Слушайте песню перьев - Николай Внуков

Передняя фура пронеслась по дороге еще метров пятьдесят, потом лошади резко рванули в сторону. Дышло сломалось. Фура на полном ходу опрокинулась — и на землю вывалилась груда ящиков.

— Прекратить огонь! — крикнул Ян.

Партизаны бросились к обозу.

И в этот миг из кустов на противоположной стороне дороги застучал автомат. Бежавший впереди Ондрей Ткач схватился руками за живот и опустился на колени. Вторая очередь подрезала его, и он упал, ткнувшись лицом в землю.

— Назад! — закричал Ян, сообразив, что кто-то из фашистов остался жив.

Партизаны залегли.

Засевший в кустах автоматчик продолжал полосовать короткими очередями дорогу.

— Сволочь! — прошептал Ян. — Когда он успел?

В горячке схватки никто не заметил, как немец соскочил с фуры и скрылся в кювете на той стороне.

Потерять на таком простом деле бойца! Что теперь скажет Лёнька?

Ян осторожно поднял голову, пытаясь определить, откуда идут очереди.

Автомат умолк.

Кусты на той стороне не шевелились.

Ян толкнул лежавшего слева Каминского.

— Ты его видишь?

— Нет.

— Уполз в лес. Наверное, уже бежит к своим, — предположил кто-то.

— Ян, надень на карабин шапку и подними вверх, будто встаешь, — попросил лежавший справа Станислав.

Косовский сдернул с головы капелюш, нацепил на ствол карабина и приподнял над кустами. Станислав всматривался в заросли на той стороне.

Никакого движения.

Тишина висела над дорогой. Понуро стояли лошади. Дымил подожженный воз.

Косовский повел капелюш в сторону — как будто переползал вдоль обочины.

Автоматчик молчал. Вероятно, он разгадал примитивный маневр.

— Собака! — выругался Каминский. — Что теперь, так и будем лежать, пока не наскочат мотоциклисты?

— Ян, я подползу ближе к возам, оттуда хорошо видно ту сторону, — сказал Станислав.

— Хватит одного убитого. Лежи!

Прошло несколько минут.

— А что, если чесануть по кустам из пулемета? По самому низу вдоль всей обочины? — сказал Каминский. — Не выдержит, обязательно ответит.

Косовский уполз к пулемету.

Через минуту длинная очередь подсекла кусты у самых корней. Полетели сбитые пулями ветки, брызнула мерзлая земля. И почти сразу же с той стороны ответил немец.

Станислав увидел вспышки ответной очереди, а потом и самого солдата, вернее его голову в каске. Ствол автомата закрывал большую часть его лица, и только часть щеки и плечо оставались незащищенными.

Станислав медленно поднял карабин, коснулся прицелом нижнего края стальной каски, задержал дыханье и нажал спуск.

Очередь оборвалась. Немец последним смертным рывком поднялся на колени, прижал ладони к лицу и опрокинулся навзничь.

Медленно, с опаской подошли партизаны к фурам. Казалось, снова брызнет из кустов или из-под колес раскаленная очередь. Но кругом было тихо.

— Кто-нибудь двое соберите оружие. Стефан, Радек и ты, Стась, поймайте лошадей. Януш и Марек, подберите Ткача, — распорядился Ян.

В обозе оказались рождественские подарки: сыр, колбаса, мясные консервы, несколько копченых окороков, коробки с настоящим кофе, коробки с конфетами, банки с джемом и домашними маринадами, и почти в каждой посылке — теплые вещи: вязанные из добротной толстой шерсти трехпалые перчатки для стрельбы на морозе, носки с двойными пятками, байковые и фланелевые портянки, шарфы, егерское белье, свитера.

Попадались открытки с изображениями сусальных елок и краснощеких дедов-морозов, присыпанные по клею разноцветной слюдой. На открытках готикой были написаны стандартные пожелания скорейшей победы и возвращения домой.

В одной фуре лежало несколько коробок с медикаментами. Большие пакеты ваты, бинты, комплекты первой помощи, дезинфицирующие присыпки, средства от простуды, от обморожений, обезболивающие, жаропонижающие, антисептические.

Четыре фуры, нагруженные доверху, пять автоматов, шесть карабинов, больше тысячи патронов к ним и двадцать гранат — хорошие трофеи. Однако радости не было. В этом коротком бою погиб Ондрей Ткач, веселый молодой парень из Хелмека. Его похоронили здесь же в лесу, неподалеку от лагеря, насыпав неприметный могильный холмик.

— Вот что, друзья, — сказал Лёнька, когда вечером обсуждали итоги боя. — Так больше воевать нельзя. То, что мы делаем сейчас, это не война. Это игра в войну. Нам просто везло. А везение не может продолжаться вечно. Помните шоссе на Сандомир? Наша разведка напоролась там на отряд армейского боевого охранения, от которого еле унесла ноги. Раньше мы натыкались только на отряды полицаев или карателей СД. Что это значит? Это значит, что немцы принялись серьезно укреплять тыл. Скоро они начнут действовать против нас не отдельными карательными акциями, а пустят по нашим следам армейские соединения. И тогда нам конец.

— Так что, забиться в леса и подыхать с голоду? — не выдержал кто-то из бойцов.

— Нет. Я думаю, нам прежде всего нужно наладить связь с другими отрядами, а также с надежными людьми в деревнях и на хуторах. Эти люди могли бы сообщать нам о всех передвижениях немцев, помогали бы доставать продукты и укрывали бы наших раненых.

— Как мы можем связаться с другими отрядами, если даже не знаем, где они? — спросил Големба.

— Через местных жителей, — сказал Лёнька. — Есть у нас кто-нибудь в отряде из этих мест?

Выяснилось, что большинство бойцов из западных воеводств. С начала войны они отступали вместе с частями регулярной польской армии, надеясь, что где-нибудь на Висле или на Сане армия задержит врага. Но надежды рухнули, когда остатки армии были разгромлены в Свентокшиских горах.

— В ближайшие дни нужно завязать контакты с местными жителями и поддерживать с ними постоянную связь, — сказал Лёнька.

Теплые вещи из рождественского обоза пришлись ко времени. Через неделю Борковицкие леса утонули в снегу. Ударил мороз.

БЕЛЫЕ У КРАСНЫХ СКАЛ

Они сидели в нукевап, слушали свист ночного ветра в лесу и наслаждались теплом костра после ужина.

— Вот так же свистит Кей-вей-кеен — северо-западный ветер — в наших чащах, — произнес Станислав. — Хорошее время. Осенью все в селении сыты, у каждого новая одежда и новые песни. Старики рассказывают о далеких временах и о славных битвах. У женщин в глазах радость.

— Ты скучаешь по своим?

— Да, Ян. Я хотел бы возвратиться к братьям по крови.

— Тебе не понравилось в Польше? Не сейчас, конечно, а в Польше, которая была до войны?

— Я не понимаю вашей жизни, Ян. Почему у вас у одних людей есть все — большие красивые дома, автомобили, много еды и много одежды, а у других очень мало? У нас община дает человеку то, что нужно для жизни, если даже он не может работать. Ведь он работал раньше и тоже давал общине то, что ей нужно. Моя мать и ее друзья хотели, чтобы в вашей земле у каждого человека было то, что ему необходимо для жизни, но полиция схватила ее, объявила преступницей и посадила в тюрьму. Разве это справедливо? Ваши законы писали очень хитрые люди, а не те, кто хотел хорошей жизни для всего племени. Почему вы должны подчиняться несправедливым законам? Почему вы не можете сменить своих вождей, если они вам не нравятся?