных народов, русские не разделены этнической или классовой борьбой, и 1812 год подтвердил, что именно это национальное единство помогло одержать победу над сильнейшим врагом и совершить то, чего не смогли сделать другие нации.

Но такая концепция создавала и немало осложнений, нежелательных для правителя многонационального государства. Например, если русские — государствообразующая нация, то почему среди чиновников так много немцев? Кроме того, если принимать концепцию всерьёз, тогда получается, что народ, как и церковь, играет по крайней мере частичную роль в легитимировании монархии, а это Николай I решительно отвергал, так как в подобном допущении слышал приглушённое эхо революционных идей, вызвавших потрясение во многих европейских странах. Кроме того, основная масса русского народа при всём почитании монарха была далека от согласия и примирения с системой, базирующейся на крепостном праве, подушной подати и рекрутчине. С другой стороны, если не принимать народность всерьёз, то зачем вообще упоминать о ней?

Оставался ещё один столп — самодержавие. В последующие десятилетия самодержавие на практике стало единственной определяющей чертой российского государственного устройства и всей политики.

Для Николая I блага самодержавия лучше всего выражались в армии. «Здесь порядок, здесь строгая безусловная законность, никаких неуместных притязаний на знание всех ответов, никаких противоречий, одно логически проистекает из другого; никто не командует, не научившись прежде подчиняться; никто не становится впереди другого, не имея на то законной причины; всё подчинено одной цели. У всего есть своё назначение. Вот почему мне так хорошо среди этих людей, вот почему я горжусь и буду гордиться честью называться солдатом. Я считаю, что вся человеческая жизнь — это всего лишь служба, потому что служат все».

Однако использование армии для подкрепления чувства уверенности катастрофическим образом сказалось на её боевой готовности. Из наполеоновской эпохи так и не сделали должного вывода, который достаточно прост: современные армии, если покоятся на сильном чувстве национальной солидарности, в мирное время могут быть невелики, но во время войны должны быть способны к быстрой мобилизации; они могут быть достаточно большими и подвижными, манёвренными, предоставляющими широкую инициативу младшим офицерам и даже рядовым солдатам. Такую доктрину проповедовал раньше Суворов, служивший при Екатерине II. Николай же предпочёл вернуться к испытанной прусской системе тесного маршевого строя и отупляющей муштры.