Спецотдел-2 - Андрей Волковский

он, наверное, был красив, но сейчас его лицо искажала мучительная гримаса.

— Где Марина? Где она? Где?!

— Тише, Стас, — пыталась успокоить его выскочившая из-за стойки женщина.

Метнувшаяся ей на помощь рыжая девчушка остановилась возле Вики и доверительным шёпотом пояснила:

— Это Станислав Гречников, муж Марины Тан. Она по паспорту Танина, фамилию оставила свою, но замужем уже два или три года.

— Гражданин Гречников! — громко окликнул Егор, отодвигая Вику. — Подойдите сюда, пожалуйста.

Мужчина метнулся к ним.

— Вы знаете, что с Мариной? Вы медики, да? Вы из «скорой»?

— Проходите сюда, пожалуйста. Садитесь.

— Ладно, хорошо... Простите, я сам не свой, — тихо произнёс мужчина, сев за стол. — Я муж Марины, Стас.

— Спецотдел, старший сотрудник Егор Брянцев, Виктория Ежова. Мы должны задать вам несколько вопросов. Вы готовы?

Гречников молча кивнул. Вике показалось, что в его глазах мелькнуло что-то похожее на беспокойство.

— Итак, что вам известно о гибели вашей супруги?

— Ничего. Совсем ничего... Ну, то есть не совсем ничего... но немного: только то, что сказали её коллеги... Молния... боже мой, какая нелепая чудовищная случайность!

Он вздрогнул и прикрыл лицо рукой: на безымянном пальце тускло блеснуло широкое обручальное кольцо, а на среднем темнела татуировка. Вика присмотрелась и разглядела три переплетённых защитных знака.

— Такая трагедия... я... у меня нет слов... — продолжал Гречников, и его голос прозвучал так театрально, что Вике захотелось оглянуться в поисках кулис и зрителей. — Как только мне Семён Петрович позвонил, я тут же приехал, но Марину уже увезли... и я не знаю, что теперь делать... как теперь жить...

Вдовец нервно щёлкал пальцами и непрестанно переводил взгляд с Вики на Егора и обратно.

Не похоже, что он убит горем.

Скорее похоже, что он пытается что-то скрыть.

— Скажите, а вы знали, что ночью погиб коллега вашей жены? — вмешалась в разговор Вика. — Некто Тимофей Краснов.

Взгляд Гречникова на секунду стал злым, но вдовец тут же опустил глаза, пытаясь не выдать обуревающих его чувств.

— Нет, — пробормотал он. — То есть да... Маринины коллеги что-то такое говорили, но я не слушал. Мне не до того! Я ничего не знаю!

— Его тоже убило молнией. Странно, правда? — Вика поправила очки, пристально глядя на собеседника.

— Очень! — с жаром кивнул мужчина, уже вполне успокоившись. — Это всё грозы. Не погода, а безобразие.

— Между прочим, коллега вашей жены погиб не один. С ним умерла его жена. Из-за той же молнии. Бедная девушка задохнулась в собственной спальне.

Гречников побледнел и с запинкой пробормотал:

— Какая... трагедия...

Он точно что-то знает. Возможно, он знает об этом преступлении всё. Но как это доказать?

То, что Гречников нервничает, то, что его злит упоминание о Краснове, как и то, что он, судя по татуировке, видящий, — всё это не улики.

— Действительно, это трагедия, — согласилась Вика. — Как и случившееся с вашей женой. Вам не кажется, что в этих инцидентах многовато совпадений?

— Я не понимаю, о чём вы говорите, — уставившись в стол, проговорил вдовец.

У Егора зазвонил телефон, но всё внимание Вики было приковано к Гречникову. К его поникшим вздрагивающим плечам, к пальцам, переплетённым до белизны костяшек. К вздутым на висках венам.

Он явно не испытывает горя. Нет, тут совсем другие чувства.

Надо надавить на него: Гречников не похож на стойкого человека, а значит, может расколоться и признаться в содеянном.

— Вы были знакомы с Красновым? — спросила Вика.

Вдовец поднял голову. Теперь его глаза лихорадочно блестели. Губы пересохли, а лицо осунулось, будто он разом постарел лет на десять.

— Какая теперь разница? — проскрипел он.

Он потёр переносицу, снова пряча глаза.

Это не горе.

Это вина. Гнев. И страх.

— А с его женой Элиной вы были знакомы? Ей было всего двадцать пять...

— Хватит! Зачем вы говорите мне о чужой жене, когда я только что потерял свою?! Зачем столько странных вопросов?! Всё, хватит! Я ухожу! — Гречников вскочил со стула.

Егор спрятал телефон и медленно проговорил, обращаясь к коллеге:

— В сумке Марины Тан нашли «ёлочку», — вдовец оцепенел, глядя на Брянцева, как кролик на удава. — Такую же, как в доме Красновых. Кто-то пропитал их особым составом и подсунул их Тан и Краснову. Обе «ёлки» уже отправили в лабораторию. Отпечатки мы на них, конечно, не найдём: про них сейчас даже дети знают. Но вот анализы ДНК — другое дело. Достаточно микрочастиц слюны, чтобы точно установить, кто кроме самих жертв трогал эти «ёлки».

— Вы.. вы врёте... — выдавил из себя Гречников.

— То есть вы думаете, что мы не найдём там ваши следы? — уточнила Вика.

— Нет!

— Вы хорошо их стёрли?

— Да! То есть нет. Я... я не хотел...

Гречников рухнул на стул и сморщился, по его щекам потекли слёзы.

— Вы ведь этого не хотели, правда? Не хотели убивать Элину Краснову?

— Нет, конечно, нет... — прошептал Гречников. — Я даже не знал её...

— Она не заслужила смерти, так?

— Нет, не заслужила...

— А Марина? Она заслужила?

Мужчина всхлипнул и с неожиданной яростью прошипел:

— Да!

Вика, не отрывая взгляда от подозреваемого, спросила:

— Почему? Расскажите, Стас, почему?

Он рассмеялся, потом снова всхлипнул, отодвинулся от края стола и ответил совершенно спокойным голосом:

— Она мне изменяла. Марина мне изменяла. Всегда. Но с Красновым всё зашло слишком далеко, — подозреваемый покачал головой. — Если бы она хотя бы прятала следы своей измены!.. Но нет: цветы домой приносила, мелкие подарочки всякие — «Ах, Тим подарил — мило, правда?»

Гречников судорожно вздохнул и усмехнулся, вернее — оскалился.

— Я что, идиот?! Я что, не понимаю?! Приходила в полночь, весёлая, смеётся. Алкоголем и чужим мужиком разит за километр. На прошлой неделе пришла в полурасстёгнутой блузке! Говорит: «Стасик, если бы ты знал, что такое страсть!» А я знаю. Я — точно знаю.

Подозреваемый выпрямился, глаза его лихорадочно заблестели.

— Я знаю, что такое страсть, — повторил он тихо и отчётливо. — О, я знаю. Я так её любил. И так её возненавидел.

Повисла тишина. Гречников, казалось, полностью погрузился в воспоминания о своих чувствах к жене.

— Как вы приманили существо?

— О, я ещё в детстве заметил,