В огонь и в воду - Амеде Ашар

Тѣ изъ дворянъ, которые были въ свѣтѣ французскаго посольства въ Римѣ, находили въ немъ любопытное сходство съ знаменитымъ портретомъ Цезаря Борджіа, что въ галлереѣ Воргезе, работы Рафаэля. Онъ такъ же точно носилъ голову, такъ же точно держался и даже звали его Цезаремъ.

— Я буду очень удивленъ, говорилъ себѣ Гуго, если не столкнусь когда-нибудь съ этимъ графомъ де Шиври.

Гуго узналъ — мы всегда узнаемъ, сами не зная какъ, что насъ особенно интересуетъ — что Орфизу де Монлюсонъ крестилъ самъ король Людовикъ XIV, очень уважавшій покойнаго герцога д'Авраншъ и теперь оказывавшій особенное покровительство его единственной дочери-сиротѣ. Говорили даже, но это только такъ говорили, что король самъ позаботится выбрать ей и мужа. Орфиза была очень богата и притомъ такая красавица, что легко могла обойдтись въ этомъ дѣлѣ и безъ чужихъ заботъ. Кромѣ того увѣряли, что король, въ память постоянной вѣрности и услугъ, оказанныхъ ему въ смутныя времена Фронды, хочетъ предоставить своей крестницѣ право принести въ приданое мужу титулъ герцога д'Авраншъ. Вслѣдствіе этого, цѣлая толпа вздыхателей вертѣлась безпрестанно предъ наслѣдницей знатнаго имени; но большая часть изъ нихъ давно уже отказалась отъ всякой надежды одержать верхъ надъ графомъ де Шиври.

Орфизѣ недавно исполнилось осьмнадцать лѣтъ, всего нѣсколько мѣсяцевъ назадъ, она вышла изъ монастыря и жила теперь подъ покровительствомъ почтенной тетки, вдовствующей маркизы д'Юрсель, пользовавшейся правомъ сидѣть на табуретѣ при дворцѣ.

Все это сильно смущало графа де Монтестрюка, у потораго только и было за душей, что плащъ да шпага, да полторы тысячи ливровъ доходу отъ Тестеры, а съ этимъ трудно было завоевать герцогскій титулъ и безчисленныя владѣнія Монлюсоновъ. Но гасконецъ готовъ быль на все изъ любви къ такой красавицѣ. Только огромное богатство было тутъ въ самомъ дѣлѣ большимъ несчастьемъ.

Но развѣ изъ-за этого несчастья онъ долженъ отъ нея отказаться?

— О! этому-то не бывать! воскликнулъ онъ.

Волненье не давало ему спать; онъ ворочался въ постели съ боку на бокъ и вздыхалъ глубоко; вставалъ, ходилъ, открывалъ окно, смотрѣлъ на звѣзды и опять ложился. Бѣдному Коклико сильно хотѣлось спать, и онъ отъ всей души посылалъ къ чорту всѣ эти глупыя волненья. Вдругъ Гуго вспомнилъ слова Брискетты.

— Ахъ, бѣдная Брискетта! сказалъ онъ, какъ она вѣрно отгадала, предсказывая мнѣ всѣ эти мученья страсти! Это совсѣмъ не похоже на то, что я къ ней чувствовалъ… То просто сердце мое пробуждалось, даже скорѣй молодая кровь, чѣмъ сердце, и я бѣжалъ къ молодой дѣвочкѣ, какъ бѣлка къ свѣжимъ орѣхамъ!

Теперь онъ любилъ истинно, и одна мысль, что Орфиза де Монлюсонъ можетъ принадлежать другому, а не ему, отзывалась дрожью въ его сердцѣ. Лучше умереть тысячу разъ, чѣмъ видѣть подобное несчастье! Но какъ добраться до нея, какими путями, какими подвигами? Какъ бороться съ графомъ де Шиври, за котораго было все — и состояніе, и родство, и положеніе въ обществѣ и связи?

Такъ мечталъ и разсуждалъ онъ по цѣлымъ днямъ. Вдругъ ему пришелъ на память прощальный разсказъ матери о Золотомъ Рунѣ и какъ она толковала ему эту легенду. Онъ вздрогнулъ и задумался.

— Да, сказалъ онъ наконецъ, вотъ оно — мое Золотое Руно! Оно блеснуло мнѣ и такъ высоко, какъ будто на самомъ небѣ. Ея волоса такого именно цвѣта, какъ это Руно, и глаза блестятъ точно также! Цѣлую жизнь я буду стремиться къ ней и, быть можетъ, никогда не достигну… но какой-то тайный голосъ говоритъ мнѣ, что никогда ужь мое сердце не оторвется отъ нея!

Если что-то говорило графу де Монтестрюку, что онъ встрѣтитъ на своемъ пути графа де Шиври, то и этотъ тоже сразу почувствовалъ, что въ Гуго онъ встрѣтилъ такого соперника, которымъ пренебрегать не слѣдуетъ.

Не своимъ свѣтскимъ положеніемъ былъ онъ страшенъ, но молодостью, привлекательной наружностью, какой-то лихой смѣлостью: что-то необъяснимое показывало въ немъ, что подъ этой юношеской оболочкой есть сердце, мужество, твердая воля.

Цезарь самъ не понималъ, отчего онъ такъ заботится объ этомъ пришельцѣ: такой чести онъ до сихъ поръ никому еще не оказывалъ. Что же это за предпочтеніе такое въ пользу графа де Монтестрюка? Отчего и почему, съ самой первой встрѣчи на охотѣ, онъ съ каждымъ днемъ больше и больше объ немъ думаетъ? Сердясь на самого себя, графъ де Шиври захотѣлъ узнать на этотъ счетъ мнѣніе одного дворянина, жившаго при немъ и служившаго ему повѣреннымъ, отъ котораго ничего не скрываютъ.

Родословная кавалера де Лудеака была очень темна. Онъ увѣрялъ, что семья его родомъ изъ Перигора, гдѣ у него множество замковъ и нѣсколько помѣстьевъ; но все это были однѣ росказни, а насколько въ нихъ правды — никто сказать не могъ. Люди догадливые увѣряли напротивъ, что все его родовое наслѣдство заключается только въ безстыдствѣ, хитрости и дерзости. Однимъ словомъ, его больше боялись, чѣмъ уважали.

Лудеакъ не скрылъ отъ графа де Шиври, что, по его мнѣнію, не слѣдуетъ считать Гуго де Монтестрюка за ничтожнаго противника.

— Но мнѣ говорили, вскричалъ де Шиври, что эти Монтестрюки — голые бѣдняки и у нашего нѣтъ ровно ничего за душой!

— Этотъ значитъ только — аппетитъ у него будетъ посильнѣй! отвѣчалъ Лудеакъ. Притомъ же онъ гасконецъ, т. е. изъ такой породы, которая не боится ничего, не отступаетъ ни передъ чѣмъ, разчитываетъ только на свою смѣлость и на случай, чтобъ добиться всего, и наполнила бы весь міръ искателями приключеній, еслибъ ихъ и безъ того не было довольно повсюду.

— Ни состоянія, ни семьи, ни протекціи, ни даже почти и имени!

— Да это-то именно и даетъ ему силу!

— Какъ, то, что у него ничего нѣтъ?

— Да! женщины причудливы! Сколько встрѣчалось такихъ, которыя рады были разъигрывать роль благодѣтельныхъ фей въ пользу красавчиковъ, вознаграждая ихъ за всякія несправедливости судьбы… Все, чего нѣтъ у этого Монтестрюка, помогаетъ ему, все идетъ ему въ счетъ… А твоя кузина, герцогиня д'Авраншъ, нрава прихотливаго и, если не ошибаюсь, очень охотно занялась бы разными приключеніями въ родѣ рыцарскихъ романовъ, въ которыхъ бываютъ всегда замѣшаны принцессы… Развѣ ты не замѣтилъ, какъ взглянула на него, когда приглашала къ себѣ въ замокъ, и какъ улыбнулась, услышавъ, что сказала ему принцесса Маміани?

— Да, да!

— И это не заставило тебя задуматься? У него есть еще огромное преимущество; у этого проклятаго Монтестрюка, хоть отъ его шляпы и платья такъ и несетъ провинціей, а шпага у него такая, какихъ никто не носитъ со временъ покойнаго короля Лудовика XIII!

— Преимущество, говоришь ты?

— А то, какъ онъ познакомился съ твоей кузиной, ты ни во что не считаешь? Онъ гонится за взбѣсившеюся лошадью, ловкимъ ударомъ шпагой по ногѣ останавливаетъ ее, лошадь падаетъ всего въ десяти шагахъ отъ страшной пропасти, герцогиня спасена имъ отъ вѣрной смерти… развѣ все это ничего не значитъ? Вѣдь вотъ онъ — герой съ перваго же шагу! И она вѣдь вспомнила же, говоря о своемъ спасителѣ, про дон-Галкора, одного изъ рыцарей Круглаго Стола, если не ошибаюсь!