Высокое окно - Реймонд Чандлер

— Без разрешения доктора Мосса я бы не стал говорить всего этого. Но он считает, что уже можно. Вы, вероятно, подумали, что убили Хораса Брайта. Ведь повод для убийства у вас был, возможность тоже представилась, и, думаю, на какую-то долю секунды у вас даже мелькнула мысль воспользоваться этой возможностью. Но не такой вы человек. В последней момент вы бы все равно не решились. Но как раз в последний момент вам вдруг стало дурно, и вы упали в обморок. Он-то выпал из окна, только толкнули его не вы.

Я замолчал и увидел, что ее рука опять упала на колени, легла на другую руку и стиснула ее.

— Вам внушили, что это вы вытолкнули его из окна, — продолжал я. — Внушали осторожно, постепенно, с той неумолимой жестокостью, на какую способна только такая женщина и только по отношению к другой женщине. Хотя сейчас миссис Мердок никак не назовешь ревнивой, ревность могла стать поводом для убийства. Впрочем, был у нее повод и поважнее: пятьдесят тысяч страховки — все, что осталось от состояния ее разорившегося мужа. Она безумно, властно любила своего сына — как любят такие женщины. Жестокая, злая, беспринципная, она грубо, безжалостно использовала вас как заложницу на тот случай, если бы Венниеру вдруг взбрело в голову выдать тайну. Для нее вы были всего лишь козлом отпущения. Если хотите порвать с тем жалким, животным существованием, какое вели все эти годы, то должны вникнуть, поверить в то, что я вам говорю. Хотя понимаю, это непросто.

— Нет, не может быть, — тихо проговорила она, уставившись мне в переносицу. — Миссис Мердок всегда замечательно ко мне относилась. Верно, я толком не помню, что происходило в тот момент… но как же можно наговаривать на людей.

Я вынул белый конверт, который обнаружил в картине Венниера. Две фотографии и негатив. Подошел и положил фотографию ей на колени:

— Полюбуйтесь. Этот снимок Венниер сделал из дома напротив.

Она взглянула на фотографию:

— Это же мистер Брайт. Он неважно получился, правда? А за ним стоит миссис Мердок, вернее, миссис Брайт. У мистера Брайта какой-то безумный вид, — она с некоторым недоумением посмотрела на меня.

— Знали бы вы, какой у него был вид через несколько секунд, когда он вывалился.

— Когда он что?

— Послушайте, — сказал я отчаявшимся голосом. — Перед вами фотография, на которой миссис Элизабет Брайт Мердок выталкивает своего мужа из окна. Обратите внимание на положение его рук. Он кричит от страха. Неужели не понятно? Этим снимком Венниер шантажировал вас восемь лет. Мердоки ни разу не видели фотографии, даже не верили, что она существует. Но она существовала. Вчера вечером я нашел эту фотографию по той же счастливой случайности, по какой в свое время ее отсняли. Так что справедливость восторжествовала. Теперь вы понимаете?

Она опять посмотрела на фотографию и отложила ее:

— Миссис Мердок всегда так трогательно ко мне относилась.

— Она сделала из вас козла отпущения, — проговорил я тем тихим, усталым голосом, каким режиссер объясняется с актерами на неудачной репетиции. — Она хитрая, жестокая, упрямая женщина. Но знает свои слабости. В случае необходимости она даже готова расстаться с лишним долларом, что с такими, как она, случается нечасто. Этого у нее не отнимешь, как, впрочем, и всего остального. Я бы с удовольствием попробовал, да воспитание не позволяет.

— Да, — протянула она. — Ничего не поделаешь. — И я наконец понял: из того, что ей говорилось, она не слышала и трети, а тому, что слышала, не поверила. — Никогда не показывайте миссис Мердок эту фотографию. Она ужасно расстроится.

Я встал, взял фотографию у нее из рук, порвал ее на мелкие кусочки и выбросил их в мусорную корзину.

— Может быть, когда-нибудь вы и пожалеете, что я порвал ее, — сказал я, утаив, что у меня есть еще одна и негатив. — Может быть, через три месяца или через три года вы проснетесь как-нибудь ночью и поймете, что я говорил вам правду. И, как знать, может, тогда вы захотите еще раз взглянуть на фотографию. А может, я и ошибаюсь. Может быть, наоборот, вы будете очень разочарованы, узнав, что никого не убивали. И прекрасно. Не все ли равно. А сейчас мы спустимся вниз, сядем в машину и поедем к вашим родителям в Вичиту. Думаю, к миссис Мердок вы больше не вернетесь, хотя, возможно, я опять ошибаюсь. Но об этом мы больше говорить не будем. Хватит.

— У меня нет денег.

— Миссис Мердок прислала вам пятьсот долларов. Они у меня в кармане.

— Как это мило с ее стороны.

— О дьявол! — взвыл я, пошел на кухню и хлебнул из бутылки перед дорогой. Легче не стало. Захотелось вскарабкаться на стену и поползать по потолку.

36

Я отсутствовал десять дней. Родители Мерл оказались мягкими, добрыми, спокойными людьми. Жили они в старом каркасном доме на тихой, тенистой улице. Когда я рассказал им то, что счел необходимым, они всплакнули. Стали говорить, что рады ее возвращению, что дома ей будет хорошо, во всем винили себя, и я не спорил.

Когда я уезжал, Мерл провожала меня в обсыпанном мукой фартуке с оборками. Вытерев руки об фартук, она подошла к двери, поцеловала меня в губы, заплакала и убежала в дом. Когда машина тронулась, на пороге вместо нее с широкой, добродушной улыбкой стояла ее мать.

Дом скрылся из виду, и я испытал странное чувство, словно написал стихи, очень хорошие стихи, но потерял их и теперь никогда больше не вспомню.

Вернувшись, я позвонил лейтенанту Бризу и зашел к нему узнать, как подвигается дело Филлипса. Оказалось, что с убийством они уже разобрались; в чем-то, как бывает, им повезло, а до чего-то додумались сами. Чета Морни так и не заявила в полицию, но кто-то позвонил, сообщил про смерть Венниера и бросил трубку. Криминалисту отпечатки пальцев на пистолете Венниера показались подозрительными, но, когда в результате экспертизы наличие пороха на руке подтвердилось, полиция сочла, что это все-таки самоубийство. Когда же дело передали в Главное управление, детектив Лэки заинтересовался пистолетом, найденным в комнате Венниера, и обнаружил, что по описанию он совпадает с тем пистолетом, который разыскивался в связи с убийством Филлипса. Хенч опознал его, к тому же они нашли на курке полустертый отпечаток его большого пальца. Поскольку на курок за это время нажимали всего один раз, отпечаток Хенча сохранился.

Обнаружив, таким образом, пистолет Хенча, и располагая лучшими, чем я, отпечатками пальцев Венниера, они опять отправились на дом к Филлипсу и Хенчу. На постели Хенча был найден отпечаток левой руки Венниера, а отпечаток пальца — на ручке сливного бачка в уборной Филлипса. Тогда они стали рыскать по округе с фотографией Венниера и установили, что его дважды видели за домом и, по крайней мере, три раза в переулке. Вместе с тем в самом доме никто его почему-то не видел, а если кто и видел, то не признался.

Теперь не хватало лишь мотива для убийства. Его им любезно предоставил Тигер, задержанный в Солт-Лейк-Сити при попытке всучить дублон Брешера местному перекупщику монет, который решил, что монета настоящая, но краденая. С десяток таких же монет нашли у Тигера и в номере гостиницы, причем одна из них оказалась подлинной. Тигер признался во всем и показал крошечную метку, с помощью которой он отличал подлинник от подделок. Где Венниер взял дублон, он понятия не имел. Ничего не удалось узнать об этом и полиции, так как владелец украденной монеты на многочисленные объявления, помещенные в газетах, не откликнулся. Окончательно убедившись, что убийцей был Венниер, полиция потеряла всякий интерес к дальнейшему расследованию. Дело закрыли, хотя некоторые сомнения в самоубийстве все же оставались.

Тигера вскоре отпустили, так как непосредственного участия в убийствах он не принимал. Хотя он и совершил неудавшуюся попытку подлога, но золото приобретал законным путем, а подделка старой монеты из штата Нью-Йорк соответствующей статьей федерального законодательства не преследуется. В штате Юта с ним связываться не стали.

В признание Хенча полиция, разумеется, не поверила. По словам Бриза, он воспользовался им, чтобы развязать язык мне. Ведь он понимал, что я не успокоюсь, если у меня есть доказательства невиновности Хенча. Самому Хенчу, впрочем, это не помогло. Его посадили по обвинению в грабеже пяти винных магазинов и убийстве во время налета. Его соучастником оказался итальянец по имени Гаэтано Приско, но его не поймали, и я так и не узнал, был ли он родственником Палермо.

— Ну, что скажете? — спросил Бриз, рассказав мне все, что произошло за время моего отсутствия и после приезда.

— Остаются неясными две вещи. Во-первых, почему Тигер бежал? И во-вторых, почему Филлипс жил на Корт-стрит под чужим именем?

— Тигер бежал, потому что узнал от лифтера, что Морнингстар убит, и почуял недоброе. Филлипс снял квартиру на имя Энсона, потому что не мог платить за купленную в рассрочку машину, потому что сидел без денег и без работы. Иначе бы даже такой болван, как он, не ввязался в дело, которое с самого начала не сулило ничего хорошего.