Сын человеческий - Роберт Силверберг

Полз. Вот и ночь. Может, сияние звезд растопит его неподвижность? Нет. В воздухе танцуют серебряные капли. Будет ли конец этому пути? О, так медленно, так бесконечно медленно. А скоро он совсем не сможет двигаться.

– Брил? – зовет он. – Ангелон?

Голос тоже медленный, слова дробятся на отдельные части, падают и утраивают звучание.

– Ти? Хенмер? Хен-мер? Се-ри-фис? Се? Ри? Фис?

Он забыт и поглощен Медленным.

Возможности встать уже нет. Это заняло бы миллион лет. Он сосредоточился на том, чтобы ползти. Правая рука вперед, правое колено, левая рука, левое колено. Ноги тащатся за коленями. Голова опущена между плеч. Он закончит один шаг ползком. Рассвет слепит глаза. Правая рука вперед. Полдень, над головой огонь. Правое колено. Солнце садится. Левая рука в тусклом свете сумерек. Ночь и левое колено. Под звездами отдых, нужно собраться с силами. Правая рука вперед. Рассвет. Сияние полдня.

Правое колено. Сколько еще? У него нет паспорта на вечное жительство. Тени стали длиннее. Левая рука. Рассвет. Левое колено. Ночь. Рассвет. Правая рука. Сумерки. Правое колено. Темнота. Рассвет. Левая рука. Полдень. Ночь.

Рассвет. Полдень. Левое колено. Ночь. Ночь. Ночь. Ночь. Он бросил двигаться. В этой зоне границу между движением и не-движением легко нарушить с одной стороны, но не с другой. День. Ночь. День. Ночь. Может, еще попробовать? Медленный триумф. Изучающе посмотрев на свои пальцы, он поднял их. Наверное, горы шевелились бы живее, чем они. Но как бы то ни было, он в состоянии продвинуться на долю дюйма вперед. И там, к своему удивлению, оказывается на дальней границе Медленного.

Он добрался до края низкого бьефа. Верхняя часть головы нависла над кромкой, позволяя осмотреть лежащее внизу плато. Свалиться туда, конечно, рискованно, но что такое риск сломать пару костей по сравнению с риском навсегда остаться в Медленном? Выбора не осталось. Он должен упасть.

Может, там еще действует хоть немного влияние Медленного и его падение будет мягким. Извиваясь, ему удалось продвинуться еще на несколько дюймов вперед. Теперь зацепиться подбородком за кромку. С помощью этой новой опоры он стал подтягивать тело. Голова болталась над бездной. Когда же центр равновесия будет уже за краем, и собственная масса освободится от Медленного? Успех в продвижении ничтожен. Может, накопившийся эффект слишком близок к критической точке: наступит статичность, и он навсегда зависнет здесь. Но он выиграл еще дюйм, грудь миновала край. Несколько дней и ночей вытаскивал он правую руку. Еще. Еще.

Падение.

22

Медленное действительно пыталось удержать его. Он неспешно соскользнул с края обрыва и весьма лениво приземлился, еще не до конца вписавшись во временную схему внешнего мира. Хотя во время своего полета он смог сгруппироваться, уберечься от падения вниз головой и, перевернувшись, приземлился на бедра. Итак, он приземлился, легко плюхнувшись и подпрыгнув.

Быстро поняв, что с ним все в порядке, он вскочил на ноги, восторгаясь ощущением свободного движения.

Он махал руками. Ногами. Подпрыгивал. Тряс головой.

Здесь не было ни дикого тяготения, ни таинственной замедляющей силы, ни невыносимого холода, ни яростной жары, ни ощущения неожиданного старения.

Обнаружив, что все неприятные ощущения отсутствуют в его новом месте пребывания, он вздохнул с облегчением. С другой стороны он не мог здесь найти и ничего хорошего. Кругом простиралась широкая, лишенная всякой растительности равнина, состоявшая, казалось, из единой плиты блестящего серого камня, идущего до самого горизонта. Небо было столь же серым, и место их встречи невозможно было определить. Никаких растений. Никаких признаков животной жизни. Ни холмов. Ни долин. Ни рек. Насколько хватало глаз тянулось ничем не оживленное серое пространство.

Клей понял, что еще не покинул зону дискомфорта и сообразил, что пришел теперь в место, называемое Пустота.

– Привет! – закричал он. – Эй! Кто-нибудь? Здесь! Где?

Ему не ответило даже эхо.

Встав на колени, он дотронулся рукой до серого камня. Тот оказался ни теплым, ни холодным. Приблизив в камню лицо в поисках какого-нибудь несовершенства, он ничего не нашел. Он мог быть и листом пластика без швов. Поднявшись, он оглянулся назад, пытаясь увидеть плато, на котором располагалась Медленное, но оно затерялось во всеобщей серости. Солнце не появлялось. Здесь вообще ничего не было. Удивительно, что в таком нематериальном месте еще сохранились молекулы воздуха: почему же не всеобщая пустота? Ведь он, кажется, дышит. По крайней мере, иллюзия дыхания была.

Нужно пересечь Пустоту.

Он никогда не знал такой изоляции. Он мог быть единственным объектом во Вселенной. Может, он снова попался в ловушку времени и перенесся на биллионы лет вперед, в эпоху торжества энтропии, когда все захватила серость. Куда он идет? Как можно пройти время?

Могло быть хуже. Его здесь на раздавит. Не обездвижит. У него нет опасности замерзнуть, сгореть или постареть. Можно ли справиться с одиночеством? Разве изоляция здесь качественно отличается от той, которую он испытывал в компании Хенмер и друзей?

Обдумывая все это, он продолжал идти. Вначале весьма бойко. Пусть Пустота делает с ним все, что ей заблагорассудится. Где-то же она закончится. Он будет прорываться вперед, как делал это в Былом и Ледяном, Огне, Тяжелом и Медленном и, возможно, перенесет и дальнейшие испытания или присоединится к старым товарищам, но в любом случае, пока он идет, он не будет страдать. Конечно, когда пройдет много времени, он не уверен. Все направления казались здесь одинаковыми, никаких знаков, по которым можно было бы сориентироваться, не видно; он мог бы двигаться огромными кругами, надежды на то, что подскажут восходы или звездный свет, не было. Он не знал даже, продвигается ли он или это серая масса постоянно скользит под ним назад, а он топчется на месте. Без изменений могли бы пройти столетия.

Этот вид статичности был даже хуже, чем то, что он испытал в Тяжелом или Медленном. Неизвестными интервалами скользило мимо время, и душу охватывало смутное отчаяние. С каждой минутой настроение становилось все более мрачным. Теперь он знал, что самое худшее. Ничего раздавит его без боли. Перед глазами неслась жизнь, а он ничего не видел: ни происшествий, ни кризисов, ни отношений, ни события, лишь поток дней, недель, месяцев и лет, серый, пустой. Царство неопределенности. Бесконечный город. Как вырваться отсюда? Он шел, шел и шел и даже не пытался звать на помощь.

Пустота. Удручающая пустота.

Ничего не изменилось.

Он попробовал ничем не занимать свой разум. Он станет лишь шагающей машиной, идущей шаг за шагом, не думая ни о чем, и возможно постепенно дойдет до границы и подразнит это место, опустошающее душу, похвалится своей победой. Но не думать не так-то просто. Сознание изоляции молотом стучит по голове, будя сожаления и вожделения, страхи и надежды. Он шел.